Фрунзе

Значительную часть времени Фрунзе приходилось уделять работе в комиссии ВЦИК по делам Туркестана, по ночам он засиживался в полутемном, затихшем после дневной суеты штабе. Часто Фрунзе выезжал в расположение частей в сопровождении двух-трех ординарцев.

Однажды Михаил Васильевич выехал в район Гиндж-Дуван, где находился сводный отряд курсантов. Район был весьма опасен — там бродили отдельные басмаческие отряды.

Когда один из командиров предупредил его об опасности, Фрунзе спросил:

— А вы очень боитесь?

Тот смутился. Фрунзе рассмеялся и сказал:

— Волков бояться — в лес не ходить.

Для борьбы с басмачами Фрунзе широко использовал национальные формирования. Но на первом этапе борьбы местные национальные части были не всегда на высоте поставленных перед ними задач. В их рядах вели разлагающую работу курбаши — местные главари, не порвавшие связей с басмачеством. Разлагающая работа этих курбашей привела к падению дисциплины в Узбекском полку.

На совещании с командирами Михаил Васильевич указал, какие меры нужно принять для оздоровления Узбекского полка.

— Мы должны изолировать больную часть полка от здоровой, провести проверку состава полка. Очистив таким образом полк, в своей основе по социальному составу здоровый, дисциплинировать его и дать ему хорошую военную и в особенности политическую выучку.

Командиру Узбекского полка Ахунжану было приказано выступить в ташкентский лагерь для переформирования.

Ахунжан, бывший раньше главарем басмаческого отряда, приказа не выполнил. Грубое нарушение дисциплины он пытался объяснить такими мотивами:

— Наши семьи останутся беззащитными. Я не хочу ехать из Андижана. Мои аскеры (солдаты) из Андижана, я сам из Андижана. Полк остается здесь…

В подобных случаях Фрунзе не останавливался перед крутыми мерами. Это был уже второй случай.

В первый раз, когда одна из частей вздумала обсуждать боевой приказ, Фрунзе приказал предать виновных суду полевого трибунала.

— А в случае необходимости, — приказал тогда Фрунзе, — расстреливать на месте без суда. Сорная трава должна быть вырвана из Красной армии с корнем…

Сейчас от такой сорной травы нужно было очистить Узбекский полк.

Фрунзе сказал Куйбышеву:

— Положение, Валериан Владимирович, в Фергане создается серьезное… Кому-нибудь из нас нужно быть на месте и принять меры. Мы должны неуклонно проводить свою линию.

Обсудив, решили, что временно в Фергане останется Михаил Васильевич.

— Завтра я приму меры к оздоровлению Узбекского полка. Полк надо очистить от басмачей и сменить командование.

— Пройдет ли это гладко?

— Думаю, что да.

И потом добавил:

— Возможно, что прольется кровь…

Михаил Васильевич вызвал командира бригады. Тот явился только что от парикмахера — на гладко выбритых, отливавших синевой щеках чуть белела пудра. Михаил Васильевич пристально посмотрел на командира и спросил:

— Зачем вы бороду бреете?

Командир опешил и невольно потрогал пальцем свой блестящий подбородок.

— Жаль, — продолжал Фрунзе, — командующему национальной части борода прямо-таки необходима…

Шутит командующий или говорит серьезно?

— Зачем, товарищ командующий?..

Фрунзе пояснил:

— Мусульмане считают бороду признаком умудренности человека. К человеку с бородой больше уважения и доверия. Приказа растить бороды я не отдам, но командиры национальных частей должны считаться и с такими как будто мелочами.

Командиру бригады припомнился случай, когда командиры тюркских полков назвали его мальчишкой, хотя он давно уже вышел из этого возраста. «Он без бороды», с гневом говорили они…

Командир бригады рассказал об этом Фрунзе.

— Вот видите, я прав, — рассмеялся Михаил Васильевич, — только не сочтите это за приказ растить бороду.

Затем Фрунзе распорядился:

— Прикажите Ахунжану и его командирам явиться на совещание, полк вывести на площадь, запретить брать патроны. Одновременно вывести Татарскую бригаду. На всех выходах из города выставить заставы. Рота курсантов-ленинцев будет находиться при мне.

Ахунжан явился в сопровождении четырнадцати вооруженных курбашей. Курбаши вошли, враждебно озираясь и держась за рукоятки маузеров.

Фрунзе и сотрудники штаба сидели по одну сторону стола, Ахунжан и курбаши сели по другую.

Глядя в упор на Ахунжана, Михаил Васильевич твердо заявил:

— Ахунжан, Реввоенсовет фронта постановил, чтобы твой полк вышел в Ташкент.

Ахунжан молчал. Глаза его были полны злобы.

— Почему ты отказался выполнить приказ Реввоенсовета? — спросил его Фрунзе.

Ахунжан опустил голову и угрюмо ответил:

— Я не поеду отсюда… Наши семьи останутся без защиты, наши дома и имущество — без охраны.

— У нас здесь есть части Татарской бригады, которые обеспечат безопасность Андижана.

— Я не хочу, мои командиры и аскеры тоже не хотят уходить из Андижана. Это наш город, мы здесь живем…

— Части Красной армии, Ахунжан, — спокойно прервал его Фрунзе, — защищают интересы всех трудящихся, а не только свой город, свой кишлак, свои семьи. Если ты служишь в Красной армии, ты должен быть готовым итти туда, куда тебя пошлют. А если ты отказываешься, значит, шкурные интересы тебе дороже общих. Представь себе, Ахунжан, что на Андижан напали басмачи и ты не можешь справиться с ними, — тебе нужна помощь. Я даю приказ Иргашу выйти тебе на помощь, а Иргаш отвечает: «Я из Намангана. Никуда не пойду. Наманган мой город, и мне ни до чего нет дела, кроме моего города и моей семьи». Знаешь, Ахунжан, что было бы? Враги разбили бы все наши части поодиночке. Если ты служишь в Красной армии, ты должен выполнять приказы командования и верить, что командование лучше тебя знает, что нужно делать.

Злобные взгляды курбашей, их руки, лежавшие на кобурах револьверов, усиливали нервное напряжение участников этого необычайного совещания.

С улицы доносились выстрелы…

Курбаши вопросительно смотрели на Ахунжана и после каждого выстрела беспокойно ерзали на своих местах. В зал то и дело входили красноармейцы с пакетами и вручали их сотруднику Фрунзе. Отдав пакет, красноармейцы оставались в зале, около стены.

Выстрелы на улице то затихали, то вновь грохотали. Несколько раз курбаши порывались вскочить.