Фуфель

– Славно! Кто, кто? Фигр в кожаном пальто. Френ с ним! – Хрусть выпрыгнул из кабины и двинулся к рельсам. Пока пробирался через кусты, глаза привыкли к темноте, немного успокоился.

Разглядел состав на путях и пошел вдоль полотна, присматриваясь к вагонам. Впереди перед тепловозом ярко маячил красный семафор. Похоже, тут было, чем поживиться. Хрусть поспешил назад.

– Удачно! Есть красный, – он встал у просеки, чтобы Косой, ориентируясь на него, сдал машину задом к поезду. Вус, ловко орудуя фомкой, вскрывал на вагонах люк за люком.

– Принимайте!

Косой ловко подхватил брошенный арбуз, второй и начал складывать у ног полосатую горку. Хрусть потащил к машине первую пару. Он шел быстрым шагом и посмеивался над Вусом: «Офигенно! Пришло в ученую башку назвать арбуз ягодой». Каждая из «ягод» в его руках тянула килограммов на восемь, за них не стыдно будет перед Бузиком.

Он вкатил арбузы в фургон и замер, почувствовав на шее теплое дыхание. Дальше все произошло одномоментно: Хрусть втянул голову в плечи, попятился, захлопнул и запер дверь на задвижку. «Странно! Я становлюсь мужественным», – отметил машинально и, пошатываясь, пошел к вагону:

– Отбойно! Косой! Вус, слезай. Зверюга в фургоне.

– Чего болтаешь? Шутник-арлекин-фигляр-клоун-юморист френов! – Косой замахнулся и опустил руку. – Черт! Как он там оказался? Вус. Кати сюда.

Вместе подошли к машине. Хрусть, нервничая, пытался закурить. В кузове покатился и мягко ударил о борт арбуз. Послышалось ворчание.

– И что делать? – в пустоту спросил Косой. Никто не отозвался. Он ответил сам. – Домой пора. Утро вечера,… сами знаете.

– Надо хоть в кабину арбузов накатать, – расстроился Вус. – Чертовы дерьмократы. Мало им в Столице зверья и дряни.

В полном молчании отъехали километр и остановились. Ситуация складывалась абсурдная: среди ночи, в поле, с Фигром в кузове.

– В город нельзя: там его деть некуда, а утром надо хлеб загружать.

– Проблемно! Открыть дверь и ехать. Выпрыгнет?

– До кабины добежать не успеешь.

– Решаемо! У свояка ружье. Один открывает, другой бац.

– Штаны свояк стирать будет?

– Западло! Слушай, а это точно Фигр? И сегодня по телевизору трепали про Фигра – Символ Партии Любителей Народа – вдруг он?

– Иди. Присмотрись невооруженным глазом. Так сказать: «Визуально».

Подельники еще побродили вокруг фургона. Косой достал бутылку самофона, стакан и арбуз:

– Придвигайтесь к столу. Хотелось бы больше конструктива, как говорит наш уважаемый профессор Вус, а пока досказывай про ФКУ.

– ФКО, – Вус опрокинул стаканчик, откусил арбуза и продолжил по учительской привычке с того места, где остановился:

В мире идей

Идея – неостановимый снаряд: выполнив задачу, продолжает нестись вперед и сносит-срубает цели, которые уничтожать изначально не планировалось

Наблюдая жизнь

Всегда смотрел с целью иметь.

Бескорыстно наблюдать сложнее

Мимоходом

Девица сделала приглашающий жест. Часы показывали девять утра. Синяя таблетка уже начала действовать, и Фигурант без мысли отдался оздоравливающему влиянию орального секса, а когда за дело (Это «дело» и привело Фигуранта на вершину власти в стране) взялась двумя руками девица, закурил и задумался:

– Звать-то тебя? Хм. Примем, как рабочее – Идея, – он сверху вниз глянул на девицу и повторил слова анекдота. – Бдыщик не бдыщик, бдодинка не бдодинка, бдуть пирамидкой. Вот оно! Давай заканчивай и выметайся, меня Родинка ждет.

Его дернул слабенький оргазм, и Фигурант влез под душ, освободив место легким пинком. Теперь он принадлежал работе. Фугайло ценил в себе умение быстро восстанавливаться, и уже через полчаса ничто в нем не напоминало о вчерашнем бурном, мягко говоря, вечере.

Он вошел в свой кабинет подтянутым, строгим, энергичным, каким привыкла его видеть по телевизору вся Фуфляния. Фигурант взглядом остановил начавшего доклад референта и обронил только одно слово:

– Фуборского! – сел в кресло, а Фуборский уже подбегал на задних лапках, сжимая передними синюю тетрадь (Синяя тетрадь – культовая вещица из Спецхрана. Ходят слухи, что писать ее начал сам Фенин).

– Пирамида? – Фугайло спросил, как выстрелил, а Фуборский в очередной раз пожалел, что за все свои миллиарды не сможет поменяться с ним внешностью. «К моим бы мозгам… К моим бы деньгам… Был бы Звезда. Нет в мире совершенства», – с горечью подумал он, раскладывая большой ватманский лист.

– Все очень просто, господин Фигурант. Мы делаем обычную пирамиду, но в качестве Лохов берем не полунищих земляков, а целые Страны и самые солидные банки. Они покупают наши бумаги, назовем их ФКО – Фуфлянские Конкретные Обязательства – под обещание больших…, нет, огромных процентов, и проценты, кстати, тоже платим облигациями. Брать будут, поскольку гарантом выступает государство, а оно неисчерпаемо, точнее, на наш век хва-тит. Всей рутиной займется одна из новых фирм. Поверьте, у меня есть спецы…

– Те прежние пирамиды, надо полагать, твоих рук…

– Я этого не говорил. Я найду спецов. Уровень доходов на десятки, сотни, тысячи порядков выше.

– Миллиарды?

– Триллионы.

– А куда потом бежать?

– Бог с вами! Господин Фигурант! Бежать с триллионами?! Вы будете сами себе государство. Где вы, там и государство.

– Мать твою! Офренеть! Действуй. Стой. Я в стране не один и даже не вдвоем с тобой. А, зная патологическую жадность некоторых господ, включая присутствующих, хотел бы предупредить…

– Господин Фигурант, с Вашим умом…

– Ум здесь не при чем, а отстегивать придется. Платить будешь всем, от кого хоть что-то зависит, и снизу, и сверху. Да. Триллионы – фублей?

– Ваксов.

– Тем более. Материальную заинтересованность даже кафонисты отменить не смогли, а не нам чета.

«Фигуранта купить можно, а его внешность нельзя, – испаряясь, переживал Фуборский. – А с чем, кстати, рифмуется „Звезда“? Обидно, черт побери».

Завершение трудной ночи

Отношения учителя и ученика всегда ущербны, по понятному стремлению последнего однажды перерасти учителя

Банальная сентенция

Жизнь безгрешной не бывает, а если бывает, то не жизнь

Мимоходом

Вус потянулся за бутылкой и налил полстакана. Хрусть и Косой, сбросив оцепенение, начали закуривать.

– Атасно! А дальше-то что? – Хрусть даже заерзал от нетерпения.

Косой недоверчиво рассмеялся: