Фулгрим: Палатинский Феникс

— Поэтому мы и нуждаемся в них, как в кнуте, помимо пряника. — Сложив руки за спиной, примарх опять повернулся к иллюминатору. — Своим присутствием они будут напоминать, что мы можем устроить при скверном развитии событий. — Фениксиец усмехнулся: — Признаю, в сравнении кое с кем эти двое выглядят не так уж кровожадно, но их должно хватить. Что насчет остальных?

— Тельмар и Торн честолюбивы, полны рвения. В них я уверен, как и в Кирии.

Фулгрим кивнул: он возлагал большие надежды на Кирия. Этот одаренный мечник с острым умом, возможно, пойдет дальше всех из шести — вознесется высоко, если получит шанс. Подумав о последнем из выбранных им клинков, примарх ощутил неуверенность:

— А что апотекарий, Фабий?

— Тоже тревожит меня, — после паузы сказал Абдемон. — Он талантлив, но склонен думать, что находится вне иерархии легиона. — Воин нахмурился. — С него надо сбить спесь.

— Этим я займусь лично, — пообещал примарх, и на лице легионера возникла почти комичная гримаса облегчения.

Фабий тоже был терранином, отпрыском какого-то не слишком знатного дома в горах северной Европы. Как и Абдемон, он входил в Две Сотни и единственный из всех апотекариев дожил до встречи с примархом. Сейчас у него появились коллеги, но тогда Фабий в одиночку пытался сдержать хворь, поразившую генетических сынов Фулгрима. Фениксийцу не нравилось то, что он видел во взгляде медика: цинизм, противоречащий всем догмам Третьего. С этим следовало разобраться, и быстро.

На Визасе легион мог отыскать свежую кровь — новую подать, новых кандидатов. Возможно, тогда Фабий немного повеселеет. Взирая на звезды, примарх вернулся к расчету координат точек Мандевилля. Услышав покашливание за спиной, Фулгрим вздохнул:

— У тебя вопрос?

— Только уточнение, мой господин.

Фениксиец лениво повел рукой:

— Говори, сын мой, и я просвещу тебя.

— Зачем мы так поступаем?

— Чтобы привести этот мир к Согласию.

— Но почему именно так? Риск перевешивает выгоду.

После долгого молчания примарх снова вздохнул и заговорил:

— Мои братья бросили мне вызов. Как вызванный, я имею право выбрать поле битвы и оружие. — Он улыбнулся. — Русс, похоже, тонко пошутил, предложив мне возглавить Двадцать восьмую экспедицию. Двадцать восемь — целое положительное число, равное сумме его собственных делителей^[1]. Совершенное число. — Фулгрим тихо усмехнулся: — Я не удивился бы, услышав такое от Ферруса или даже Хоруса, но только не от Русса. Леман умнее, чем кажется, однако скрывает это.

— И весьма успешно, — согласился лорд-командующий.

Фениксиец снова рассмеялся:

— Смотри, Абдемон, теперь ты оскорбляешь одного из сыновей Императора и моего брата. — Он сделал паузу. — Моего блохастого, шелудивого брата-варвара… — Примарх мельком взглянул на подчиненного: — Разумеется, я принял вызов. Мне полезно будет определить истинные границы наших возможностей.

Тут Фулгрим нахмурился.

— Некоторые братья, найденные позже меня, уже добились большего. Мы слишком долго пролежали на одре болезни, Абдемон. Наша численность растет, но небыстро, и те, кто якобы хотят защитить нас, бездумно направляют наши ресурсы на достижение отдаленных целей.

Лорд-командующий молчал. В свое время он сражался вместе с сынами трех других легионов, и сама мысль, что именно они, пусть неумышленно, виновны в нынешнем положении Детей Императора, была ему ненавистна.

— Знаешь, мне кажется, что нас жалеют, — продолжал Фениксиец. — Меня жалеют. Я такого не потерплю. Нас нужно не жалеть, а уважать. — Примарх отвернулся от своего отражения. — Ты спрашивал, зачем нам это? Вот мой ответ: мы должны добиться успеха, причем идеального, чтобы никто больше не усомнился в наших способностях. Если сейчас мы не постоим за себя, то навсегда останемся тенью несбывшегося величия.

— Как прикажете, мой господин, — отсалютовал Абдемон.

Фулгрим жестом велел ему уходить:

— Все, убирайся. Мне надо закончить расчеты.

Развернувшись на пятках, легионер отбыл. Глядя, как уменьшается отражение воина, Фениксиец позволил себе краткий миг сомнений — верное ли решение он принял?

Примарх готов был признать, что поддался на провокацию. Жажда самостоятельных действий усиливалась в нем с тех пор, как обнаружили Ультрамар и он увидел, чего добился там Робаут. Успех братьев мучил Фулгрима.

Пока он вел бесконечные войны за спасение единственной планеты, Жиллиман и Дорн правили целыми системами. Они получили легионы численностью в сотни тысяч воинов, и с тех пор размеры их армий только возросли. Ему достались двести бойцов, и то, что Дети Императора обладали самым почетным послужным списком, слабо утешало их примарха.

Фениксиец надеялся, что хотя бы Русс поймет его, ведь в распоряжении обоих было всего лишь по одному миру — Кемос и Фенрис соответственно. Но Леман оказался высокомерным: по его мнению, только Фенрис имел право называться планетой и вся Галактика меркла пред величественной родиной Русса. Он не замечал — не желал замечать — разворачивающейся вокруг общей картины.

Лишь Хорус разделял взгляды Фулгрима. Только Луперкаль видел Галактику в ее истинном обличье и понимал, что означает Великий крестовый поход. Единственной заслуживающей обдумывания задачей для них было стремление к совершенству. Разумеется, суть этого идеала подлежала обсуждению, но его требовалось достичь. Галактика напоминала примарху один из колоссальных механизмов, которые он ремонтировал в детстве. Машина поизносилась, расшаталась, и ее следовало настроить уверенной рукой.

Но рукой ли Фулгрима? Волчий Король думал, что судьба решила иначе, и другие словно бы разделяли его пренебрежение. Вдруг почувствовав усталость, примарх опустил голову. Семь голосов высказали сомнения. Семь братьев выступили против восьмого. Даже обычно погруженный в себя повелитель Второго нарушил безмолвие, чтобы обвинить Фениксийца в высокомерии.

Он фыркнул, вспомнив древнюю терранскую пословицу о горшке и котелке^[2]. Тогда Фулгрим не стал произносить ее вслух, поскольку считал, что его молчаливый брат лишен чувства юмора. Возможно, поэтому он говорил так мало.

В итоге Фениксиец не отступился и принял вызов Русса, к добру или худу. Прощаясь, Хорус старался переубедить его; в голосе брата звучала почти осязаемая тревога. Но и Луперкаль не сознавал, в чем причина.

Лунные Волки превосходили все прочие легионы. Численность позволяла им вести несколько кампаний сразу. Дети Императора, напротив, свободно помещались на одном-единственном корабле. Его тренировочные клетки пустовали, в кают-компаниях питались только смертные члены экипажа. Даже сейчас, на грани возрождения, Третьему грозила опасность. Один неверный шаг, и легион рухнет обратно в пропасть забвения, из которой только что выбрался.

Фулгрим поставил на кон жизни генетических сынов и их наследие. Лишь бросив кости, он поймет, правильный ли сделал выбор.

— Думаю, скоро я все узнаю, — пробормотал примарх.

2: Сыны Финикии

Нарвон Квин опустил руку, вкладывая в удар всю тяжесть силового топора. Даже в громоздком доспехе воин быстро переходил из одной фехтовальной позиции в другую. Он старался развеяться после замечания от Фениксийца, занимаясь чем-то полезным; клинок с шипением рассек воздух, и легионер довольно хмыкнул.