Функция оргазма. Основные сексуально-экономические проблемы биологической энергии
Шрифт:
Больные внезапно начинали воспринимать моральные оценки со стороны окружающих как нечто чуждое и странное. Пусть даже прежде они защищали сколь угодно строгое добрачное целомудрие - теперь находили это требование гротескным. У них больше не было "контакта" со своими прежними взглядами, они как бы отстранялись от них. В ходе работы изменялся характер социальных реакций пациентов. Если прежде они работали механически, не показывая своего отношения к работе, рассматривая ее как необходимое зло, с которым приходилось мириться, не особенно об этом размышляя, то теперь стали разборчивы в выборе характера труда. Если они не работали до сих пор из-за невротических нарушений, то у них возникала теперь глубокая потребность в труде, приближенном к жизни, который интересовал бы их лично. Если выполнявшаяся ими работа была пригодна для удовлетворения душевных интересов, то пациенты расцветали. Если же работа была механической, как, например, труд служащего, торговца или адвоката средней руки, то она превращалась в почти невыносимое бремя.
В таких случаях мне было нелегко справляться с возникавшими трудностями - ведь мир не был ориентирован на учет трудовых интересов людей. Педагоги, которые до сих пор придерживались
Однако были и случаи, когда я пережил полный крах работы, последовавший за высвобождением способности больных к генитальному удовлетворению. Казалось, что это означало признание правильности угрожающих напоминаний со стороны окружающего мира об антагонистическом противоречии между сексуальностью и трудом. Но при более пристальном рассмотрении дело выглядело не так уж страшно. Выяснилось, что это были больные, которые до сих пор исполняли свою работу, движимые лишь чувством долга, по принуждению. Это резко противоречило их желаниям, от которых они отказались и которые вовсе не являлись асоциальными. Совсем наоборот. Человеку, чувствовавшему себя наиболее пригодным к свободной профессии писателя, но работавшему в адвокатской конторе, приходилось мобилизовать все силы, чтобы справиться со своим внутренним сопротивлением и держать здоровые, позитивные для личности импульсы на положении неосознанных. Так я усвоил важное правило, в соответствии с которым не все неосознанное является асоциальным и не все, что сознательно, соответствует социальным нормам. Существуют в высшей степени ценные, а с культурной точки зрения даже решающие, желания и побуждения, которые приходится вытеснять, принимая во внимание условия существования. Есть и крайне асоциальные виды деятельности, которым общество воздает честь и хвалу. Хуже всего обстояло дело с кандидатами на должности священников, которые всегда испытывали тяжелый конфликт между сексуальностью и характером своей профессиональной подготовки. Я решил больше не принимать на лечение священников.
Резкие формы принимало и вытеснение в сексуальной сфере. Пациенты, у которых до обретения оргастической потенции посещение проституток не вызывало внутренних конфликтов, утрачивали способность к такому шагу. Женщины, до сих пор спокойно и терпеливо жившие с нелюбимыми мужьями и позволявшие совершать с собой половой акт, в котором они видели "брачную обязанность", становились неспособными к этому. Они восставали, они не желали продолжения прежних отношений.
Что мне надо было возразить против этого? Ситуация противоречила всем официальным взглядам - например молчаливой договоренности о том, что женщина, естественно, должна обеспечивать своему супругу половое удовлетворение до тех пор, пока она состоит в браке, независимо от того, хочет она этого или нет, любит она мужа или нет, возбуждает он ее или нет. Как же глубоко море лжи в этом мире! С точки зрения моего официального статуса, оказывалось весьма неприятным положение, когда женщина, правильным способом высвобожденная от действия невротических механизмов, выдвигала свои сексуальные притязания к жизни, не заботясь о соблюдении норм морали.
После некоторых робких попыток я больше не осмеливался выносить эти факты на обсуждение в семинаре или психоаналитическом объединении. Я опасался упреков в навязывании больным собственных взглядов. В противном случае мне пришлось бы во всеуслышание заявить, что мировоззренческое влияние, проникнутое морализаторскими и авторитарными тенденциями, - дело моих противников, а не мое. Мало помогла бы и попытка ослабить впечатление от подобных ситуаций, используя в качестве доводов процессы, развитие которых тормозила официальная мораль. В числе этих аргументов был бы, например, такой: терапия с помощью оргазма вооружала женщин, замужних или одиноких, способных до лечения спать с кем угодно, потому что они ничего не ощущали, чувствами и сексуальной серьезностью, которые не позволяли им теперь "без церемоний" раздвинуть ноги.
Эти бывшие пациентки становились, следовательно, более "моральными" и хотели только одного партнера, который бы их любил и удовлетворял 7 . Не помог бы и этот пример. В тех случаях, когда научная работа связана моральными представлениями, она ориентируется не на факты, а на предписания. При этом хвастовство "научной объективностью" производит неприятное впечатление. О своей принадлежности к числу "объективных ученых" кричат тем громче, чем больше запутываются в сетях зависимости. Например, один психоаналитик прислал ко мне на лечение с недвусмысленным призывом "не разрушать брак" женщину, у которой наблюдались глубокая меланхолия, импульсы к самоубийству и острый страх.
7
Примечание переводчика американского издания "The Discovery of the Organ. The Function of the Orgasm" (1942): "Идея естественной морали (в отличие от принудительной) настолько чужда большинству людей, что для тех, кто говорит или пишет об этих проблемах, постоянно существует опасность быть ложно понятыми. Просматривая рукопись, г-н д-р Сильверберг указал на возможное недоразумение из-за этого вопроса. Я цитирую с его разрешения сделанное им замечание: "Я хотел бы предложить поправку во избежание впечатления, что терапия с помощью оргазма делает людей моногамными. С моей точки зрения, значение этого вопроса заключается в том, что женщина, способная к оргазму, воспринимает свою сексуальную жизнь достаточно серьезно, чтобы не растрачивать без разбора свою энергию, но она способна устанавливать любые отношения и идти собственным курсом. Это означает, что она остается "верна"
одному мужчине не па протяжении всей своей жизни, а лишь до тех пор, пока продолжаются отношения с ним, то есть на протяжении известного отрезка времени, длительность которого определяется внутренними законами отношений. Длительность этого периода обычно больше, чем у женщины, которая спит с любым Томом, Диком или Гарри. На мой взгляд, д-ру Райху следовало бы внести ясность относительно того, что он не возвращается к "моногамии" в ее нынешнем смысле, требующем "быть верной мужу до тех пор, пока смерть (или суд) не разлучит нас".Это замечание вносит полную ясность. Проблема подробно рассматривается в труде Райха "Сексуальность в борьбе за культуру".
Как я узнал в первый же час, больная была замужем уже четыре года. Муж еще не дефлорировал ее, но совершал всякого рода противоестественные действия, которые женщина своей наивной мещанской натурой воспринимала как само собой разумеющуюся супружескую обязанность. И аналитик требовал ни при каких условиях не разрушать такой брак! Пациентка прекратила рассказывать спустя три часа, ибо она испытывала слишком сильный и острый страх и воспринимала аналитическую ситуацию как ситуацию соблазнения. Я понимал это, но ничего не мог поделать. Через несколько месяцев я услышал, что женщина покончила с собой. Такого рода "объективная наука" подобна камню на шее, который тянет ко дну утопающее человечество.
Мои понятия о соотношении душевной структуры с существующим общественным строем становились все более запутанными. Изменение состояния больных в соответствии с данным моральным порядком нельзя было оценить однозначно ни отрицательно, ни положительно. Казалось, что новая душевная структура следовала законам, которые не имели ничего общего с привычными моральными требованиями и воззрениями. Она следовала законам, новым для меня, о существовании которых я прежде и не подозревал. Целостная картина, вырисовывавшаяся в итоге, соответствовала другому типу социального устройства.В это устройство вписывались лучшие принципы официальной морали. В соответствии с ними, например, нельзя насиловать женщин и соблазнять детей. Одновременно выявились и весьма ценные в социальном отношении моральные стереотипы, резко противоречившие привычным воззрениям. К их числу относились, например, представления о малой ценности сохранения целомудрия под действием принуждения извне или сохранения верности по обязанности. Представление о том, что объятие с партнером против его воли не приносит удовлетворения, что оно отвратительно, казалось бесспорным, в том числе с точки зрения самой строгой морали, но противоречило требованию о выполнении "супружеских обязанностей", защищенному законом.
Я удовлетворюсь данными немногими примерами вместо многочисленных. Этот другой вид морали не направлялся утверждениями типа "ты должен" или "тебе нельзя", но становился спонтаннымрезультатом требований гениталъного удовольствия и удовлетворения. Действие, не принесшее удовлетворения, не совершалось не из-за страха, а благодаря сознанию ценности сексуального счастья. Такие люди не совершали половой акт, даже если они и могли это сделать, когда внешние или внутренние обстоятельства не гарантировали полного удовлетворения. Дело обстояло таким образом, будто бы моральные инстанции полностью исчезли и на их место пришли лучшие и более прочные "предохранители" от диссоциальности. Это предохранители, не противоречащие естественным потребностям, а опирающиеся на принципы жизнерадостности. Резкое противоречие между "я хочу" и "мне нельзя" снялось. Его место заняло соображение,хотелось бы сказать, почти вегетативного свойства:"Я, правда, очень хочу, но мало чего достигну в результате, и это меня не обрадует".
Несомненно, налицо очень серьезное различие. Действия классифицируются в соответствии с принципом саморегулирования.Это саморегулированиепринесло с собой некоторую гармонию, устранив и сделав излишней борьбу против влечений, вновь и вновь настойчиво дающих себя знать. Интерес переместился на другую цель или на другой объект любви, с которым было не так трудно достичь удовлетворения. Предпосылкой этого не было ни вытеснение, то есть удаление из сознания, интереса, который являлся сам по себе естественным и социальным, ни моральное осуждение. Просто интерес был удовлетворен в другом месте при других условиях. Если молодой человек любил "нетронутую" девушку из так называемого "хорошего дома", это было, конечно, делом естественным. Если он хотел ее обнять, то это намерение хотя и не было "приспособленным к реальности", но все-таки было здоровым. Если девушка оказывалась достаточно сильной и здоровой, чтобы, поддерживая товарищеские отношения, преодолеть все внутренние и внешние трудности, то все шло хорошо - хотя и вопреки официальной морали, но полностью в направлении разумного поведения, соответствующего требованиям сохранения здоровья. Если же девушка оказывалась слабой, пугливой, внутренне зависимой от мнения родителей, то есть невротиком, то объятие могло только вызвать трудности. Если молодой человек не находился в плену моральных заблуждений и не воспринимал мысль о том, чтобы осчастливить девушку, как "осквернение", то он мог поразмыслитьнад тем, хочет ли он привить ей свой ясный взгляд на ситуацию или отказаться от общения. Во втором случае, столь же рациональном, как и первый, он с течением времени обратил бы внимание на другую девушку, в отношениях с которой не было бы трудностей, о которых шла речь.
Молодой человек с невротическим характером, "моральный" в старом смысле этого слова, вел бы себя в таком же случае принципиально иным образом. Он желал бы девушку, одновременно отказываясь от осуществления своего желания. Из-за этого возникло бы долговременное противоречие. Влечению противостояло бы его отрицание с позиций морали до тех пор, пока вытеснение влечения не положило бы конец осознанномуконфликту. Его место занял бы неосознанный конфликт, и молодой человек запутывался бы во все более трудной ситуации. Он отказался как от возможности удовлетворения влечения, так и от другого объекта. Отсюда с необходимостью в обоих вариантах должен был вытекать невроз.