Футбол без цензуры. Автобиография в записи Игоря Рабинера
Шрифт:
Иногда один эпизод может предопределить весь ход игры. При счете 0:0 португальцы атаковали, и в какой-то момент судья на линии флажок поднял. И я, и другие ребята остановились: вне игры же, и все это видят! Не остановился только Паулета – и забил. Смотрим на лайнсмена – а он флажок уже опустил. И ничего не докажешь.
Перед той игрой на установке Ярцев твердил: «Не давайте бить! Встречайте плотнее перед штрафной!» А в итоге нам пять мячей из семи как раз из-за штрафной и прилетело. Вот как тут можно тренера обвинять, если он все предвидел и специально наше внимание на это перед игрой обратил? А у португальцев буквально все влетало по девяткам.
А в перерыве, при счете 0:3, Ярцев отозвал меня в туалет и говорит: «Они чего, сдают?!» – «Да ладно, Георгий Саныч! Кто – они?» – «Ну я говорил двум центральным защитникам перед игрой, чтобы встречали! А они вместо этого отступают, и те бьют без сопротивления». – «Да никто не сдает». Сейчас, будучи тренером, могу представить себе эмоциональное
Лично я заметил, что Ярцев ушел в раздевалку, не дожидаясь конца игры. Я как раз по тренерской бровке бегал, поэтому увидел. Немного удивился, конечно. Сам он потом в интервью говорил, что ему плохо стало, но думаю, что Саныч просто на нас обиделся – как раз из-за невыполнения установки. Но по раздевалке ничего не летало, и вообще царило полное молчание. Ярцев, как и Романцев, сразу после игр никогда разборов не устраивал, особенно если проигрывали. Все правильно: когда игроки в таком эмоциональном состоянии, произойти может что угодно.
После того матча судьба Ярцева была предрешена, хоть нам ничего и не говорили. До весны он еще продержался – помню, в феврале товарищеский матч с Италией играли, и судья свистел всякий раз, когда кто-то прикасался к Тотти – даже по всем правилам. А потом март, ничья с Эстонией, увольнение из РФС Колоскова, приход Мутко, отставка Ярцева, приход Семина…
Для меня это мало что меняло, потому что вместо одного «моего» тренера пришел другой. Но проиграно в том цикле было уже слишком много, а тут еще и в Латвии вничью сыграли, очередные свои очки в том цикле потеряли. Там играл в основе, а потом, перед решающей игрой в Словакии, как я уже рассказывал, травмировал мениск и уехал на операцию. Надеялся, конечно, что ребята выиграют на выезде, и я смогу поехать на свой единственный в жизни чемпионат мира. Но не судьба.
Александр Бородюк – главный специалист сборной по анекдотам. Только видит тебя – сразу что-нибудь рассказывает. Откуда он их только в таком количестве находит? Чаще смешные, но бывает, смеешься с ним, чтобы не обиделся.
Он и переводил наш единственный разговор с Гусом Хиддинком. Команда в Бору уже дня три сидела перед первым отборочным матчем с Хорватией, когда кто-то сломался, и меня довызвали. Приехал туда на машине – Бородюк говорит: «Пойдем к Гусу». Сидит за столом в том же номере, где когда-то Газзаев. Потом выходим, Борода говорит: «Да нормальный он, нормальный». Саша сам с ним только знакомился, но уже скоро стал ближайшим к нему человеком.
И Хиддинк действительно оказался нормальным. Увидел, какого качества поле в Бору, как далеко это от города – и настоял на том, чтобы команда переехала в Сокольники, в отель Holiday Inn. Ребята были очень довольны, и вообще он с ними быстро контакт наладил, раскрепостил, дал свободу – и на футбольном поле, и за его пределами. Недаром сборная такой результат в 2008 году на чемпионате Европы показала.
Вечером накануне матча я решил перегнать машину на «Локомотив» – благо рядом, пропуск на стадион у меня был, а вернуться собирался на метро. После ужина, в 8.30 – 9 вечера, с двумя чемоданами и сумками подхожу к лифту, а тут как раз Хиддинк идет с совещания. Посмотрел на меня и, по-моему, слегка удивился – куда это игрок с чемоданами со сбора прется. Но переводчика рядом не было. Так и разошлись – я в машину, он, наверное, капучино пить.
Больше мы не общались и в сборную меня не вызывали. Но это, конечно, совпадение. Хиддинк действительно показался мне нормальным, а ребята, оставшиеся в сборной, подтверждают, что он очень хороший человек. Просто ему надо было омолаживать состав, и я в свои тридцать лет оказался одним из тех, кто попал под это обновление. Вообще никаких претензий и обид. Команду-то он в итоге классную построил, и я поддерживал то, что он делал.
Потом видел его только один раз, уже когда он «Анжи» тренировал. Там работает доктор, Хаджимурад Хизроев, который при мне был в «Сатурне». А у них там в Махачкале есть огромная и очень вкусная рыба, которую я себе и заказал. Рыбу мне привезли, я приехал на базу, деньги отдал. Там Гуса и видел. Но не уверен, что он меня вспомнил. Слишком много футболистов через него прошло, чтобы он запомнил человека, которого только на одну игру вызывал!
В сборной, думаю, я все-таки недоиграл. Хотя, например, полагал, что Лоськов гораздо больше, чем я, матчей за национальную команду провел, а оказалось, что он меня превзошел совсем на чуть-чуть: двадцать пять игр против двацати. Хотя по таланту кто Лоськов – и кто Евсеев? Так что если кому-то и расстраиваться, что не сыграл за сборную столько, сколько должен был, – то Лосю, а не мне.
Георгий Ярцев:
– Евсеев сыграл на Евро-2004 не так, как с Уэльсом, но это касалось не одного Вадима. То же произошло со всей командой. Вспомните, какой нервной была обстановка перед чемпионатом. На меня давили, почему до последнего не называю заявку сборной на турнир, а у нас травма на травме была, и я просто не знал, кто у нас сможет играть!
Вот посчитайте, сколько у нас вышло защитников на стартовый матч с Испанией из тех шестерых, кто поехал в Уэльс. Два! Евсеев и Сенников. На Евро у нас поехала абсолютно новая линия обороны. Мы 10 июня играли, а тот же Сенников 5-го или 6-го только первый раз по мячу ударил. А тот чемпионат как раз и показал тенденцию – выиграл с Грецией Отто Рехагель, который играл чисто от обороны, причем еще и с пятым защитником, чистильщиком.
Победа эта стала возможна только благодаря идеальной сыгранности. А у нас – все с листа. Вылетели Соломатин, Онопко, Игнашевич… Появились совершенно новые ребята – Бугаев, Шаронов. Очень трудно было обрести взаимодействие. Сказалась и дисквалификация Титова. Но особенно – потеря Онопко. Это был столп обороны, капитан, с которым партнеры играли долгие годы, понимали его с полуслова. Он получил серьезную травму, и врачи не гарантировали его выход на поле даже в третьей игре. Как можно было брать человека, который находится в таком состоянии?
Мы ведь с испанцами играли очень хорошо. К тому времени, когда они нам забили, создали три момента. И Димка Аленичев один на один выходил, но не переиграл Касильяса, и еще пару шансов имели. А в матче с Португалией получили несправедливую красную карточку: ведь Овчинников после паса назад Лоськова не играл рукой…
Что касается злополучного матча с Португалией, когда мы проиграли 1:7, то именно игра Евсеева не вызвала никаких вопросов. Сколари все время менял фланги. Начинали Луиш Фигу слева, а Криштиану Роналду справа, через пятнадцать минут они менялись, затем – опять… Я знал эту его затею, но нельзя же гонять защитников с края на край! Поставил Вадика справа, и никто его не возил.
А то, что такой счет, – до сих пор убежден, что это несчастный случай. Нам первый гол из положения «вне игры» забили, а потом заставили наших защитников пятиться, давая возможность Роналду, Деку, Манише бить из убойной зоны. Это было смерти подобно. Я поэтому призывал игроков – атакуйте португальцев, не давайте им бить! На пресс-конференции даже Сколари сказал – это какие-то чудо-голы. Да, Роналду – великий футболист, но нам он такой завалил, какой попадают один раз из ста. И Слава Малафеев ничего не мог с такими ударами сделать. Сумасшедшая статистика: девять ударов в створ, семь голов и штанга.
Мог ли кто-то сдавать, меня плавить? Да упаси бог. Вадик, наверное, меня неправильно понял. Я его действительно подозвал в перерыве, в сердцах сказал ту фразу. Но имел в виду не то, что футболисты сдают игру, а то, что они сдают позицию у нашей линии штрафной, откуда португальцы могут свободно бить! Те постоянно оказывались в ударной зоне, а нам нужно было, наоборот, выдвигаться вперед и выжимать их оттуда. О чем и шла речь на установке.
Поехать играть за границу меня ни разу за всю карьеру не звали. Если не считать предложения от киевского «Динамо», конечно. Как-то спросил в клубе – сказали, что вроде бы «Галатасарай» интересовался, но дальше дело не пошло. А агенты были те еще. Так, один звонил раз в год. «Что обижаешься, – говорит, – если предложений нет?»
Наверное, мне надо было по-другому себя вести – встречаться с людьми, а не по телефону разговаривать. Но то, что я хотел в Англии играть, – это безусловно. Думаю, там бы не затерялся. С бойцовскими качествами – а там это главное – у меня все в порядке, и английский чемпионат всегда мне нравился. Не раз играл с британскими клубами в еврокубках, и ничего недостижимого там не заметил.
Кстати, чуть ли не единственный случай, когда в международных матчах соперник предложил мне обменяться футболками, произошел после матча «Локомотива» как раз с английским «Лидсом» – это был форвард Алан Смит. Хотя нет – еще когда «Спартак» с «Нантом» играл, ко мне, двадцатилетнему, польский нападающий французов Роман Косецки с тем же предложением подошел. Для меня-то это первый официальный матч на взрослом уровне был, и я подумал: «О, круто!»
Футболок-то у меня много – Дзанетти из «Интера» (ее я получил от него на «Сан-Сиро» – моем самом любимом стадионе в мире), Ривалдо времен «Милана». И кого-то из Уэльса. Но поскольку майки тогда были без фамилий, не могу сказать – кого…
Так вот, если бы мне сразу после прихода Бышовца в «Локомотив», в начале января 2007-го, сказали, что клубу я не нужен, мог бы успеть договориться с какой-нибудь зарубежной командой. Но после сбора было уже поздно – все стало понятно 31 января, в последний день трансферного окна. Так упустил, наверное, последний шанс куда-то уехать.
В результате ушел в «Торпедо». В первый дивизион особо не рвался, но когда в семье Ярцева случилось несчастье, – у него убили сына, – чисто по-человечески решил его поддержать. Потому что этот человек в жизни очень много для меня сделал. Мне уже не в первый раз в карьере довелось выбрать не деньги, а что-то другое.