Футбольная горячка
Шрифт:
Меня ошарашило и измочалило поражение (1:2 – на последней минуте). На следующее утро моя девушка позвонила мне на работу и, уловив в моем голосе уныние, спросила:
– Что случилось?
– А ты разве не слышала? – жалобно отозвался я.
Она разволновалась, а когда узнала, в чем дело, на секунду успокоилась – всего лишь на секунду, ибо сразу же вспомнила, с кем имеет дело, а потому постаралась изобразить самое искреннее сочувствие. Я знал, что она не понимает моей боли, но не решился объяснить, что существует такой затор, такой тупик, из которого мне не выбраться, пока не выберется «Арсенал»… глупая, вздорная мысль (совершенно искажающая смысл перевода команды в низший дивизион); но хуже было другое – я искренне в это верил.
Расчистка затора
Я думаю, что не только результаты игр после памятной встречи с «Виллой» навели совет «Арсенала» на мысль, что пора действовать, хотя сами по себе эти результаты были плачевными (и особенно проигрыш кубковой встречи в Лутоне, который вошел в "Историю «Арсенала» за 1985-1986 годы, выпущенную на видеокассетах, и, как считается, стал причиной отставки Дона Хоуи, хотя всем известно, что это не так и Хоуи ушел после победы 3:0 над «Ковентри», потому что узнал, что председатель Питер Хилл-Вуд вел за его спиной переговоры с Терри Венейблсом).
После игры с «Виллой» и до его отставки на северной стороне часто скандировали: «Хоуи, вон!» Но когда он ушел, оставшаяся без руководства команда затрещала по швам, и выкрики возобновились, только уже в адрес председателя. Я к ним не присоединялся: понимал, что совет ведет дела спустя рукава, однако предпринимает хоть какие-то действия. Понимал, что «Арсенал» – сборище чрезмерно оплачиваемых перезревших звезд. Команда никогда не опустится на самое дно, но и не сумеет никого победить, и от этого застоя хотелось в отчаянии выть.
Девушка, которая честно пыталась меня понять после игры с «Виллой», но, конечно, не сумела, отправилась со мной на матч с «Уотфордом», и это был ее первый футбольный опыт. Нелепое знакомство: на стадионе не больше двадцати тысяч зрителей, да и те явились только для того, чтобы выразить свое глобальное неудовольствие всем, что происходило (я сам принадлежал к другой категории – я пришел потому, что всегда был там).
Игроки «Арсенала» потолкались по полю около часа и пропустили два мяча, и тогда произошло нечто странное: северная трибуна поменяла объект поддержки – громким ревом стала приветствовать любую атаку «Уотфорда» и при каждом промахе (а их насчитывались сотни) удрученно тянула «у-у-у-у!». С одной стороны, смешно, но с другой – безнадежно: болельщики настолько во всем разочаровались, что выразили свое презрение команде наиболее обидным способом – повернулись к ней задом, хотя в каком-то смысле это была палка о двух концах. Но понимание того, что дно достигнуто, принесло облегчение: кто бы ни возглавил команду (Венейблс поторопился дать понять, что он не собирается влезать в это болото), ниже опускаться было некуда.
После игры у главного входа состоялась демонстрация, однако, чего добивались эти люди, было неясно: одни требовали возвращения Хоуи, другие просто давали выход накопившейся злости. Мы потолкались среди них, но никто из моей компании не испытывал необходимой для участия в подобном действе ярости. Я не забыл, как по-детски, мелодраматично вел себя, когда после игры с «Виллой» говорил со своей подругой по телефону. Отчасти демонстрация болельщиков была мне даже выгодна, ибо оправдывала в глазах недоумевающей девушки мое дурное настроение: пусть видит, что я не один такой, нас много – тех, кто переживает о судьбе «Арсенала» больше, чем о чем-либо другом. Вот оно – то, что я тщетно пытался объяснить: футбол – не развлечение и не способ ухода от действительности, а особый мир. Я почувствовал себя отмщенным.
1986-1992
Джордж
Моя мать держит двух котов: одного зовут О'Лири, другого Чиппи – прозвище Лайама Брейди, а на стенах гаража до сих пор видны следы сделанных мною двадцать лет назад надписей мелом: «Рэдфорд за Англию!», «Чарли Джордж!» Если моей сестре Джилл немного помочь, она и сейчас вспомнит имена игроков того состава «Арсенала», который добился двойной победы.
Как-то в мае 1986 года Джилл позвонила мне в лингвистическую школу. В тот период она работала на Би-би-си, а корпорация, по мере поступления главных новостей, объявляла их для сотрудников по громкой связи.
–
Джордж Грэм, – произнесла она.Я поблагодарил и повесил трубку.
Вот так всегда в нашей семье. Я чувствовал угрызения совести, ибо футбол вторгается не только в мою, но и в их жизнь.
Довольно неожиданное назначение: что бы ни говорил теперь председатель, Джордж был вторым или даже третьим кандидатом. И не получил бы этот пост, если бы не запомнился своей игрой за «Арсенал», когда я только начинал ходить на стадион. Он пришел из «Миллуола», который спас от вылета в низший дивизион, а потом вытянул в более высокий, но я не заметил, чтобы он хватал с неба звезды. И беспокоился, что, не обладая достаточным опытом, Джордж отнесется к «Арсеналу» как к очередной команде второго дивизиона, станет мыслить мелко, экономить и думать не о том, как переиграть другие клубы, а о том, как сохранить пост. И поначалу мои страхи получили подтверждение. За год он приобрел одного Перри Гроувза – за 50 тысяч фунтов у «Колчестера» – и тут же продал Мартина Киоуна, а затем Стюарта Робсона – молодых игроков, которых мы знали и любили. Команда обеднела: Вудкок и Маринер ушли, Кейтон собирался последовать их примеру, а новых футболистов Джордж упорно не покупал.
Первую игру «Арсенал» выиграл у «Манчестера» (гол на последних минутах забил Чарли Николас), и мы расходились со стадиона, испытывая чувство настороженного удовлетворения. Но следующие две закончились безвольными поражениями, и в середине октября у Джорджа начались неприятности. Затем последовала нолевая ничья с «Оксфордом» – такая же убогая, как все, что мы видели в последние шесть лет, и зрители на трибунах, выведенные из себя предполагаемой скупостью Джорджа, уже начали выкрикивать в его адрес оскорбления. И тут в середине октября мы разнесли «Саутгемптон» 4:0 (хотя надо признать, что все четыре мяча забили, когда был заменен травмированный вратарь противника) и на пару месяцев захватили лидерство в дивизионе. Однако Джордж сделал гораздо больше: он превратил «Арсенал» в нечто такое, что ни один человек, которому еще не стукнуло пятидесяти, ни разу не видел на «Хайбери», и в буквальном смысле спас всех болельщиков клуба. А счет… в ситуациях, когда фанаты надеялись максимум на один гол, команда стала регулярно забивать четыре, пять и даже шесть. В последние семь месяцев три разных игрока «Арсенала» пять раз делали хет-трик в одном матче.
Встреча с «Манчестер Юнайтед» была символична еще и по другой причине: с нее начиналось действие моего сезонного билета. Летом мы с Питом приобрели абонементы, хотя и не связывали с новым тренером никаких надежд – просто мы примирились с безнадежностью своей страсти, перестали притворяться, что футбол – мимолетная прихоть и мы будем ходить не на все, а только на некоторые игры. Я загнал кипу разовых билетов и на вырученные деньги накрепко связал свою судьбу с судьбой Джорджа, о чем потом не раз горько сожалел, впрочем, как правило, недолго.
Самая тесная футбольная связь – естественно, между болельщиком и клубом. Однако отношения болельщика и тренера бывают не менее прочными. Игроки не часто способны менять эмоциональный настрой нашей жизни, а тренерам это под силу, и когда назначают нового, у нас возникают мечты грандиознее тех, что вызвал приход предыдущего. Отставка или увольнение тренера «Арсенала» воспринимается не менее болезненно, чем кончина монарха: Берти Ми ушел примерно в то же время, что и Гарольд Уилсон, но нет сомнений, что первое событие значило для меня гораздо больше, чем второе. Премьер-министры, какими бы они ни были оголтелыми, злобными и несправедливыми, не играют в моей жизни такой роли, как тренеры «Арсенала». Четверых наставников «канониров», с которыми меня породнил футбол, я и в самом деле стал воспринимать как родственников.
Берти Ми был для меня дедушкой – добрым, немного не от мира сего, из того поколения, которое я не понимал; Терри Нейл – кем-то вроде отчима: свойский, юморной, но не любимый, как бы он ни лез вон из кожи; Дон Хоуи – суровым, флегматичным дядюшкой, нежданно сведущим в карточных фокусах на рождественской вечеринке. А вот Джордж… Джордж был для меня отцом – не таким сложным, как настоящий, но зато более пугающим (он, на удивление, походил на моего старика: высокий, безукоризненно ухоженный мужчина с явным пристрастием к строгой, дорогой одежде).