Футбольный театр

Понятно, что меценаты соперничали меж собой, что исподволь, тайно между ними велась некая престижная война. И характер их покровительства, подспудные причины благотворительности, видимо, мало чем отличались от тех, что некогда побуждали крупных помещиков создавать крепостные театры.

Добрую треть и той и другой команды (ЗКС и КСО) составляли англичане – игроки готовые, а не выращенные, как говорят, в своем коллективе. Я хорошо помню, что в ворота ЗКС становился очень плотный, лысый человек, которому болельщики кричали: «Молодец Грунди!» или «Шляпа ты, англичанин!» Что касается КСО, то там погоду делали англичане братья Чарнок – Вилли, Яков и Эдуард.

Рассказывали, будто по поручению Саввы Морозова Черноки как-то дали в одной из лондонских газет объявление о том, что для работы в России на фабрике Саввы Морозова требуется механик, умеющий хорошо играть в футбол. Надо думать, Морозову больше нужен был футболист, чем механик, иначе в тексте было бы сказано: нужен ХОРОШИЙ механик, играющий в футбол, а не механик, хорошо играющий в футбол…

Но при всем этом есть все-таки и «в-третьих», а именно: футбол – игра, которая может кого угодно заставить полюбить себя искренне и бескорыстно. Думаю, благотворители были просто болельщики. И уж одно только это слово может все объяснить.

Тем не менее разговор о новом, масштабном развороте футбола в России пробудил деловые чувства московских богачей: страсть страстью, но она, как правило, не ослепляет натуры расчетливые – вряд ли она могла притупить коммерческую дальновидность предпринимателей. Тезис о превращении футбола в самое массовое зрелище и впрямь сулил огромные барыши. Весь вопрос только в том, насколько реалистичен такой прогноз. Действительно ли у футбола такое будущее?

Читатель, вероятно, скажет: автор, дескать, противоречит себе – он же сам говорил, что кожаный мяч был популярен уже в те времена. Какие ж могли быть сомнения?

Но есть, как известно, разные степени популярности. Тогда трудно было предвидеть и тем более поверить, что три-четыре десятилетия спустя для обеспечения порядка во время футбольных матчей будут наряжаться конные подразделения, что на период матча будет действовать специальное расписание работы наземного и подземного общественного транспорта. Что дни ответственных матчей работники авиа– и железнодорожной служб станут причислять к самым напряженным. Что медицинская статистика объявит эти дни временем наибольшего «урожая» инфарктов. Что исход состязаний может повлиять на исход важных дипломатических миссий и даже разрыв дипломатических отношений между государствами (именно такой факт запечатлен на страницах истории Сальвадора и Гондураса).

Нет, тогда речь шла совсем о другой популярности.

Но вместе с этим аспектом футбольного умопомрачения нынче в капиталистическом мире прекрасно уживается холодный расчетливый бизнес. Коммерческие прогнозы, сделанные на первом учредительном собрании МФЛ, оправдались. Единственно, чего здесь не сумели предвидеть, так это то, что в России футбольная коммерция так никогда и не состоится – по крайней мере в предполагаемых ими масштабах. Развернуться ей помешали: сначала первая мировая война, потом – революция.

В «Эрмитаже» в тот день собравшиеся решили разбить команды лиги на три категории – по степени мастерства – и для каждой учредили кубок. Но это уже в конце собрания. А прежде было сказано немало речей.

Говорили о том, что у нас пока еще нет культуры игры – того, что мы сегодня называем спортивным мастерством, классом игры. Уже тогда подняли вопрос о необходимости наладить тренировочную работу, разнообразить физическую подготовку спортсменов вплоть до сдачи специальных нормативов по бегу, прыжкам, метаниям. Заговорили и о тактике, и о чисто игровых приемах в футболе.

Удивительно, что на собрании – том самом, что проходило семьдесят лет назад, – наметился круг вопросов и проблем, которые и нынче в чем-то остаются актуальными. Впрочем, факт этот, возможно, следует приписывать не столько прозорливости моих современников начала века, сколько требованиям самого футбола, броским, четко просматриваемым возможностям этой игры.

Было весьма точно подмечено, что у нас нет школы! Нет системы, методов обучения… Словом, футбольной педагогики. Мы толком не знали, какими физическими и психическими свойствами должен быть наделен игрок.

Далее: нет не только теории футбола, но, по сути дела, и практика никуда не годится. Сказано, думаю, с некоторым преувеличением. Однако сделано это скорее всего преднамеренно– такое преувеличение могло пойти лишь на пользу.

Прозвучал настойчивый клик поднять спортивную дисциплину – тренировка должна стать для каждого игрока святым делом.

Слова «тренер» тогда не знали – по той причине, что таковых просто не было. Его, понятно, не упоминали, зато поставили вопрос о самом понятии: всякому составу нужно подыскать опытного, талантливого, искушенного игрока, дать ему права и власть учителя, чтобы он мог регулярно заниматься с командой, передавать свое умение.

Сказано было и о том, что нет настоящей коллективной игры. Видеть противника более или менее научились, а вот реакция на своих игроков слабая. Нужно научиться быстро понимать друг друга.

Обратили внимание на то, что самые лучшие футболисты те, кто, кроме кожаного мяча, занимается и другими видами спорта: теннисом, бегом, лыжами, коньками… Футболист должен быть универсалом, ибо в этой игре сочетаются многие виды атлетики. К тому же вспомогательные виды спорта воспитывают выносливость – то, чего так не хватает иным футболистам.

Затронули очень важную по тому времени нравственную проблему. В командах могут собираться люди из разных сословий – богатые и бедные, дворянского роду и мещане, владельцы предприятий и рабочие, интеллигенты и простолюдины. Но, приходя на тренировку или игру, каждый должен забыть о своем происхождении, общественном положении. Забыть искренне, всей душой, чтобы не проявилось это в мелочах, в тоне, манере говорить… Чтобы не оскорбить нечаянно товарища. Каждый должен и впрямь до конца уверовать: в команде все равны. Неравенство здесь может быть только одно – между хорошими и плохими игроками.

Этого, конечно, требовала сама сущность игры в кожаный мяч. Но заодно, мне кажется, отдали и дань своеобразной моде на демократию, распространенной тогда в спорте.

В 1910 году я еще и подумать не мог, что стану игроком большого футбола. Однако кожаным мячом занимался серьезно, а уж «болел» за него прямо-таки яро. И потому, несмотря на свой возраст, кое-что в этой игре понимал. Мне помнится, были уже тогда элементы красивой игры, вызывавшие зрительский восторг. И сама игра выглядела вовсе не так уж бессистемно. Остроумные, заранее продуманные комбинации, поражавшие своей неожиданностью, нет-нет да и проглянутся. Словом, картинки тактики просматривались уже невооруженным глазом. Складывалось у москвичей и нечто похожее на собственный стиль. Это бросалось в глаза особенно, когда они встречались: со сборной Петербурга. Московский болельщик, глядя на питерцев, сразу же говорил себе: «О, это незнакомый футбол!» Последние играли короткими поперечными передачами – вели мяч таким образом до самой вратарской площадки. Москвичи же коротким предпочитали длинные, все больше по диагонали, а то и вовсе продольные по краю. Правда, земляки мои, как правило, проигрывали. Но мы, юные знатоки футбола, уже тогда, несмотря ни на что, были убеждены, что виновата тут не тактика. Длинные передачи хороши, но техника владения ими слабовата. Не хватает мастерства. Ведь Петербург попал в «футбольный плен» раньше Москвы.