Фвонк
Шрифт:
88) Брюхатые стали звонить Фвонку, напоминая, что следят за ним всегда. Они ничего не говорят, только дышат в трубку, а потом бросают ее. Фвонк отвечает тем, что опускает жалюзи.
89) Однажды вечером, когда Фвонк как раз нарисовал особенно мрачную картину, появился Йенс, под мышкой коробка «Каплы» с цветными дощечками. Видно, вернулся из поездки. Он встал рядом с Фвонком и стал рассматривать картину.
«Что ты хочешь нарисовать? Все картины довольно похожи».
«Я рисую падение нравов», — отвечает Фвонк.
«А здесь?»
Он показывает на фрагмент картины.
«Оно же».
«А эти круги?»
«И они».
«Интересно, — говорит Йенс. — Ты попал в яблочко — падение
90) Йенс достал свои цветные дощечки и принялся за амбициозный проект. Звонок в дверь. Фвонк открывает — охранники желают убедиться, что Йенс тут. Успокоенные, уходят.
«Для меня вечный стресс, что они обязательно должны знать, где я, — жалуется Йенс. — Я готов сказать жестче — они ухудшают качество моей жизни, они в прямом смысле слова ходят за мной по пятам, можешь себе представить, как мало в этом приятного. Прежде так не было, тогда я ездил на велосипеде, практически куда хотел. Но теперь им везде мерещатся угрозы, все охраняется, меня стерегут даже у моего кровного брата, а в результате я сам стал чрезвычайно осторожным, это невыносимо, я живу с огромной тоской вот тут! — Он ударяет себя в грудь. — Тоской по свободе, в первую очередь по свободе, это великое слово, вспомни только, чем заплатили наши праотцы за нашу свободу, это не малость какая-нибудь, но тем не менее я не свободен, и это заставляет задуматься. Вчера в Кейптауне во время церемонии исполняли южноафриканский гимн, так я не смог сдержать слез, „Nkosi sikeleli Afrika“, — пел я во весь голос, и это было сильно. Отпустите на свободу Нельсона Манделу, вот что я скажу. И меня отпустите».
91) «Я боюсь даже представить себе, что мне придется волочить этот груз ответственности еще пять лет, — говорит Йенс после паузы, — это за гранью, я устал, я кончусь. На премьерском посту человек набирается ценного для дальнейшей работы опыта, такой пункт очень украшает резюме, все так, но сию секунду я не представляю, как я дотащу до конца этот срок, еще целый год, а о пяти годах и подумать невозможно. Если Фрукточница и в этот раз не сумеет выиграть выборы и мне придется пахать на этой галере еще срок, я сойду с ума. На самом деле уже сошел. Но об этом знаешь только ты».
92) «Бедный ты мой, бедный», — приговаривает Фвонк, наливая «Бодрость женщин». На этой неделе он не попал в монопольку, потому что там торчали брюхатые, а его от них мутит.
«Ситуация зашла в тупик, — жалуется Йенс, — ума не приложу, как быть: я не могу сблизиться с собой, не навредив, во-первых, партии, во-вторых, правительству, но и вкалывать с полной отдачей на пользу партии и правительства, не разрушая себя, я тоже не могу, и, конечно, ровно сейчас в обществе забродили самые темные, низменные силы. Лорд Волан-де-Морт того гляди вернется. Вот так обстоят дела».
«Что ты хнычешь?» — фыркает Фвонк.
«Хнычу, ну и что? — отвечает Йенс. — Люди всегда хнычут, и я тоже имею на это право. Тебя это, может, и не волнует, но мою ситуацию не распутать, как колтун в волосах. Если я болен, это удар по партии, а если я буду делать вид, что все в ажуре, то взорвусь!»
«А не в том дело, что ты просто сомневаешься в собственной политике? Ты об этом не думал?» — спрашивает Фвонк.
«Вот в чем я нисколько не сомневаюсь, так это в своей сказочно правильной политике».
«Все, что ты делал, было правильно?»
«Практически все».
«А как насчет Афганистана?»
«Ответь мне — ты голосуешь за „красных“? [8] »
«Нет, но право задавать вопросы должно быть — надеюсь, что и в партии у вас оно есть».
«Сил говорить об этом у меня нет», — предупреждает Йенс.
«А добыча нефти в Северном регионе?»
«Нет сил».
«Будет добыча или нет?»
«Конечно будет, но сейчас мы еще поразыгрываем небольшую интермедию и сделаем вид, что мало заинтересованы, что боимся за прекрасную тамошнюю
природу и нас тревожит вопрос сохранения окружающей среды, — (его тошнит), — но понятно, что нефть пойдет в дело, как вообще все должно идти в дело, даже если мне придется бурить-качать вручную. Не будь таким наивным, Фвонк, обратной дороги нет, „рост“ — обязательное и обязывающее слово, многие этого не понимают, и лишь единицы готовы отказаться от роста. Вот ты сам, Фвонк, разве „рост и благосостояние“ не важны для тебя?»8
Избирательный альянс левых политических сил, в том числе бывшей маоистской Рабочей коммунистической партии.
«Важны, во всяком случае отчасти».
«Ну вот видишь! Выбросы и утечки плохо смотрятся в кадре в первые дни после аварии, но они вряд ли серьезно повредят природе в конечном счете, утверждает Йонас [9] . Бурить скважины на севере гораздо рентабельнее, чем многие думают, и окружающая среда прекрасно с этим совладает, — (рвотный позыв), — окружающая среда вообще отлично регулируется сама без нас, — (снова рвотный позыв). — Так, чудесненько! Я могу говорить слово „природа“ и не тошнить, но стоит мне сказать „окружающая среда“, — (рвотный позыв), — как меня выворачивает наизнанку. Где логика? Это далеко от нормы, Фвонк. Я болен, и всё вокруг тоже».
9
Видимо, намек на Йонаса Тара Стёре, министра иностранных дел Норвегии.
93) «Подожди-ка, — говорит Йенс, — мы опять говорим обо мне, так дело не пойдет, мы должны хоть изредка говорить и о тебе тоже. Как прошла неделя? Фвонк, расскажи мне об этом».
«Неделя, — отвечает Фвонк, — была средней паршивости».
«Печально слышать, — говорит Йенс. — Так тебе нечего рассказать?»
«По большому счету — нечего. Я в основном сидел дома».
«Звучит уютно».
«Несколько раз пробежался на лыжах».
«У, счастливчик. Повезло!»
«Можно сказать и так».
«Как же я люблю ходить на лыжах! — говорит Йенс. — Обожаю!»
«Потом я собирался зайти в монопольку, но брюхатые не пустили».
Йенс смотрит на него и смотрит.
«Тебя не пустили брюхатые?»
«Остановили. Они вообще ведут себя в отношении меня подчеркнуто агрессивно. Кроме того, они звонят мне и молчат, только дышат в трубку».
«Соглашусь, что брюхатые неприятны, но тебе важно помнить, что они делают важную работу. Благодаря им телега едет и колесики крутятся. Сам знаешь, нас в этой стране ноль с палочкой, нам ценен каждый ребенок».
«Но тем не менее», — говорит Фвонк.
Йенс кивает.
«Брюхатые, безусловно, должны воздерживаться от угроз остальным гражданам, — говорит он, — а то мы не ставим им никаких преград и границ. Похоже, мы их разбаловали».
«Возможно, ты мог бы поговорить с ними? — спрашивает Фвонк. — Тебя они послушают, ты премьер и все дела».
«Поговорить с брюхатыми? — переспрашивает Йенс. — Ха-ха-ха! Никогда в жизни!»
94) «Последний раз я чувствовал себя совершенно свободным в десятом году. Я был в Нью-Йорке по делам ООН. В мире, как ты знаешь, все время происходят революции и просто черт-те что, и для ООН очень важно, чтобы в кризисный момент лидеры стран приехали сами, а не присылали министров иностранных дел. У нас, к слову сказать, очень приятный министр, Йонас, мы с ним подруживаем, знающий, умелый, пугающе обаятельный, временами его любят даже больше меня. Но ООН ценит, когда приезжает глава государства и своим присутствием как бы освящает дискуссию и решения. Это, кстати, можно понять, их утомляют все эти министры иностранных дел, если ты меня понимаешь, это люди особого типа, спесивые, надутые, загорелые и гладкие. Бог с ними, важно, что по дороге домой случилось чудо. Ты помнишь извержение исландского вулкана?»