Г?ра

— Для меня так даже лучше, дорогая, — говорила она. — По крайней мере, я учусь воздержанию, и это радует, а не печалит меня.

— Тетя, — спрашивала девушка, — а если бы я перестала принимать воду и пищу из рук людей низшей касты, ты разрешила бы мне прислуживать тебе?

— Нет, моя дорогая, — отвечала Хоримохини, — тебя воспитали в определенных правилах, и я не хочу, чтобы из-за меня ты их нарушала. Ты со мной, я могу обнять тебя — с меня достаточно и этого. Пореш-бабу стал для тебя отцом — твоим гуру. Живи же так, как он научил, и бог не оставит тебя.

Мелких выпадов и придирок Бародашундори Хоримохини, казалось, просто не замечала, и, когда по утрам Пореш-бабу заходил к ней справиться, как она себя чувствует и всем ли довольна, Хоримохини неизменно отвечала:

— Благодарю вас, мне очень хорошо здесь.

Однако Шучорита о выходках Бародашундори не забывала ни на минуту и очень из-за них страдала. Но не в ее характере было жаловаться, поэтому она стала тщательно следить за собой, чтобы не выказать как-нибудь своего неудовольствия Бародашундори в присутствии Пореша-бабу. Она молча терпела и никак не проявляла своего возмущения.

Но все это привело к тому, что Шучорита еще больше сблизилась со своей теткой и мало-помалу, несмотря на все протесты Хоримохини, стала делать для нее все необходимое сама. В конце концов, увидев, как беспокоится за нее племянница, Хоримохини решила снова готовить себе горячую еду, после чего Шучорита твердо заявила:

— Я буду вести себя так, как ты скажешь, тетя, но ты непременно должна разрешить мне носить тебе воду. Даже и не думай отказываться.

— Ты не обижайся, дорогая, — отвечала Хоримохини, — но ведь эта вода предназначается также и для моего бога.

— Неужели, тетя, твой бог тоже считается с кастами? Разве и он может оскверниться, как всякий правоверный?

В конце концов любовь Шучориты сломила сопротивление Хоримохини, и она стала покорно пользоваться услугами племянницы. Вслед за сестрой и Шотиш воспылал желанием питаться в комнате у тети, и вскоре дело дошло до того, что в одном из уголков дома Пореша-бабу образовалась отдельная маленькая семья — так сказать, государство в государстве, — причем единственным связующим звеном между этими двумя государствами была Лолита. Остальным дочерям Бародашундори строго-настрого запретила близко подходить к той части дома, где жила Хоримохини. Запретить же что-нибудь Лолите она просто не решалась.

Глава тридцать девятая

Бародашундори довольно часто приглашала к себе приятельниц-брахмаисток. Иногда они собирались на плоской крыше, на которую выходила комната Хоримохини. В таких случаях Хоримохини по простоте душевной тоже радушно встречала гостей; те же даже не пытались скрывать своего пренебрежения. Если Бародашундори позволяла себе пройтись в ее присутствии насчет нравов и обычаев правоверных индуистов, то кто-нибудь обязательно ей поддакивал, остальные же ограничивались тем, что выразительно косились на Хоримохини.

Шучорите, проводившей у Хоримохини все время, приходилось сносить все это молча. Ей оставалось только всячески показывать своим поведением, что подобные разговоры задевают и ее, так как она разделяет взгляды тетки. Когда подавали угощение, Шучорита от всего отказывалась, говоря:

— Спасибо, я этого не ем.

— Что такое? Ты хочешь сказать, что не можешь есть с нами?

И когда Шучорита подтверждала, что действительно предпочла бы не есть, Бародашундори, переходя на саркастический тон, поясняла подругам:

— А вы знаете, наша Шучорита скоро будет такой правоверной, что ей к нам и прикоснуться будет нельзя.

— Что? Шучорита сделалась правоверной?! Бывают же чудеса на свете! — дружно откликались гостьи.

Тогда огорченная Хоримохини начинала уговаривать девушку:

— Нет, Радхарани, так нельзя, милая, пойди лучше поешь.

Ей тяжело было, что из-за нее Шучорите приходится выслушивать такие колкости. Но Шучорита оставалась непоколебимой.

Как-то раз одна из этих брахмаисток, любопытства ради, собралась было войти в комнату Хоримохини, не снимая туфель, но Шучорита преградила ей дорогу со словами:

— Не входите сюда, пожалуйста.

— В чем дело? Почему?

— В этой комнате обитает бог семейного очага моей тети.

— Ах, идол! Так вы, значит, поклоняетесь идолам?

— Конечно, милая, а как же иначе? — ответила Хоримохини.

— Неужели вы верите в идолов?

— Верю ли? Где же такой недостойной взять веру? Будь у меня вера, она спасла бы меня.

Лолита, которая оказалась поблизости, вспыхнув, резко обратилась к спрашивавшей:

— А вы верите в того, кому молитесь?

— Что за глупый вопрос! Конечно, верю.

Лолита презрительно тряхнула головой.

— Вы не только не верите, — сказала она, — но даже не отдаете себе отчета в своем неверии.

Так произошло окончательное отчуждение Шучориты от тех, кто прежде был ей близок, несмотря на все старания Хоримохини удержать ее от поступков, которые могли бы раздражить Бародашундори.

Прежде Харан и Бародашундори не очень-то долюбливали друг друга, теперь они пришли к полному взаимопониманию и объединились против всех остальных.

— Как бы там ни говорили, — не без удовольствия отмечала Бародашундори, — но если кто-то еще старается сохранить в чистоте идеалы «Брахмо Самаджа», так это Пану-бабу.

Харан же, в свою очередь, всех и каждого оповещал о том, что Бародашундори являет собой блистательный пример брахмаистки, самозабвенно и неустанно пекущейся о доброй славе общины. В этих славословиях безошибочно угадывался камешек в огород Пореша-бабу.

Однажды Харан в присутствии Пореша-бабу спросил Шучориту:

— Говорят, что ты теперь ешь только остатки жертвоприношений идолу, [49] якобы ниспосланные тебе его милостью? Это правда?

Шучорита вспыхнула, но сделала вид, что пропустила вопрос мимо ушей, и усердно занялась чернильницей и перьями, лежавшими на столе. Пореш-бабу, бросив сочувственный взгляд в ее сторону, ответил Харану:

— Все, что бы мы ни ели, Папу-бабу, ниспослано божьей милостью.

— Но Шучорита, кажется, решила отказаться от нашего бога! — воскликнул Харан-бабу.

49

Ортодоксальные индусы считают, что боги питаются жертвами, которые поднимаются к ним на небеса с дымом.