Гадюки в сиропе или Научи меня любить

Видимо, женщина почувствовала этот взгляд, потому что обернулась в его сторону. Несколько секунд они смотрели друг на друга с неприкрытой ненавистью, потом Кристина отвернулась и зашагала дальше.

Дитрих не удержался и показал ей неприличный жест, чего Кристина, конечно, не заметила.

Это было идиотское решение собрать их в холле. Ланц думал об этом почти все то время, что продолжалось торжественное мероприятие. Намного мудрее было собрать всех в актовом зале, там же и устроить линейку, но Кристина решила новаторствовать, вот и собрала всех здесь, а не в зале.

Дитрих стоял у окна, время от времени вглядываясь в толпу. Пытался найти взглядом Люси. Их расставили по классам, так что влюбленная парочка оказалась вдали друг от друга.

Все началось внезапно, когда линейка уже подошла к концу, и ученики начала понемногу расходиться. Дитрих в класс возвращаться не спешил. Все мероприятие, несмотря на то, что тянулось, казалось, вечность, уложилось в полчаса. Свободными остались еще десять минут, так что можно было в класс не торопиться. Он и за пару минут легко подготовился бы к следующему уроку.

Сначала прогремел один выстрел, за ним еще один.

Раздался звон битого стекла, которое от пуль треснуло, пошло трещинами. После второго выстрела оно превратилось в мелкое крошево, осколки посыпались на растерявшихся учеников. Как всегда, в трудной ситуации, толпа растерялась.

А потом он услышал свое имя и увидел, как Лайтвуд бросилась к нему. Уже в следующую минуту прогремел очередной выстрел, а за ним ещё и ещё один. И Дитриха отшвырнуло к стене, а сверху посыпалась стеклянная крошка. Мелкие, противные осколки, впивавшиеся в кожу, прорезавшие на ней тонкую сеть царапин. Кровь из порезов сочилась, впитываясь в манжеты рубашки, и на груди у него тоже расплывалось кровавое пятно.

Девушка сбила его с ног, и тем самым спасла от смерти, но…

Только сейчас он понял, что, закрывая его собой, Люси сама спастись не могла. И это её кровь сейчас на его рубашке. Открыв глаза, он на самом деле, увидел, что пиджак Люси пропитан кровью, и пятно становится все больше и больше. Крови ужасно много. Откуда столько в человеке? Говорят, что вроде только пять литров, но…

Стрельба продолжалась, но он все равно оставался на месте, не думая о том, что его тоже могут застрелить. Пули рикошетили о стену, казалось, что они совсем рядом с ним пролетают, но почему

то ни одна не летит прямо в него. Были две, но обе попали в Люси.

Это именно она его окликнула, она закричала «берегись», и уже в следующий момент сбила его с ног. А пули, предназначенные ему, достались ей.

Пульс у нее был слабым и прерывистым. Она открыла глаза, что стоило ей невероятных усилий, попыталась улыбнуться, как будто в тот момент жизнь не покидала её, и на пиджаке её было не кровавое пятно, а томатный сок. Дитрих чувствовал, как по его ладони струится теплая, липкая жидкость, но никак не мог заставить себя посмотреть на руку. Он знал, что она будет вся в крови, но верить в это отказывался.

Люди бежали из холла, кто куда. Переполошенная толпа, как муравьи в муравейнике, куда мальчишка

хулиган льет холодную воду. Они все были равнодушными, холодными, отчужденными. Им не было никакого дела до людей, что умирали сейчас в коридоре. Все они старались спасти свои жизни.

Она была вся в царапинах, а губы были закушены от боли. К тому же из уголка рта потекла тонкая струйка крови. Глаза мутные

мутные, а зрачки огромные. Люси и сама чувствовала, что долго не протянет. Сейчас она видела какой

то длинный

длинный коридор, в конце которого горел яркий, манящий свет. Дверной проем, за которым было тепло и светло, а еще почему

то пахло полевыми цветами. Её тянуло туда, и чьи

то голоса манили поскорее присоединиться к ним. С трудом она заставила себя открыть глаза и посмотреть на Ланца, который сейчас был сам на себя не похож. Лицо, с которого ушли все краски, бледные, подрагивающие губы, а в уголках глаз застыли слезы…

– Зачем ты это сделала? – прокричал он, не понимая, что сейчас её громкие звуки раздражают. Они кажутся ей ужасными, словно усиливают боль.

Дикую, разрывающую изнутри.

– Я люблю тебя, – с трудом ответила она.

Получилось ужасно тихо. Люси почему

то стало страшно, что он не услышит её слов.

– Но, даже если так…

– Я не смогла бы жить без тебя, – продолжила Лайтвуд.

И Дитрих оборвал себя на полуслове, не зная, что сказать в ответ. Обвинения теперь казались ему глупыми и совершенно необоснованными.

Он не смеет обвинять её в чем

то. Он не смеет упрекать её за её поступок.

Вот, когда все наладится, и она выздоровеет…

В голове снова пронеслись слова Керри: «Ты, школа. Коридор. И ты плачешь. Даже не так. Ты рыдаешь. Я не знаю причины, но ты рыдаешь так, словно потерял самое дорогое, что у тебя есть».

Это не может быть правдой. Это не должно быть правдой.

Дитрих пытался убедить себя в этом, но с каждой секундой все отчетливее понимал, что Керри приснился именно этот день. Она не зря предупреждала его об осторожности. Она не знала, что случится, потому и не проинструктировала его. В конце концов, Дарк никогда не видела вещих снов. Это был единичный случай.

– Только не говори, что собралась умирать, – сорвалось с его губ.

Он понимал, что говорит откровенные глупости. Она не просто собралась умирать. Уже умирает в данный момент.

Но на фоне стресса у Дитриха произошло временное помутнение рассудка. Он отказывался верить в то, что происходит вокруг. Не хотел принимать все происходящее за чистую монету, потому и говорил ерунду.

Люси совсем не обижалась на него. Понимала, что он не осознает того, что творится. Ему кажется, что он просто попал в страшный сон. Достаточно захотеть, и он сможет проснуться в один момент.

Лайтвуд потянулась, чтобы поправить в очередной раз, уже по привычке, прядь волос выбившихся из его прически. Странная тянущая боль, от которой она скривилась, прошила все тело. Ей было больно поднимать руку, но очень хотелось видеть в тот момент глаза Дитриха. Видеть в них свое отражение, улыбаться ему. И убедить, что все хорошо. Ничего особенного не случилось. Просто они на время расстаются. Люси верила, что в другой жизни они снова встретятся, и, может быть, будут вместе, раз уж в этой ничего не получилось.