Галактики, как песчинки

— Понимаю, — произнесла Анн-Мари, выходя из лифта. — В некотором смысле он ещё мальчишка.

— Да, возможно.

— Но ты сказала «во-первых». А что во-вторых?

— Во-вторых, — немного замявшись, ответила я, — у меня к вам просьба: не называйте его моим отчимом. Это слово немного… э-э, задевает меня. Он мой отец, и точка. Я так думаю о нём, так воспринимаю его.

Анн-Мари кивнула:

— Хорошо, я учту твоё пожелание.

Хотя вряд ли она поняла меня. Я сама понимала себя с трудом. Я вполне отдавала себе отчёт, что человек, которого сейчас я называю отцом, и тот, кто в детстве качал меня на руках, — разные люди. Однако в душе я не делала между ними никаких различий. Когда семь лет назад я повстречала в аэропорту Нью-Калькутты мужчину, поразительно похожего на моего покойного отца, Жофрея Леблана, то я… Просто не знаю, как объяснить, что со мной произошло. Это было как удар молнии. И в тот момент для меня свершилось чудо — мой отец воскрес…

А вот мама, к сожалению, воспринимала всё по-другому. Для неё мой новый отец оставался чужим. Она старалась, очень старалась привыкнуть к нему, смириться с этой заменой, но ничего у неё не выходило. Это страшно огорчало меня. Иногда мне было обидно до слёз, что у нас так и не получилось нормальной семьи.

9

Начальника Отдела специальных операций, адмирала Лефевра, на месте не оказалось. Как сообщил его секретарь, около часа назад он ушёл по вызову адмирала-фельдмаршала Дюбарри. Сопоставив время, мы с Анн-Мари легко догадались, куда ушёл Лефевр и с кем сейчас разговаривает. Судя по всему, отцу собирались поручить действительно важное задание — и наверняка связанное с нынешним кризисом. Причём, по словам мадам Пети, он был одним из двоих, кто способен справиться с этим делом. Ну и ну! Интересно, кто же второй?… Я была заинтригована.

Вместо Лефевра нас принял его заместитель, контр-адмирал Симонэ. Он выполнил все необходимые формальности в связи с нашим зачислением в Отдел, немного побеседовал с нами о том о сём (так сказать, для предварительного знакомства с новыми подчинёнными), после чего отправил нас в медсанчасть для стандартного осмотра и последующей психообработки.

Как и обещала мадам Пети, ничего особо страшного в этой процедуре не было. Установка психоблока заняла не более получаса и осуществлялась посредством обычного ментошлема, без использования всяких там адских приспособлений, вроде временных нейрошунтов, как при глубинном психокодировании. В течение всего этого времени у меня кружилась голова — то сильно, то слегка, перед глазами вспыхивали искорки и проплывали радужные пятна, а несколько раз ощутимо поташнивало. Но в целом всё прошло нормально — я ожидала гораздо худшего.

Когда дело было сделано, доктор-психолог отпустил своего ассистента, снял с меня шлем и спросил:

— Ну как вы себя чувствуете?

— Да вроде в порядке, — ответила я, тряхнув головой. — Правда, мысли путаются. Как после долгой работы в виртуальной реальности, только посильнее.

— Это нормально, — заверил меня доктор. — Скоро всё пройдёт. Пока сидите, не вставайте. Сейчас мы проверим, как действует ваш блок.

Он укрепил на моих висках сенсорные датчики и устроился за столом перед компьютерным терминалом.

— Прежде всего, мадемуазель, вы должны иметь в виду, что такая психообработка не гарантирует сохранение тайн, в которые вы будете посвящены по долгу службы. Из вас их можно будет вытянуть с применением «наркотиков правды» или банальных физических пыток; также вам ничто не помешает рассказать о них по собственному желанию. Современная медицина ещё не располагает средствами надёжной блокировки тех или иных секретов, не причиняя непоправимого ущерба мозговой деятельности. К сожалению, человеческий разум не настолько устойчив, как у нереев-пятидесятников, которые способны выдержать самое глубокое психокодирование без ощутимых последствий для качества мыслительных процессов. Но, с другой стороны, у нас более гибкое и динамичное мышление, чем у них… Впрочем, хватит о чужаках, вернёмся к вашему блоку. Это не психокод как таковой, а лишь своего рода предохранитель. Он будет предупреждать вас о том, что некоторые сведения не подлежат разглашению. Причём это касается не только служебных тайн, но и чисто личных. Вот, например, опишите мне свой первый сексуальный опыт.

Застигнутая врасплох, я испытала лёгкое замешательство и растерянность. Всмотревшись в показания датчиков, доктор озадаченно нахмурился, хмыкнул и произвёл быстрые манипуляции с консолью. Я могла руку дать на отсечение, что он перелистывал мою медицинскую карточку в поисках отчёта гинеколога. Затем многозначительно произнёс «ага» и с удивлением взглянул на меня.

Я с трудом удержалась от ухмылки. Видать, дяденька даже помыслить не мог, что девятнадцатилетняя девушка ещё может оставаться девственницей.

— Гм-м… — протянул он. — Н-да… Ну, ладно. Тогда расскажите мне что-нибудь такое, о чём я знать не должен.

Я подумала о других галактиках. О, теперь подействовало!..

Доктор удовлетворённо кивнул:

— Отлично. Что вы почувствовали?

— Ну, как будто кто-то тихонько шепнул мне на ухо: «Осторожно!»

— Так-так, чётко выраженная вербальная реакция, — констатировал он. — Это хорошо. Конкретные проявления действия блока индивидуальны и зависят от склада личности. У одних в голове звенит звоночек, другие чувствуют, как их мысли наталкиваются на какой-то барьер, у некоторых, но очень немногих, случаются соматические реакции, вроде затруднения дыхания или лёгкой зубной боли. Сначала я подумал было, что у вас именно последнее, но… В общем, всё в порядке. Психообработка прошла успешно. Теперь ступайте прогуляйтесь часика три, — быстрый взгляд на хронометр, — до семнадцати ноль-ноль. Обязательно пообедайте, пообщайтесь со своими новыми сослуживцами, а потом возвращайтесь сюда — к тому времени блок должен закрепиться, и тогда я основательно проверю, как он функционирует. Идти на доклад к начальству не нужно, вы всё ещё находитесь в распоряжении медсанчасти.

Выйдя из кабинета психолога, я застала в приёмной Анн-Мари, которая сидела в кресле и просматривала какую-то электронную книгу. Блок ей поставили ещё раньше, передо мной, но она всё же решила дождаться меня. То ли просто за компанию, то ли считала, что я не обойдусь без её опеки.

— Ну как, нормально? — спросила она.

Я кивнула:

— Да, в полном порядке.

— Вот и хорошо. Может, пойдём перекусим?

— С удовольствием.

Когда мы покинули медсанчасть, я поинтересовалась:

— А какая у вас реакция. Ну, в смысле, как действует ваш блок?

— Вполне стандартно, обычный звоночек. А у тебя?

— Доктор назвал это вербальной реакцией.

— В самом деле? — Анн-Мари с лёгкой завистью взглянула на меня. — Здорово!

— Почему здорово?

— Потому что редко встречается. Пока тобой занимались, я кое-что вычитала об этом. Вербальная реакция свидетельствует о высоком творческом потенциале личности в сочетании с развитым воображением и аналитическим складом ума.

Я зарделась. Ну, положим, что о творческом потенциале, развитом воображении и аналитическом складе ума я знала и раньше, по многочисленным тестам. Но всё равно мне было приятно.

— Пообедаем в ближайшем офицерском клубе, — предложила Анн-Мари. — А заодно и повращаемся среди «осовцев» в неформальной обстановке. Сейчас ещё рано, народу должно быть немного, так что сильно доставать нас не будут. Только имей в виду: в таких клубах уставные взаимоотношения не действуют. Честь старшим по званию не отдавай и не жди, что тебе будут салютовать прапорщики. Представь, что ты находишься на «гражданке», и обращайся с людьми в зависимости от их возраста, а не чина. Это, конечно, не касается адмиралов — но в офицерские клубы они наведываются крайне редко.

— Спасибо за предупреждение, — сказала я с улыбкой. — Мне это известно. Ведь мой отец тоже офицер.

В клубе, являвшем собой некий гибрид кафе, бара и игрового салона, действительно было малолюдно. За двумя расположенными по соседству столиками обедали семь офицеров, ещё двое сидели у стойки автоматического бара и пили коктейли, а в противоположном конце просторного зала четверо человек, устроившись вокруг накрытого зелёным сукном стола, перекидывались в карты. Все они были в галлийской военной форме.