Галерея римских императоров. Доминат

В том же панегирике приводилась и родословная Константина, правда, с оговоркой, что известна она лишь избранным. Так вот, оказывается, предком его был Клавдий II Готский, правивший в 268–270 гг. Родство это было, разумеется, чистейшей фикцией и придумано, чтобы утвердить права Константина на трон; впрочем, автор речи говорит без обиняков: «Среди всех обладающих этим высоким достоинством ты отличаешься тем, что родился императором. Властителем тебя сделала не какая-нибудь случайная воля людей или благоприятное стечение обстоятельств; родившись, ты получил империю».

Эта хвалебная речь была произнесена в Тревире, но сам оратор родился в городе Августодунум, то есть нынешнем Аутуне, между Луарой и Соной. Он с завистью взирал на развернутое Константином строительство в Тревире: воздвигаемые новые городские стены, цирк, дворец, базилики. В связи этим в речи выражалось благое пожелание, чтобы императорские милости пролились и на Августодунум: «И у нас имеется святилище Аполлона, его роща и источник, а значит, твое божество живет и на нашей земле». И автор заранее выражал радость, что властитель не поскупится, пожалует дары и привилегии, достойные местночтимых божеств. Ритор не ошибся, так как императорская канцелярия, вне всякого сомнения, уже заранее одобрила его пожелания и просьбы. Константин посетил Августодунум в следующем, 311 г. Церемония по своему характеру ничем не отличалась от подобных мероприятий, имевших место во все эпохи и во всех странах со времен фараонов до наших дней. На празднично украшенных улицах цезаря встречали толпы народа, присутствовали всевозможные местные организации и объединения со своей символикой, из храмов были вынесены статуи местных божеств. Оркестр, единственный в этом убогом городишке, приветствовал высокого гостя несколько раз в разных пунктах, перебегая с места на место напрямик дворами и переулками, тогда как императорский кортеж двигался медленно и торжественно по центральным улицам. Милостивый правитель простил все задолженности по налогам за последнюю пятилетку, благодаря чему под родной кров смогли вернуться многие должники, скрывавшиеся по лесам и дальним странам. Снижена была также на 1/5 дань, вносимая Августодунумом в государственную казну. А известно нам все это из очередной хвалебной речи, произнесенной опять же в Тревире ранней весной следующего 312 г.

Но Константин слушал сей панегирик невнимательно, так как мыслями был далеко: тогда его заботил неизбежный и давно назревавший конфликт с Максенцием, правителем Италии.

МУЛЬВИЕВ МОСТ

Максенций казался легкой жертвой, ведь его войска были не столь закалены в боях, как северные легионы, в Италии распространялся голод, народ волновался, и даже в самом Риме доходило до беспорядков. К тому же у Максенция не было союзников, тогда как Константин договорился с Лицинием, обещав тому руку своей родной сестры, Констанции. Оба собирались разделить империю между собой: Константин получил бы все западные провинции, а Лициний — весь Восток. Это, в свою очередь, не могло понравиться Максиму Дазе, правителю восточных земель империи, но он не мог оказать никакой конкретной помощи хозяину Рима, и не только по причине своей отдаленности. Ему приходилось защищать восточную границу и готовить поход в Армению. А тут еще, как назло, после слабых дождей в 312 г. случился неурожай, начался голод, какая-то неведомая зараза, поражавшая в основном глаза.

Итак, тетрархи следили друг за другом, а отношения между ними были, как между вражескими государствами. Евсевий, современник и свидетель этих событий, описывает приближение неизбежной гражданской войны не без преувеличения, но весьма красочно: «Моря стали небезопасны, а те, кто откуда бы то ни было прибывали на судах, должны были готовиться к возможным мукам и пыткам, и что у них силой вырвут признание, будто подосланы они неприятелем, и что, наконец, примут они смерть на кресте или костре. Всюду ковали мечи, щиты, копья и доспехи, готовили снаряды и всякую воинскую амуницию, снаряжали триеры для войны на море. Все думали только о том, что враг может напасть в любой момент».

Своеобразной репетицией настоящей войны между цезарями стало возвращение Максенцием Африки, скорее всего в 310 г.; но уже в следующем он вынужден был отдать Константину Испанию. Ясно было, что на Италию нападут из-за Альп, поэтому Максенций разместил в долине Пада (сейчас — река По) крупнейшие воинские формирования: 170 000 пехоты и 16 000 кавалерии. Штаб-квартира и воинские склады располагались в Вероне и ее окрестностях. Отсюда следовало, что нападения ждали скорее с востока или севера, то есть из провинций, подвластных Лицинию. Или Максенций собирался ударить первым? Ведь он мог форсированным маршем вверх по долине Адидже дойти до Альп, преодолеть перевалы и занять земли по верхнему и среднему Дунаю.

Однако Константин опередил противника, преодолев Альпы по западным перевалам в конце лета. Силы его были сравнительно невелики, всего около тридцати тысяч солдат, но зато отборных, в основном из германских племен.

Сначала взяли город Segusio, нынешняя Суза в Пьемонте, причем Константин строго-настрого запретил какие бы то ни было грабежи. Весть об этом моментально разошлась по всей Италии, и во время последующих боевых действий население вело себя пассивно. Под Турином ( Augusta Taurinorum) кавалеристы Максенция потерпели поражение, и город открыл ворота, следующим сдался Милан. Повторно разбили кавалерию Максенция под Бриксией ( Brixia), сейчас Брешия, и начали осаду Вероны. Состоялась кровавая битва, так как префект Максенция, Руриций Помпеян, пытался прийти городу на помощь. Константин победил, Верона сдалась, затем захватили Мантую и Аквилею.

Таким образом, нападавшие заняли все земли к северу от Апеннин. Константин перешел эти горы, скорее всего, в конце сентября 312 г., и смело двинулся на юг прямо к Риму.

Поначалу Максенций собирался обороняться в самом городе, но в последний момент изменил свои планы; возможно, не был уверен в римлянах и боялся предательства. А может, рассчитывал, что приближающаяся уже шестая годовщина его прихода к власти, 28 октября, окажется счастливой? Во всяком случае, Максенций расположил свои войска перед Мульвиевым мостом ( pons Mulviusили Milvius), чуть севернее Рима, где сходились важные дороги. Похоже, каменный мост сначала частично разобрали, чтобы затруднить Константину переправу, потом второпях восстановили, а рядом построили наплавной деревянный мост на лодках и барках, чтобы обеспечить переправу собственной армии, так как позицию выбрали на противоположном берегу Тибра, на широкой равнине.

Подробный ход самой битвы — а она состоялась именно 28 октября — восстановить трудно. Преторианские когорты Максенция сражались мужественно, но и им пришлось отступить, когда остальные войска не выдержали натиска противника. Деревянный мост провалился под тяжестью отступавших в панике людей, калечащих и сталкивающих друг друга в набухшую от осенних дождей реку. Максенций переплыл было Тибр на лошади, но та оступилась на скользком обрывистом берегу и рухнула в воду вместе с седоком. Тяжелые доспехи не позволили цезарю подняться. Он утонул, а его тело было найдено позже в прибрежном иле. Константин приказал отсечь голову своему противнику, насадить на копье и носить по Риму на утеху толпе. И народ сей «трофей» высмеивал и оплевывал, не столько из ненависти к Максенцию, сколько из чувства глубокого удовлетворения, что представилась такая возможность. Чернь всегда рада случаю поизмываться над павшим величием, как и попресмыкаться перед всяким, кто сейчас у власти.

Битва у Мульвиева, или Мульвийского, моста обросла разными легендами и своеобразной интерпретацией отдельных фактов. Так, уже несколько лет спустя после этого сражения начали рассказывать, что Константину накануне решающего сражения было видение — знак, который следовало начертать на щитах его солдат, чтобы победить. Это была монограмма Христа: букву Xпересекала загнутая вверху буква I, что делало ее похожей на греческую Р. Чуть позже, уже, наверное, после смерти Константина, появился значительно более длинный и украшенный подробностями рассказ о том, как узрел он на небе новое знамя своей армии, знамя с христианской символикой; и произошло сие чудо, конечно, перед расправой с Максенцием. Первый из таких рассказов приводит Лактанций, второй содержится в «Житии Константина…», который, скорее всего ошибочно, приписывают Евсевию Кесарийскому. Цель и смысл обоих произведений очевидны: битва у Мульвиева моста — это победа императора, доверившегося Христу, над тираном-язычником; триумф знака и символа новой веры над старыми богами.

Однако — и об этом уже говорилось — Максенций не преследовал христиан, а посему трудно рассматривать битву как возмездие врагу новой веры. Тем более трудно, что Константин определенно тогда не был христианином. Формально он стал им только спустя четверть века, на смертном одре. И это еще вопрос, был ли он в 312 г. таким уж решительным сторонником христианства. Как минимум несколько лет после этого исходящие из его окружения высказывания на религиозные темы носят весьма общий и неопределенный характер; можно их трактовать как относящиеся к единому богу, но совсем не обязательно христианскому. Речь могла идти и о каком-нибудь высшем божестве, понимаемом философски, или же попросту о Солнце. На монетах и медалях Константина вплоть до 315 г. мы не встречаем ни одного символа, который можно было бы интерпретировать как христианский, зато очень часто имеют место знаки и надписи, связанные как раз с культом Солнца. Императорские монетные дворы выпускали монеты с явно языческой тематикой еще как минимум до 320 г.

Да и были ли вообще у Константина какие-то видения? Тут можно сказать только одно: ссылаясь на явленные ему чудеса, цезарь продолжал древнейшую языческую традицию. Сколько царей и вождей до него утверждало, что в решающий момент высшие силы объявляли им свою волю посредством пеших знаков, слов и сновидений! Стройные ряды таких правителей возглавляют троянские герои Гомера, особенно царь Агамемнон. Целые столетия, начиная с «Илиады», упоминания о всевозможных предсказаниях и знамениях, которые якобы всегда сбывались, стали неотъемлемыми элементами исторических повествований и даже орудием политической пропаганды. Подданным следовало верить, что их повелитель находится под особой защитой высших сил, а значит, все, что он делает, является осуществлением их планов. Мы уже приводили здесь историю, как тому же Константину явился бог Аполлон — в 310 г., всего за два года до битвы у Мульвиева моста! Некоторым хотелось бы видеть в этих историях склонность императора к мистицизму. Но мистик тут служит политику.