Галилей
Шрифт:
В пятницу кардинал Беллармино объявил ему о безоговорочном запрете держаться и проповедовать зловредное «пифагорейское учение», а в воскресенье Галилей уже взялся за перо. Не родственникам писал он и не близким друзьям — он писал малознакомому человеку, Джакомо Мути. Несколько дней назад, когда Галилей был с визитом у его брата, кардинала, там разгорелся диспут. Синьор Джакомо, к сожалению, не запомнил аргументации споривших и просил Галилея изложить суть разногласий. Теперь Галилей счел своевременным выполнить просьбу, тем более что письма его широко расходились в списках.
Речь в этот вечер шла о Луне. Алессандро Капоано, римский дворянин, отрицал лунные горы. Он не проводил ночей у телескопа и не утруждал себя исследованиями. Сохраняя верность старым доктринам, синьор Капоано брался опровергнуть Галилея доводами логики. Ведь известно, начал он, что горы на Земле созданы
На это он, Галилей, ответил синьору Капоано, что неровность лунной поверхности — истина, добытая с помощью телескопа. Это результат многократных опытов, Что же касается «логических выводов» синьора Капоано, то они ошибочны. И он, Галилей, стал доказывать, что на Луне не может быть животных и растений, подобных существующим на Земле, не говоря уже о людях. Доказательства заключались в следующем. Он заявлял прежде и повторяет теперь, что не верит, будто тело Луны состоит из земли и воды, а если их там нет, то нет там и других стихий. Но даже если и предположить, а это маловероятно, будто Луна одного вещества с Землей, то и тогда там не может быть ничего из того, что рождается и живет на Земле. Ибо для возникновения и существования известных нам растений и животных необходимы не только земля и вода, необходимо солнце, необходимо определенное чередование тепла и холода, дня и ночи. Однако физические условия на Земле и на Луне совершенно различны. Пятнадцать земных суток длится на Луне день. Так же длинна там и ночь. Ясно, что, если бы растения и животные, привыкшие к земным условиям, пятнадцать суток каждого месяца подвергались бы подряд воздействию палящего солнца, а затем на столь же долгий срок погружались в омерзение и холод ночи, то они не могли бы выжить, тем паче приносить плоды и размножаться. А отсюда со всей очевидностью следует, что ничто из живущего на Земле не может возникнуть и существовать на Луне…
…В воскресенье, 28 февраля 1616 года, Галилей пишет письмо Джакомо Мути — первое, письмо после поражения.
3 марта 1616 года на заседании кардиналов-инквизиторов присутствовал и папа. Беллармино доложил, что Галилею было сделано увещание согласно приказу Святой службы о необходимости отказаться от мнения, которого он до сих пор держался, будто Солнце находится в центре сфер и недвижимо, а Земля движется. С требуемым Галилей согласился.
После этого был рассмотрен декрет относительно книг, касающихся «пифагорейского учения». Предложенные меры Павел V,одобрил.
В декрете, опубликованном 5 марта, говорилось о запрещении ряда книг, содержащих различные заблуждения и ереси, «дабы от чтения оных не произошло тяжкого ущерба во всем христианском мире». Никто отныне, какого бы звания ни был, не смеет печатать их или содействовать печатанию, хранить или читать. Каждый, кто имеет эти книги или будет иметь, должен немедленно представить их инквизиторам.
Перечислялось несколько кальвинистских изданий. Вслед за тем речь пошла о сочинениях иного рода: «Так как до сведения вышеназванной святой конгрегации дошло, что ложное и целиком противное священному писанию пифагорейское учение о движении Земли и недвижимости Солнца, которому учит Николай Коперник в книге «О вращениях небесных сфер» и Дидак Астуника [18] в комментариях на книгу Иова, уже широко распространяется и многими принимается, как это видно из появившегося в печати… «Письма Паоло Антонио Фоскарини…», где этот патер пытается показать, что вышеназванное учение о неподвижности Солнца в центре мира и движении Земли согласуется с истиной и не противоречит священному писанию, — то, дабы такого рода мнение не распространилось мало-помалу далее на пагубу католической истине, конгрегация определила: названные книги Николая Коперника «О вращениях сфер» и Дидака Астуники «Комментарии на Иова» должны быть временно задержаны впредь до их исправления. Книга же отца Паоло Антонио Фоскарини, кармелита, вовсе запрещается и осуждается. Все книги, учащие равным образом тому же, запрещаются, и настоящий декрет соответственно запрещает их или временно задерживает».
18
Речь
идет об испанском богослове XVI века Дьего из Суньиги.Две недели Галилей ничего не писал Пиккене. Но теперь, после опубликования декрета, надо было по-своему рассказать о происшедшем, дабы упредить кривотолки: «Не писал вам с прошлой почтой, ибо не было ничего нового сообщить вам, поскольку в ту пору только решалось дело, о котором я говорил вам как о деле, имеющем для меня лишь общественный, а не личный интерес, хотя мои враги и хотели представить меня без всякого к тому основания лично заинтересованным в нем. Теперь принято постановление святой церкви о книге и мнении Коперника относительно движения Земли и недвижимости Солнца, против которого было выдвинуто возражение в прошлом году в Санта-Мария Новелла, а потом тем же самым монахом здесь, в Риме. Он назвал это мнение противным вере и еретичным. Это он и его сторонники письменно и устно пытались внушить церкви, однако его точка зрения, как показал исход дела, не нашла сочувствия у святой церкви, которая постановила лишь, что это мнение не согласуется со священным писанием, в силу чего запрещаются только те книги, где делалась попытка специально защищать мысль, будто это мнение не противоречит писанию. Из этих книг лишь «Письмо» некоего отца кармелита, напечатанное в прошлом году, одно только и запрещено». Книга же Дидака Астуники задержана впредь до исправления — оттуда изымут страницу.
«Из сочинения самого Коперника будет изъято десять строк обращения к Павлу III, где говорится, что он не думает, что эта доктрина противоречит писанию, и, насколько я знаю, в двух-трех местах, где Коперник называет Землю «светилом», слово это будто изъято. Исправление этих двух книг поручено кардиналу Гаетано. О других авторах нет упоминания».
Эти слова, брошенные словно мимоходом, имеют для тосканского двора особый смысл: беспокоиться, мол, нечего, — ни одна из книг самого Галилея никаким репрессиям не подвергнута.
«Я, как видно из характера дела, — продолжает Галилей, — совершенно в нем не заинтересован и вовсе бы им не занимался, если бы, как я уже говорил, мои враги меня бы не впутали. К чему я стремился, можно всегда увидеть из моих писаний, которые для того и храню, дабы быть всегда в состоянии заткнуть рот злопыхателям, ибо я могу показать, что мое поведение в этом деле было таковым, что и святой не мог бы вести себя с большим почтением и большим рвением по отношению к церкви, чего, конечно, не делали мои враги, которые не гнушались интриг, клевет и всякого рода дьявольских внушений…»
Писать об этом подробно он не хочет, но обещает рассказать, вернувшись домой.
«Вы поразитесь, когда узнаете, с каким хладнокровием и выдержкой я владел собой и с каким уважением относился к репутации тех, кто, напротив, без всякой сдержанности, всегда жесточайшим образом старался погубить мою репутацию. Говорю вам это на тот случай, если с какой-либо стороны вы там у себя услышите вещи, которые будут в дурном свете изображать мое положение «Слухи эти совершенно ложны, как, надеюсь, вы узнаете из других, не искажающих правду источников».
Но Рим не Тоскана: Гвиччардини достаточно осведомлен и не имеет иллюзий. Галилей пытается внушить послу, что тот зря советует ему уехать. Нет, личной репутацией он, Галилей, еще поступился бы, но должен помнить о придворном своем звании. Уехать из Рима сейчас, когда враги распускают слухи о каком-то его тайном отречении, значит способствовать клевете. Послу следовало бы не побуждать его к скорейшему отъезду, а, напротив, добиться для него аудиенции у папы.
Снова обращается Галилей к покровительствующим ему кардиналам. Пусть ему дозволят припасть к стопам его святейшества! Папскую курию раздирала борьба группировок. Кое-кто возлагал на предстоящий приезд кардинала Медичи немалые надежды. Беллармино не улыбалось, чтобы его противники извлекли из этого визита какие-то преимущества. Добрые отношения с домом Медичи не следовало омрачать. Беллармино посоветовал папе принять Галилея.
11 марта Павел V дал аудиенцию придворному, математику государя Тосканы. День был солнечный, и папа предпочел разговаривать с Галилеем на свежем воздухе, во время прогулки. Три четверти часа они, беседуя, прохаживались по аллеям сада. Телохранителям, стоявшим в отдалении, временами казалось, что их святейшество чем-то раздражен.
О, это можно было пережить, тем более что беседовали они с глазу на глаз! Важен был сам факт: человека, за спиной которого говорили, что он, как подозреваемый в ереси, принес в инквизиции отречение, удостоил приема римский первосвященник!