Галиндес

– Я обожаю животных.

– Значит, у вас доброе сердце. Людям, которые не любят животных, нельзя доверять. Я живу один и занимаюсь только моими кошками и воспоминаниями, которые я обещал нью-йоркскому издателю Ли Гёрнеру, очень молчаливому человеку. Про него говорят, что за двадцать лет он не произнес и полдюжины слов. Это мой большой друг, и он хорошо знает мою жизнь. Он уже много лет уговаривал меня написать воспоминания. Последний раз мы с ним встречались в Нью-Йорке, в отеле «Дорал» на Седьмой авеню. Он, почти не произнеся ни слова, вырвал у меня обещание написать их. Зато я все время болтал и главным образом – о бейсболе. Это при том, что я в нем ничего не смыслю. Не знаю, поймете ли вы сложный ход мыслей Ли Гёрнера, но он считает, что я – один из главных свидетелей всех исторических процессов на Карибском побережье за последние полвека. И это действительно так, не буду скромничать.

– Знаете, я задыхаюсь в машине от жары.

– Сегодня плохой день. В Майами бывают такие дни, когда невозможно дышать из-за влажной духоты.

– Раз уж у нас закрыты дверцы, может, мы включим кондиционер. У вас есть ключи от этой машины?

На лице старика промелькнула растерянность, но он тут же опять придал ему бесстрастное выражение и твердо сказал:

– Я никогда не держал в руках ключей от машины. Я не умею водить: меня отвозят и привозят. Майкл ушел, потому что мне не хотелось никаких свидетелей нашей встречи. Ключи у него.

– А окна мы тоже не можем опустить?

– Нет.

– Тогда, может, приоткроем дверцу?

Старик жестом великодушно разрешает ей открыть дверцы машины. Он откашливается и снимает темные очки. У него слегка влажные глаза, когда он ласково оглядывает женщину. У нее большие голубые глаза, веснушчатое лицо.

– Вы именно такая, какой я вас и представлял.

– А какой вы меня представляли?

– Как одну из тех американок, которые вечно за что-то борются и чего-то требуют: всеобщего избирательного права, оправдательного приговора для Сакко и Ванцетти, помощи испанским республиканцам, запрета атомной бомбы, осуждения агрессии в Никарагуа, разрешения абортов. И мне было нетрудно представить вас, потому что я такой же. Как только я увидел вас, сразу понял, что вы – образ вечной молодости человечества. Без таких людей, как вы, мир давно бы канул в бездну, – и вполне заслуженно… Глядя на вас, я узнаю самого себя, молодого идеалиста, который боролся за все возвышенные идеалы своего времени. Сандино? И я отправляюсь в Никарагуа бороться против местных касиков и американцев. Война в Испании? В Испанию, сражаться на стороне Республики! Международный фашизм? Анхелито вступает в ряды французского Сопротивления, я даже в Югославии сражался, вместе с Тито. Но па-саран!Они не пройдут! И они не прошли. Впрочем, это впечатление обманчиво. Фашизм везде пустил корни, даже в глубине наших сердец. Я не один раз говорил Пассионарии: «Долорес, они не прошли через главную дверь, но пробрались через заднюю». Как там Пассионария? Вы ведь прилетели из Мадрида, и я слышал, что она стала совсем плоха. Но мы отвлеклись. Назовите мне любой возвышенный идеал за последние пятьдесят лет – и Вольтер, простите, дон Анхелито, боролся за него. Я – из породы вечных бунтарей, как те американцы, что в двадцать лет сражались в Испании в бригаде имени Линкольна, а теперь, когда им по семьдесят-восемьдесят, организуют кампании под лозунгом «Руки прочь от Никарагуа!». Мы особая раса, духовная раса, мы – освободители по натуре. Я был уже немолодым человеком, но отправился в Перу помогать генералу Веласко Альварадо проводить социалистические реформы, преобразовывать страну. Прочтите это взволнованное письмо, которое мне прислал генерал. Да что там говорить, даже здесь, когда я оказался здесь, в самом сердце Империи, в вашей родной стране, я принимал участие во всем – от борьбы за независимость в Пуэрто-Рико до «Черных пантер». Это – мои верительные грамоты, и с этих моральных позиций – высоких, несмотря на мой маленький рост, – я и могу помочь вам, дочь моя. Да что я говорю, дочь, – вы же мне во внучки годитесь! Но я не мог позволить себе иметь семью: я все принес на алтарь Истории! Ах, если бы у меня была такая внучка, как вы! Простите, я расчувствовался, но с возрастом мышцы теряют свою упругость, особенно те, что регулируют выделение слез. Но скажите мне, деточка, вы понимаете, в какую историю вы влезли?

Женщина слушает его, но ни взволнованный голос, ни идеи старика не производят на нее особого впечатления. Ее раздражает необходимость сидеть взаперти в душной машине, и, слушая, она то и дело поглядывает на зеленый парк, на канал, огибающий небольшой островок, скорее всего – искусственный.

– А что, мы можем разговаривать только в машине?

– Пока да. Пока мы подходим к главному. И только потом мы можем спокойно разговаривать где угодно: даже если нас будут подслушивать, они все равно не поймут, о чем мы.

– А кто может нас подслушивать?

– В каком году был похищен Галиндес? Впрочем, что я спрашиваю! Нет, нет, не подсказывайте мне: он был похищен 12 марта 1956 года. Прошло почти тридцать лет. Знаете, в той операции принимали участие двадцать-тридцать человек в возрасте от двадцати до восьмидесяти лет. Если вы вычтете тех, кого неизбежно вычеркнула сама жизнь, то поймете, что живы сейчас только те, кому тогда было от двадцати до пятидесяти лет. Сегодня им от пятидесяти до восьмидесяти. Вы понимаете? Персонажи вроде Эспайлата, Трухильо, де ла Маса, Мёрфи и им подобных давно на том свете, жарятся в аду или живут на страницах книг, написанных о деле Галиндеса. Но роль американской стороны в этом деле никогда до конца не раскрывалась; осталось неясным также, какую роль сыграло ЦРУ. И пока ФБР изо всех сил старалось выяснить судьбу своего агента Рохаса, – другими словами, Галиндеса, – ЦРУ помогало Трухильо выпутаться из неприятной истории, пока этот кретин не угрохал Мёрфи. Тут уж, как принято у янки, в дело вмешался сенатор от штата, откуда родом Мёрфи. Вы ведь половине человечества горло зубами перегрызете, если речь идет о защите интересов одного из ваших граждан. У вас менталитет настоящих торгашей, для которых клиент всегда прав. Как вам понравился полковник Аресес? Стоящий человек. Мы с ним уважаем друг друга, и это при том, что воевали в разных лагерях: я вместе с Бетанкуром, Гомесом Марином, Фигересем и Кастро в составе «Карибского легиона», а он в секретных спецслужбах Трухильо. Мы с ним встретились в Маракаибо в… Ох, что за память стала! Куда она девается, эта память? Шекспир был прав, когда говорил, что память иногда изменяет нам, или что-то в этом духе. Итак, мы встретились с полковником Аресесом, и, хотя мы и принадлежали к разным лагерям, нам надо было обсудить один деликатный вопрос. Я тут же почувствовал, что он хочет навести мосты, и я охотно ему помог. «Разве такой тонкий и умный человек, как вы, может служить такому невежественному диктатору?» Я боялся, что он схватится за пистолет, потому что доминиканские военные чуть что – сразу выходили из себя и хватались за оружие. Но нет, он только опустил глаза, и мне сразу все стало ясно. Через два часа он уже был полностью в моих руках, то есть в наших; он и сейчас работает в нашей агентуре. Я не имею права говорить вам, что это за агентура, могу сообщить только, что мы следим за всеми контрреволюционными вылазками в Центральной Америке. Следим отсюда, из Майами, откуда и экспортируется контрреволюция во все страны. Я очень хорошо знаю этот город: ведь когда я приехал сюда, тут еще улицы не были заасфальтированы. Вам этот город, столица латиноамериканской контрреволюции, показался бы отвратительным. У меня в моем возрасте был выбор: я мог остаться здесь и ни во что не вмешиваться, жить как внутренний эмигрант. Вы же знаете: как сказал поэт, «нет успеха, сравнимого с успехом изгнания». Но я выбрал борьбу, борьбу и снова борьбу – именно так я всегда жил. Я был опорой наиболее радикальных гаитянских групп, помогал агентам Кастро проникнуть в контрреволюционные группы, да чем я только не занимался! В этом городе, который, по сути, не что иное, как американский ядерный авианосец, когда-то должны были показывать пьесу кубинской писательницы, живущей в Нью-Йорке. В Нью-Йорке, а это что-нибудь да значит! Ее звали Долорес Прида, и она придерживалась самых левых взглядов, хотя не была сторонницей Кастро. Пьесу включили в программу фестиваля кубинского театра, который проходил здесь, в Майами. Но реакция устроила такое, что пришлось отменить представление! Из-за этого понаехавшего сброда Майами стал совсем другим, это уже не тот город, который так любили Сэндберг и Капоте и где жили перебравшиеся сюда с севера богатые пенсионеры и бизнесмены-евреи либерального толка. В семидесятые годы все изменилось. Раньше здесь были очень сильны позиции «новых левых», под влиянием их идей были и школы, и институты. А потом понаехал весь этот сброд, бежавший от Кастро, все эти вшивые «контрас», и от прежнего Майами ничего не осталось. Недавно я разговаривал с одним доктором, не помню, каких наук, но не медицинских. Так вот, он мне сказал, что в Майами – лучшие во всей стране школы. А когда я его спросил, почему, он мне ответил: «Потому что тут нет левых». Ну разве это не прискорбное заявление? Во что превратился бы мир, если бы в нем не осталось левых? Разве может в городе не быть левых? Если бы восстал из гроба дон Хосе Марти, который столько сил приложил для того, чтобы кубинцы, бежавшие сюда от испанского империализма, обрели свое самосознание… Я рассказываю вам все это для того, чтобы вы поняли – я не сдался, хотя для человека, который, как я, всю жизнь был красным, ничего нет хуже подобного окружения. Ну, что поделаешь! Надо иметь мужество. Мы ведь не ищем легких путей. Не правда ли, Мюриэл?

– Кто такой полковник Аресес? Что он делает в Санто-Доминго? Он не производит впечатление человека, занимающегося подпольной деятельностью. Скорее он похож на бизнесмена.

– Он выполняет мои указания.

Мюриэл оценивающе поглядела на старика. Тот снова надел темные очки и вскинул подбородок, чтобы придать большую выразительность только что произнесенным словам.

– Я имею моральное влияние на него и, узнав о вас, тут же взялся за дело. Несколько недель назад вы получили письмо от своего научного руководителя Нормана Рэдклиффа, в котором он просил вас изменить тему работы. Разве не так?

– Так. Но непонятно, как вы узнали об этом.

– Вам еще многому предстоит удивляться. Это письмо было продиктовано Норману Конторой. Они крепко прижали его к стенке, пригрозив лишить средств к существованию, а этот тип только что женился, да еще имел глупость – в его-то возрасте! – завести потомство. Они его так прижали, что он согласился и выполнил все, что от него требовали.

Ей нестерпимо хочется выйти из машины, оказаться вне этого замкнутого пространства, на свежем воздухе, и там оценить слова старика, в секунду перевернувшие все в ее душе.

– Я полностью присоединяюсь к его просьбе переменить тему вашей работы, но по совершенно иным причинам. Они хотят защитить тех, кто убил Галиндеса, особенно самую верхушку – как доминиканскую, так и американскую. А я хочу, хоть он того и не заслуживает, защитить Галиндеса и национальную гордость басков, потому что сегодня баскский национализм превратился в одну из тех сил, что способны изменить этот запуганный и зажравшийся мир. Не надо торопиться. Сядьте спокойно. Сейчас я вам очень коротко изложу все факты, а потом мы пройдемся, выпьем соку. Мне почему-то кажется, что после того, что вы услышите, вам не помешает выпить.

Старик прочищает горло, ерзает, усаживаясь поудобнее и всем своим видом давая понять, что рассказ его будет длинным. Женщина сдается и откидывается на сиденье.

– Запомните одну дату: 4 марта 1941 года. В этот день Галиндес признается мне в Санто-Доминго, что поставляет информацию в американское посольство. Где это происходит? В кафе на улице Конде, недалеко от гостиницы, где жил Галиндес, пока не нашел квартиру на улице Ловатон. Во сколько? В семь часов вечера. Он приехал туда на старом мотоцикле, который купил по случаю. Это было забавное зрелище: нескладный долговязый Хесус на мотоцикле, да еще в войлочном тропическом шлеме на голове. А надо мной смеялся, когда я во время войны в Испании надевал такой же! Я помню тот день прекрасно, потому что помню все свои потрясения, кроме того, что я состарился. Я никогда сразу не даю волю чувствам, и даже сегодня мне это представляется вполне логичным: Америка – союзник демократических сил, и надо помочь им выиграть войну у стран оси. Но потом я начинаю разбираться. «Какую информацию ты передаешь? О живущих здесь нацистах? Но их раз-два и обчелся». И понимаю, что он недоговаривает, да еще и лицо прячет, уставившись в рюмку! «Ведь не эту же, правда?» – «Не эту». И тогда я говорю ему вслух о своих опасениях, и Хесус ничего не отрицает. Он передает информацию о красных, о наших – так началось то, что потом закончилось появлением папки с надписью «Рохас, конфиденциальный агент, НЙ-5075». Моей первой реакцией было встать и уйти, но он удержал меня. «Не надо так упрощать, подожди. Агирре это одобряет, потому что американцы обещали нам в обмен на поставляемую информацию вооружить отряд баскских бойцов, когда произойдет перелом во Второй мировой войне, чтобы мы могли вторгнуться на территорию Басконии и провозгласить независимость Страны Басков. Было бы гораздо хуже, если бы они обратились за информацией к кому-нибудь еще: я не собираюсь передавать им никакой важной информации. И если возникнет проблема, которая будет касаться всех, я тебе тут же сообщу. Именно поэтому я тебе все и рассказал – чтобы через тебя поставить в известность коммунистов». Я немного успокоился, и он тоже, даже начал складывать из бумажных салфеток птиц, больше похожих на каких-то зверушек… Что это были за зверушки? Ах, память, память, куда же ты делась? То, что он мне тогда рассказал, отчасти оказалось верным. Я захватил для вас копию донесения Даггана, советника по правовым вопросам посольства США в Санто-Доминго. Оно отправлено в июле 1944-го Гуверу. В нем Дагган очень высоко оценивает информацию, передаваемую Галиндесом. Тогда он еще не был агентом Рохасом, НЙ-5075; тогда он был просто конфиденциальным агентом ДР-10, и передавал информацию или советнику по правовым вопросам, или военно-морскому советнику, в ведении которых находилась американская разведывательная сеть в Санто-Доминго. Обратите внимание на то место, которое я отчеркнул специально для вас: «Конфиденциальный агент ДР-10 откровенно признал, что предпочитает передавать информацию, касающуюся немцев и граждан других стран оси, а не информацию относительно коммунистов. Это довольно огорчительно, поскольку у него хорошие связи с проживающими в Доминиканской Республике испанскими коммунистами. Однако, тем не менее, он передал весьма ценную информацию относительно коммунистов». Ну, как вам? В те времена ему платили семьдесят пять долларов в месяц и оплачивали все поездки, а поездил он немало: всю Доминиканскую Республику объехал, встречаясь с теми, кто собирал для него информацию. Затем в Доминиканскую Республику приехал агент Дрисколл, Галиндес становится Рохасом-580-85 и начинает действовать более активно. Прочитайте еще вот это место, я его тоже подчеркнул для вас. Это очень важно. Мне кажется, я так и вижу, как Хесус передавал эти сообщения. Вот смотрите, что пишет Дрисколл: «Встречи с этим агентом тщательно законспирированы. Они происходят раз в неделю, как правило, в пятницу вечером, в заранее обусловленном месте и точно в назначенный час. Обычно для этих встреч выбирается достаточно уединенное место, и они происходят после наступления темноты. Агент садится в машину, и, пока машина колесит по самым безлюдным пригородам Сьюдад-Трухильо, передает информацию. Запрещено для связи с этим агентом звонить к нему домой или в Министерство иностранных дел. В тех случаях, когда возникает потребность в неотложной встрече с агентом в рабочие дни, его можно найти в шесть часов вечера в кафе «Голливуд» на улице Конде. Поскольку агент – человек устоявшихся привычек, он всегда около шести часов вечера заходит в это кафе, оставляя свой мотоцикл напротив. В зависимости от обстоятельств разговор может состояться здесь же, но следует по возможности избегать привлекать внимание окружающих».

Старик глубоко откинулся на сиденье и внимательно наблюдает за женщиной; она читает, время от времени поднимая на него глаза, но во взгляде ее ничего нельзя разглядеть.

– Ну как, впечатляет?

– Продолжайте.

– Позвольте не торопиться: в моем возрасте поспешность вредна, даже если речь идет о простом разговоре. Я не буду говорить о пустяках, о такой мелочи, как работа Галиндеса в Санто-Доминго. После забастовки работников сахарной промышленности Галиндес чувствует, что совсем выдохся, и Агирре предлагает ему перебраться в Нью-Йорк, чтобы помогать ему, а со временем занять его место в Колумбийском университете и возглавить представительство басков. Итак, Хесус перебирается в Нью-Йорк, но постоянно разъезжает – то в Пуэрто-Рико, то в Коста-Рика или в Мексику, и иногда путь его лежит через Майами. Ну а я в перерыве между революциями всегда возвращался в этот город, так что связь наша не прерывалась. В 1950 году – запишите эту дату – Галиндес уже прочно обосновался в Нью-Йорке благодаря Агирре и Ирала, вот еще один святой из НПБ. Он обычно бывает на всех встречах испанских иммигрантов, а также на собраниях радикальных латиноамериканских объединений, главным образом, пуэрториканских, доминиканских, венесуэльских, кубинских. Испанцы полагали, что он помешан на крайнем баскском национализме и что в голове у него ветер гуляет. Но в этом они крепко заблуждались. А вот в среде латиноамериканских радикалов его считали радикалом, чуть ли не коммунистом; он же говорил, что стремится к синтезу христианства и марксизма. И все это, безусловно, с разрешения ФБР или ЦРУ, потому что, начиная с 1950 года, Галиндес был постоянным агентом ФБР, а также сотрудничал с ЦРУ, пока его отношения с Конторой не ухудшились. Но это через несколько лет. Я хочу подчеркнуть, что из всех этих денег Галиндес не тратил на себя ни доллара: он едва-едва сводил концы с концами, а все деньги, которые зарабатывал, отдавал НПБ. То была часть его работы – пересылать деньги НПБ. Этот ангелочек не был невинным поставщиком информации. Он обманул меня в тот день, в 1941 году, когда признался, что стал передавать американцам информацию. В Нью-Йорке он уже стал Рохасом, «конфиденциальным агентом НЙ-5075», он уже живет в квартире 15 в доме № 30 по Пятой авеню. А внизу, под ним – баскское представительство, которое он возглавил, после того как Агирре, а следом за ним и Ирала перебрались в Европу. К тому моменту уже было очевидно, что американцы никогда не вооружат ни одного баскского бойца, чтобы провозгласить независимость Басконии. И я думаю, что в последние годы Галиндес испытывал большое разочарование, особенно после того как подписали соглашение между правительством Франко и американцами, и уж, конечно, после вступления франкистской Испании в ООН. Но остановиться он уже не мог, и в секретных донесениях ФБР неизменно проходит как агент, обязательно информировавший о всех беспорядках, которые готовили латиноамериканские эмигранты. И не только латиноамериканские: он сообщает о своих встречах с Альваресом дель Вайо, испанским политиком, находившимся в эмиграции; он присутствует на заседаниях Объединенного комитета беженцев-антифашистов, на встречах ветеранов Бригады Линкольна, на собраниях Американской партии трудящихся, другими словами, коммунистов; передает сообщения о выступлениях Пола Робсона, этого прекрасного певца, который был вынужден в конце концов эмигрировать в Канаду. Он начинает выделяться среди других агентов качеством своей информации, и ему доверяют особые поручения: например, выяснить, чем занимается Прогрессистская лига Ямайки, Комитеты по гражданским правам, и даже осуществлять слежку за такими агентами ЦРУ, занимающими высокие посты, как Фигерес, президент Коста-Рики, или собирать информацию об эволюции Муньоса Марин, лидера умеренного крыла пуэрто-риканских националистов. Галиндес специализировался на доминиканцах и пуэрториканцах, когда те были в моде, потому что некоторые до того осмелели, что решили убить самого президента Трумэна. Тогда многие бились за отмену смертной казни главного участника покушения Оскара Кольясо – писательница Исабель Кучи или Луиса Ампаро Кинтеро. И, конечно, Галиндес был в этой компании; и не только, чтобы увидеть себя на фотографиях, но чтобы передавать информацию, которую никто, кроме него, не мог бы достать. Больше всего информации он передал о пуэрториканцах и об Объединенном комитете беженцев-антифашистов, где было полным-полно коммунистов. Когда Министерство юстиции занималось расследованием деятельности Комитета, было приказано отодвинуть Галиндеса на второй план: иначе ему бы пришлось выступать в качестве свидетеля и могла бы выплыть наружу его деятельность агента. В 1955-м Галиндес уже следил за Кастро, что мало кому известно. Тогда Кастро всем казался демократом, как Фигерес, Бетанкур, Муньос Марин, и эту маску он не снимал, пока не занял Гавану четыре года спустя. Последнее донесение Галиндес отправил за четыре дня до того, как его похитили, 7 марта 1956-го. Обычное донесение – он просто сообщает о результатах своей деятельности соглядатая внутри различных групп. Ну, что ж. Портрет главного героя готов. И это настоящий его портрет. А теперь я поясню вам то, о чем сказал по телефону. Я был там в день его задержания. Старик глубоко вздохнул, и в эту секунду ему почудилась насмешка в глазах женщины. Он посмотрел на нее внимательно, но увидел только голубые глаза, бесстрастно смотревшие на него.

– Я знаю, что вам хочется выйти из машины. Когда я перечислю все факты, мы выйдем, пройдемся и поговорим о моральной стороне этой истории. О морали нельзя говорить наспех. О фактах – вполне. В тот день Хесус, вернувшись из университета, пригласил меня к себе. Когда я пришел, он сказал, что ему необходимо что-то предпринять, чтобы нейтрализовать нажим со стороны Трухильо, необходимо раздобыть информацию об американцах, действующих по указке диктатора, которые всегда брали того под свою защиту, если «Нью-Йорк Тайме», «Лайф» или «Тайм» выставляли Трухильо в неприглядном виде. Мы проговорили с полчаса, и я заметил, что необходим Хесусу, как будто он осознал свое одиночество в той двойной или тройной игре, которую вел. Мы говорили о намечавшемся вскоре шествии испанцев – мы всегда говорили об этом при встречах, или когда попросту заходили друг к другу без всякого предупреждения. Тут Хесус вышел из комнаты, а вернувшись, с некоторым беспокойством сказал, чтобы я уходил, но тут же, передумав, предложил остаться: «Оставайся, я должен пойти с людьми, которые пришли за мной. Только не выходи из комнаты, чтобы тебя не увидели и не поняли, что мы с тобой связаны. Через некоторое время ты выйдешь, и когда найдешь информацию, о которой мы с тобой только что говорили, разыщешь меня». Я так и сделал, но чуть приоткрыл дверь, которую Хесус плотно прикрыл, и увидел, что его ждут два типа, типичные полицейские – но не настоящие, а такие, какими их в кино изображают. Мне показалось, что Хесус нервничает, и я подумал: «Это его связные, и он не хочет, чтобы я их видел». Я тут же все это забыл и вспомнил только через несколько дней, когда из-за его исчезновения разразился скандал, а я как раз приготовил для него список тех, кто в Соединенных Штатах лоббировал интересы Трухильо.