Галопом по Европам

– Ты издеваешься? – поинтересовался начальник.

– Нет. Клянусь трактором, не вру! – затараторил парень. – А вороны таскают гайки. Нечисто тут, пан Казимир. И волк…

Глава строительства зажмурился, жестом остановил тракториста, досчитал до десяти.

– Лучше молчи. Ключ потерял?

– Нет, енот меня заметил и бросил его.

– Вот и славно. А теперь иди и ремонтируй бульдозер отвоеванным у енота ключом. Только чтобы машина к вечеру заработала, понял? – К концу фразы пан Казимир зарычал почище тигра.

– Д-да, – выдавил тракторист и был таков.

– Дурдом, – прошептал начальник. – Эх, хорошо бы успокоительного принять.

Колючий облазил все овраги, пробежался вокруг цитадели, спросил у местных малиновок, не видели ли те Парфюмера Сэма. Птички не видели, но пообещали поискать.

На небольшой полянке еж встретил гамбургского петуха. Знаменитый тенор неспешно вышагивал, изредка выхватывая клювом из травы аппетитных жучков.

– Пасешься? – вместо приветствия спросил Колючий.

– А что мне еще оставаться делать? – печально проговорил петух.

– Ух ты, Петер загрустил… А ты птичьего гриппа боишься?

– Ко-ко-конечно! – Петух испуганно завертел головой, будто надеялся разглядеть коварные вирусы.

– Да не напрягайся так, просто при Сереге будь повеселее. А то он ведь к этому вопросу очень ответственно подходит. Санитария – штука опасная, – с тайной подколкой изрек еж. – Так о чем печалишься?

– Я иметь чувствовать себя лишним, – признался Петер.

– Погодь, пестрый. Ты каждый вечер поешь для наших польских друзей, да и мы с удовольствием тебя слушаем. Считай, что ты артист, скрашивающий минуты партизанского досуга. Или тебе не хочется скрашивать?

– О, я-я! Хочется. Я быть рад, начав давать концерты. Только это есть мало. Я желать приносить гроссе польза, ферштейн?

– Понимаю, понимаю. По-моему, ты слишком много от себя требуешь. Ты поешь, и этого вполне достаточно. Ты певец, я боец, каждый отвечает за свой участок. А агитация и насаждение хорошего настроения, как говорит Михайло Ломоносыч, есть первейшая задача актерского звена. Так что не комплексуй.

Петух, кажется, ободрился, и Колючий пошел дальше. Между холмами пасся Иржи Тырпыржацкий. «Хм, вот кто у нас остался совсем без полезных функций, – подумалось ежу. – И, кстати, тоже домашний товарищ-то. Начинаем превращаться из лесного воинства в скотный двор».

Лошак обрадовался тамбовчанину.

– Салют, Колючий! Покатаемся?

– Привет, Иржи. Конечно, покатаемся, только позже. Ты не видел Сэма?

– Нет. Найдешь – приходите. Покатаю обоих.

– Да что ты все «покатаю» да «покатаю»? – в сердцах спросил еж.

– Так это все, что я умею, ясный пан. – Тырпыржацкий тряхнул головой, отгоняя слепня. – Мне с вами весело, травы здесь тоже навалом, но и поработать хочется. Мы, копытные, созданы для дела.

– Да это просто сговор какой-то, – пробормотал тамбовчанин. – Я уверен, Михайло что-нибудь придумает на твой счет. Обязательно.

«Поздравляю, Колючий, ты заделался нянькой», – мысленно усмехнулся еж. Он даже не представлял себе, насколько оказался прав.

Через четверть часа одна из пичуг вывела ежа к стене, под которой спал скунс.

Американец сопел и причмокивал. Вокруг стоял невыносимый запах перегара. Колючий оторопел.

– Сэм! Ты что, напился, что ли?

Скунс не ответил, лишь перевернулся со спины на бок.

– Эй, Парфюмер! Просыпайся, алкаш несчастный! – Еж бросил зажигалку наземь и стал трясти друга.

– Уберите свои ракеты с Кубы! – еле ворочая языком, ляпнул Сэм.

– Давно уже убрали, ты чего?.. А! – Колючий смекнул, что американец бредит во сне, и заорал ему прямо в ухо:

– Подъем! Перл Харбор бомбят!

– А?! Где? – Скунс вскочил, выпучив глаза, и тут же рухнул. – О, моя голова!..

– Чего стонешь, болит?

– Да…

– Где же ты, пьяница, выпивку взял?

– У людей. Ты не сходишь за бутылочкой? – прохрипел Сэм.

– Угу, сейчас все брошу и пойду тебе опохмел добывать, – сказал Колючий.

– Боже, храни Америку, – проблеял Парфюмер, пряча голову под лапы.

Еж критически осмотрел товарища. Жалок был Сэм, весьма жалок. Шерсть потеряла блеск, свисала клочками, глазищи красные, как запрещающие сигналы светофора, нос побледнел, щеки впали.

– Да-с, краше в гроб кладут, как говорят твои любимые люди, – оценил Колючий. – Как же они тебя напоили-то?

– Я сам. Умыкнул из вагончика.

– Герой, блин. Пойдем отсюда, вдруг строители захотят тут пошариться.

Скунс еле-еле встал на дрожащие лапки, сделал шаг, другой и снова повалился на живот.

– Не могу. Мутит, и слабость страшная, – выдохнул он. При этом муха, пролетавшая перед его мордочкой, вдруг резко изменила траекторию полета, бедняжку заболтало в воздухе, она смачно влепилась головой в древний кирпич, отскочила и затихла где-то в траве.

– Силен, – прокомментировал еж. – Лежи тут, я гляну, чем люди заняты.

Тамбовчанин пробежался до края стены.

– Ну, почему я такой везучий? – пробормотал Колчючий себе под нос. – А вот и люди.

Двое рабочих шли к развалинам, неся какие-то инструменты, назначения которых еж не знал.

– Ломать тоже с умом надо, – рассуждал один из строителей. – Сейчас примеримся, а потом жахнем.

– Хех, тебе лишь бы с тротилом поиграться, – противным голоском сказал второй.

– Не выпендривайся! Я знаю, что тебе тоже нравятся хорошие взрывы, – ответил первый.

Колючий решил, что слышал достаточно. Замок собираются взорвать! Надо было срочно предупредить Михайло.

Еж засеменил обратно к скунсу.

– Ходу, Сэм! Сюда идут рабочие. Капец развалинам, разнесут тротилом.

Стонущий Парфюмер не пошел, а практически пополз в глубь развалин. Колючий прихватил зажигалку – ну, нравилась ему эта опасная человеческая вещица! – и стал подталкивать Сэма сзади.

– Ой, не колись! – вскрикнул американец.

– Терпи, казак, атаманом будешь, – пропыхтел тамбовчанин.

Стали различимы голоса людей.

– Черт, черт, черт! – запаниковал еж. – Можешь ты шевелиться быстрее, бухарик заокеанский?

– Нет, – с тупым безразличием признался скунс. – Брось меня, Колючий. Спасайся сам, предупреди всех о взрывах.