Гамбит искусного противника

— И все же это так.

— С чего ты взяла?

— О, да брось. Я же не могу и руку положить, куда хочу, когда…

— Это называется БДСМ.

— Это называется мания контроля.

— Аккуратней, Амелия, — угрожающе произносит, делая шаг на меня, — Ты вряд ли до конца осознаешь, куда лезешь.

Вот тут ты ошибаешься, дорогой, я в полной мере осознаю, куда я лезу и зачем. Это ты еще ничего не понимаешь, а объяснять у меня нет ни желания, ни настроения, ни времени. Лишь хмыкнув на очередную, пустую угрозу, которую я точно также уже давно научилась внутренне тушить и игнорировать, пропускаю мимо ушей и тон, и слова, поворачиваю голову в сторону легендарной таблички. «Запрещено разговаривать с незнакомцами».

Боже, и как я забыла об этом золотом правиле тогда на балконе нашего дома?

Наверно, вряд ли что-то бы изменилось, познакомься я с ним в других обстоятельствах. Мне бы хотелось верить в себя настолько, чтобы представлять, как я проигнорировала его красоту и харизму, прошла мимо, вздернув носик, словно он — пусто место. Хотя в глубине души и понимаю — это вряд ли. В тот первый раз меня так сильно прошибло, и я точно знаю, что прошибло бы в любом случае. Как говориться, от перемены мест слагаемых сумма не меняется, но иногда приятно думать о себе лучше, чем есть на самом деле.

Покручивая в руках последнюю белую розу, аккуратно нажимаю пальцем на шип и молча разглядываю скамейку из знаменитого романа. Мне важно быть здесь сейчас именно по той причине, по которой я собиралась изначально, а Алекс и наши «отношения» лишь приятный бонус. Точнее та правда, которая наконец дошла до моего явно нездорового мозга, но и это сейчас не имеет значения. Здесь говорить с незнакомцами запрещено, это чревато разлитым маслом и отрубленной головой, а она мне еще ой как нужна. Пусть порой и неадекватная, но умеющая критически мыслить, а еще хранящая в себе столько теплых воспоминаний о ней…Бережно укладываю розу для Розы, как дань памяти, как способ сказать: я тебя никогда не забуду, родная. Я все еще здесь, я все еще тебя люблю, и я все еще скучаю.

Безумно скучаю каждый день…

Быстро утираю слезу и хмурюсь. Она очень мечтала побывать здесь — вечная, ярая поклонница Булгакова — но так и не успела. Мне хочется верить, что когда ее не стало, хотя бы через эту розу и мою боль, ее дух все-таки это сделал. Глупо, наверно, но я верю, что люди никогда не покидают нас навсегда — они живут с нами, в нас и через нас. Видят нашими глазами, бывают там, где бываем мы, потому что следуют по пятам, как тени, как защитники. Это особая легенда моей семьи, нам ее рассказывала мама перед сном, так что пусть это и предрассудки, сказки и выдумка, а все равно такие родные…От них пахнет булочками с корицей и сладким, мятным чаем. От них пахнет домом…когда все еще было хорошо.

— Так что за странный ритуал?

Снова выдергивает из тяжелых мыслей, но на этот раз я даже благодарна. Не очень хочется рыдать посреди столицы, особенно когда так солнечно и многолюдно. Рыдать я предпочитаю исключительно за закрытыми дверьми и в подушку, чтобы никто не видел и не слышал.

Но с другой стороны эти странные поползновения…Мне не очень нравится, что он лезет мне в душу — такого наш договор не включал в себя уж точно. Вот только какая-то часть меня радуется, готова даже в пляс пуститься, и все потому что ОН соизволил поинтересоваться хоть чем-то, что касается меня. А потом снова накрывает волна ярости, но уже на себя за то, что я все еще рада этим крохам внимания…так глупо. Меня бесит моя глупость, бесит, что меня мотает из стороны в сторону, бесит, что несмотря ни на что, я все еще на что-то надеюсь. Это как сраные качели, которые я всегда ненавидела — взлет, а за ними падение в бездну. Мне никогда не нравилось это чувство свободного падения, а с ним оно преследует меня. Такое ощущение, что Алекс как-то вызывает его, словно одним своим присутствием толкает в глубокий овраг, где и дна то не видно. И только он решает спасти меня или оставить лететь и неминуемо разбиться.

Мне не нравится зависеть, а я завишу. Плотно присела на иглу его эмоций, и сама не заметила как, но стала невольной пленницей его настроения. Снова посещает мысль, что пора бы разорвать порочный круг и вырваться на волю из плена своих чувств и его рук, но это я оставляю на потом. Сейчас я просто хочу закончить этот глупый разговор…

— Человек, которого я очень любила, мечтал побывать здесь.

Не поворачиваюсь, потому что не хочу видеть его лицо и эти странные, глубокие глаза-магниты. Наверно мне немного страшно увидеть в них «ничего», тема слишком глубоко внутри меня, чтобы стерпеть такое отношение.

Алекс стоит за моей спиной, я чувствую жар его тела, и это, наверно, лучшая иллюзия. Словно за мной стена, за которую я могу спрятаться, которая не даст меня в обиду, вот только это лишь иллюзия. Ежусь от такой глупости, физически ощущая дикий дискомфорт, а потом вовсе разбиваюсь, когда звучит его голос. Тихий, без насмешки, необычайный, потому что без сарказма и издевок. Будто впервые настоящий…

— Я уже догадался, что это не ты бешенная фанатка Булгакова.

— Откуда ты знаешь? Может у меня под подушкой его сборник?

— У тебя нет ни одной его книги, хотя их у тебя в достатке.

Щелчок зажигалки и дымовой столб. Его сигареты пахнут не так, как обычные, а миндалем и карамелью, и губы после них всегда сладкие. Я прикрываю глаза, потому что знаю, что сейчас — моя последняя возможность все это запомнить. Каждую мелочь. А он, словно читая мои мысли, позволяет даже больше. Приближается и шепчет почти на ухо, кладя руку по-хозяйски на талию. Словно я — его, и не просто развлечение на пару часов, а его женщина.

— Ты ненавидишь Булгакова, не так ли?

— Ненавижу.

Отвечаю в тон, как по команде. Скорее всего дело привычки, говорят же, что она вырабатывается за двадцать один день, а я сплю с ним гораздо дольше. Он и без того умел надавить куда надо, сейчас и подавно, получив все нужные инструменты, включая мое сердце.

Рука плавно переходит на живот. Алекс притягивает к себе так, чтобы я уперлась лопатками в его грудь, после обнимает, а меня колбасит от прилива возбуждения и стай мурашек, носящихся сверху вниз. Прикусываю губу, чтобы не выдать себя, когда его рука скользит по ключицам, а губы прижимаются к виску. Он медленно вырисовывает круги на коже, тяжело дышит, пока сигарета тлеет и уносит аромат в небо, и лишь через пару мгновений хрипло спрашивает.

— И почему? Где тот человек, который так мечтал побывать здесь?

Он слишком умен. А я слишком податлива.

Вообще, обычно нет, но он, как мой личный Криптонит. Делает из меня ту, кем я не являлась никогда и, наверно, после него уже не буду. Что-то мне подсказывает — это разовая акция, и плевать, что мне еще и восемнадцати нет. Дважды пережить такие эмоции, как здесь и сейчас, просто невозможно. Такое бывает только раз в жизни…

— Котенок… — с улыбкой шепчет, задевая губами щеку, ведя ими дальше к уху, провоцируя дать то, что он хочет.

И я даю.

— Не знаю. В последний раз я видела его, когда мне было десять.

— Кем был этот человек?

А вот это уже слишком. Меня моментально выдергивает из состояния вакуума, где есть только я и его низковатый, хриплый шепот. Я порываюсь вперед, скидывая его руку, а потом поворачиваюсь лицом, твердо ставя точку.

— Ты забыл? Не лезь мне в душу, мы так не договаривались.

Все рухнуло. Приятное чувство томления, счастья от близости настолько желанного человека, тяга…А осталась только пустота. От нее (или от него?) мне вдруг безумно захотелось сбежать. Куда глаза глядят, лишь бы не видеть и не слышать, подальше, лишь бы не чувствовать. Все, что угодно, лишь бы никогда не быть настолько от него зависимой…