Гамбургский счет (статьи – воспоминания – эссе, 1914 – 1933)
Шрифт:
Странно вошли в вещи живые цитаты, чуть ли не целые рассказы Бунина и Всеволода Иванова.
В составных же частях «рассказа» конструкции нет или есть она в банальной, уже непереживаемой форме.
Куда пойдет Пильняк?
Идейно он, может быть, будет вращаться вокруг невидимой оси русской революции.
В вопросах же мастерства его основной прием как будто оказывается легко разгадываемым. Вряд ли на нем можно работать долго.
За Пильняком есть свои заслуги: он сумел осознать кризис традиционного сюжета.
Из бессвязности стянутых за волосы (бороду) кусков он создал свой стиль.
Л. Д. Троцкий, которым я открыл свою статью, как-то писал, правда, от
Формалисты говорят это так: «Новый прием часто является как внеэстетический и потом эстетически осмысливается».
У Пильняка есть своеобразная зоркость в деле закрепления приема; если он не лишится смелости и не пойдет обратно в сторону прошлой литературы, то ему не страшны напостовцы – люди, которые хотят перестроить чужое творчество, не умея даже разжечь примус, чтобы сварить клейстер для склейки хроники.
Всеволод Иванов
В напечатанных на серой бумаге книжках Пролеткульта встречались любопытные статьи.
Они были напечатаны тогда, когда 1 Мая была убрана рабочими решетка Зимнего дворца.
Их странно читать теперь, когда эту решетку ставят где-то на Выборгской стороне вокруг сада для рабочих.
Тогда было мнение, что дело идет не о передаче вещей из рук в руки, а об изменении вещей.
Я очень уважаю то время и газету «Искусство коммуны», с которой тогда полемизировал.
Не большая гордость и слава в том, что человек оказался хорошим пророком в отрицательных утверждениях.
Но к статье.
Ее написал, кажется, Плетнев. В ней утверждалось, что буржуазия говорила в искусстве ложь. Например, она выражалась не точно, говоря: «солнце зашло» – и путала слова«земля» и «почва». Кроме того, старое искусство пользовалось образами, называнием предметов не собственным именем, это тоже ложь.
Так не надо{160}.
На эту статью позднее возражалЛуначарский{161}.
Я не сторонник решетки Зимнего дворца, перенесенной и поставленной вокруг сада для детей рабочих, и убежден, что будущее искусство не совпадает с сегодняшним.
Я против АХРРа.
Но статья Плетнева, теперь всеми опровергнутая, кажется мне не опровергнутой все еще никем, вернее, опровергнутой только фактами.
Если искусство – познание жизни, то зачем врать? И вообще, зачем образы? И зачем вообще неправильно относиться к предметам, когда есть способ относиться к ним научно и правильно?
Зачем у писателей неправильное мировоззрение?
Нужно выправить.
Но вот только Плетнев ничего не написал. И другие не написали ничего правильного. А сколько талантливых людей, хотя бы в РКП.
Комсомольский поэт, какой-никакой, хоть Безыменский, хоть на год есть, а коммунистического нет.
Демьян Бедный?
Опять перенесенная решетка.
Методы марксизма – не методы искусства, – сказал как-то Троцкий.
Не знаю, что это у него значит.
Ведь методы науки вообще не методы искусства.
Нельзя прижимать писателя к теме. Нельзя заменять развитие литературы развитием темы.
Пролетарская литература будет, нужно только не мешать людям говорить неточно и неправильно.
Концы сойдутся, но не сейчас.
Нельзя быть правым каждую минуту, и нельзя даже воевать, не отступая.
И вообще разговоры о новом искусстве нужно начинать с исследования искусства вообще.
Были, правда, в 30-х годах прошлого столетия люди, которые говорили, что существует отдельное «смоляное» и отдельное «стеклянное» электричество и отдельное «атмосферное» и отдельное «живое». Да еще
оговаривали: «Мы часто употребляем здесь слово «стеклянное» электричество: ради ясности, должно оговорить, что под этим словом мы разумеем просто электричество, добываемое из стекла, а отнюдь не одно положительное. «Смоляным» называем мы электричество, получаемое из смолы, а не отрицательное. Некоторые писатели, французские и германские, выражением ?lectricit? vitr?e, Glass-Electricit?t, и ?lectricit? r?sineuse, Harz-Electricit?t, хотели заменить названия электричеств положительного и отрицательного, предложенные Франклином; но мы не вдаемся в эти бесполезные переименования, которые ничего не объясняют. Если уж изменять неясные, но принятые термины, то мыскорее согласились бы вместо положительного и отрицательного на электричество кислое и щелочное, по причине сильного сродства первого с кислотами и кислотвором, второго с щелочами» («Библиотека для чтения», октябрь, 1837).В отношении писателей мы часто поступаем таким образом, переводя их из разряда «смоляных» в разряд «стеклянных», классифицируя по случайному признаку.
Виновно еще наше время в каракулевом овцеводстве.
Берут писателя, форсируют его развитие, заставляют сделать литературный выкидыш и любуются красивой (субъективно) шкуркой.
На завтрашний день писатель уже не нравится. Ведь писать непрерывно и прямолинейно нельзя, и нельзя писать параллельно.
Социальный заказ часто полезен для писателя, но только не тогда, когда он выражается в прямом подсказывании способа разработки темы.
И писателей у нас открывают и закрывают, и носят один день.
А потом провозглашают смерть.
Изумительно, до чего революция не изменила основных черт русского характера.
В «Летописи села Горюхина» рассказывал Пушкин, как торопятся хоронить горюхинцы мертвецов и как часто горюхинские покойники чихали, еще когда не успели их вынести за околицу.
Но у революционной литературы есть и удачи.
И в числе удач называют Сейфуллину, Всеволода Иванова.
Я буду писать о Всеволоде Иванове.
Но если мы добираемся до вопросов отношения искусства и быта, то почему именно здесь не поговорить о взаимоотношении методов формального и марксистского?
Говорят, их нужно согласовать.
У меня есть только одно возражение: разве дело в методах?
Это государства или классы могут сражаться и согласовываться, у них есть не только оружие, но и интересы.
А методы не воюют.
Нужно не согласовывать методы, а исследовать предмет.
Нам часто говорят, что мы своим методом не исчерпываем предмет.
Возьмем возражения хотя бы Троцкого.
П у н к т п е р в ы й. В чем состоит работа формалистов п о Т р о ц к о м у.
«Объявив сущностью поэзии форму, эта школа свою задачу сводит к анализу (по существу, описательному и полустатистическому) этимологических и синтаксических свойств поэтических произведений, подсчету повторяющихся гласных и согласных, слогов, эпитетов. Эта частичная работа, «не по чину» называемая формалистами наукой поэзии или поэтикой, безусловно нужна и полезна, если понять ее частичный, черновой, служебно-подготовительный характер. Она может войти существенным элементом в технику поэтического ремесла, в его практическую рецептуру. Как для поэта, да и вообще писателя, полезно, скажем, составлять для себя списки синонимов, увеличивая их число и тем раздвигая свою словесную клавиатуру, так же полезно, а для поэта прямо-таки необходимо, оценивать слово не только по его внутренней смысловой ассоциации, но и по его акустике, ибо от человека к человеку передается оно прежде всего акустически».