Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу

Так жила Хейзел Крокер, таким отец пришел к маме; правда, он сознавал, что его дело дрянь, он страдал, хотел, чтобы она его воспитала, ну а что из этого получилось?

Один человек обратился к другому — он просил очистить его от скверны и от злобы, простить ему все. А что произошло? Не знаю, что произошло между родителями. Но я как-никак собственными глазами видел сцену на чердаке, сцену из репертуара Хейзел, видел, что они хотели убить друг друга.

Кем был отец? Несчастным, который цеплялся за мать. В нем чувствовалось нечто темное и ужасное, то тяжелое, что выпало на его долю в детстве. Он это понимал; ему бы следовало превратиться в саламандру, в скользкую ящерицу, погрязнуть в трясине.

А он привязался к маме. Ухаживал за ней, как умел. Обходился с ней, как умел. Когда Гераклу захотелось погладить ребенка, он продавил ему череп. Он был не виноват, он вовсе не ожидал такого.

Мать приняла его. У него проснулась надежда. Мать сошлась с ним. Он ее не отпускал. От него было не просто отделаться. Но она все равно не смогла этого выдержать. Это оказалось выше ее сил. Груз был больше, чем ее возможности.

Брак. Теперь он ушел из дому. Мать выиграла бой. Она своего добилась. И Кэтлин ушла тоже…

Эдвард, тяжело вздыхая, заходил по комнате…

…О чем еще мама хочет говорить со мной? Она оказалась несостоятельной! Она оказалась несостоятельной! Я это вижу. Так что же еще? Я не желаю выслушивать подробности. Не может быть, чтобы между ними не было ничего, кроме борьбы и ненависти; Прозерпина родила от Плутона ребенка. Я родился. Кэтлин родилась. Почему меня не щадят…

Эдвард постоял еще немного у окна, пристально глядя в сад. Потом подошел к книжной полке. Все — ложь, туман, муть. Он вытащил первую попавшуюся книгу. Это была книга по естествознанию. Эдвард открыл ее на главе «Пауки».

Существует вид пауков, который называется мальмигнат. Обитают мальмигнаты преимущественно в средиземноморских странах. Одна разновидность этих пауков носит название «черный волк». «Черный волк» встречается в Азии и в России. Укус этого паука приводит к параличу сердца! Сперва начинается озноб, судороги и горячечный бред, потом наступает смерть. А вот паук «голован». Что за названия! Но самый страшный паук именуется «черная вдова». Он распространен в Калифорнии и на Гавайях. Окраска самки от серого до черного, длина один сантиметр. Того, кого она укусила, начинает трясти. Он теряет память, теряет рассудок. От укуса «черной вдовы» погибло больше людей, нежели от укуса «черного волка» и «голована». В дюнах около Лос-Анджелеса водится также паук величиной в один миллиметр, его самка протыкает коконы ядовитых пауков и откладывает в них свои яйца. Когда из них вылупляются личинки, они пожирают яйца «черной вдовы».

С удивлением Эдвард пробежал эту главу, перевернул книгу…

Вот вам природа, чудесная, невинная, замечательная природа, которой они поклоняются, ибо все, что она создает, будто бы прекрасно и целесообразно, даже красиво — например, цветы, снежинки; все это достойно поклонения точно так же, как изысканные костюмы наших дам и господ. Точно так же, как красивые слова, с которыми они обращаются друг к другу. Одни живые существа уничтожают других. Челюсти, зубы, клыки — все это творения природы. Смерть, нет, убийство глубоко угнездилось в мире.

И это чувствуется. И накладывает свой отпечаток на каждого из нас. Перестаешь доверять даже себе. В человеке есть что-то порочное, от чего он хочет избавиться. Оно мучает его. Он хотел бы оказать сопротивление. Кажется, я напал на след. Хорошо бы отвлечься, но не выходит. Барахтаешься без толку и все равно начинаешь все сначала. Почему человек, который вырос во тьме, стремится к свету? Гордон пришел к изящной прелестной женщине. Зачем? Рассказал ей о себе, о Хейзел, о всей этой мерзости. Неужто только для того, чтобы замарать ее? Конечно, нечто подобное присутствовало. Но самое главное — он хотел излить душу и хотел, чтобы Элис ему поверила. Она должна была посочувствовать ему, как врач.

Я представляю себе отца. Микеланджело. Так он пришел к ней. Постучал в ее дверь, может быть, он был тогда таким же, каким был я, вернувшись с войны в грязи, в смятении.

Он задал ей задачу.

Кажется, она это поняла.

Кажется.

Не совсем поняла.

А что из этого получилось?

Эдвард отложил книгу. Целый день он раздумывал, иногда впадал в дремоту. Он так и не вышел из своей комнаты.

Вечером все началось сначала.

…Чтобы она посочувствовала… Ведь она должна была посочувствовать, как врач, который, изучив болезнь, исцеляет. Это была ее миссия по отношению к нему, да. И вот вам результат. Результат. Она не сумела стать врачом. Больной заразил врача.

Эдвард взял из шкафа Шекспира, нашел «Гамлета» и стал листать его.

Но почему отец поднял руку на меня? Что я ему сделал? Ведь это был их спор.

Он меня не любил. Я вспоминаю, что однажды, когда я был еще мальчишкой, он тоже хотел меня побить, я удрал, и он пришел в ярость, погнался за мной, я заперся у себя в комнате, он начал барабанить в дверь. Пришла мама. Слава богу, а не то бы он наверняка поколотил меня. Почему? Что я ему сделал?

Что я вообще мог ему сделать? Он меня ненавидел; однажды, когда мама появилась в разгар ссоры, я бросил ему это в лицо. Отец пожал плечами. Не знал, что сказать; он молча ушел. Не осмелился сказать «нет». Был смущен. Не в силах был отрицать.

Вот что говорится в «Гамлете»:

Призрак. Да, этот блудный зверь, кровосмеситель, Волшбой ума, коварства черным даром — О, гнусный ум и гнусный дар, что властны Так обольщать! — склонил к постыдным ласкам Мою, казалось, чистую жену…

«Мою, казалось, чистую жену» — как правильно! Он дал «постели датских королей стать ложем блуда и кровосмешенья».

Отец держался за нее. Ей он был не нужен. А может быть, все-таки нужен. Я невольно вклинился в их отношения. Тут-то он размахнулся и захотел ударить.

Что собирается сказать мама? Что она может еще сказать мне? На следующий день Эдвард неохотно поднялся к ней. Напоследок прочел несколько строк из «Гамлета»:

Но являть упорство В строптивом горе будет нечестивым Упрямством: так не сетует мужчина; То признак воли, непокорной небу, Души нестойкой, буйного ума, Худого и немудрого рассудка.

Я скажу ей это. Ах, если бы кто-нибудь согласился пойти к ней вместо меня.

Эдвард стоял на лестничной площадке перед потемневшей картиной, на которой были изображены Плутон и Прозерпина. Почему, во имя всех святых, они не снимут эту картину? Хорошо еще, что она с каждым днем темнеет. Я бы вообще запретил писать картины и ваять статуи. Напрасно люди пытаются удержать то, что нельзя удержать, да и не следует удерживать.

Клянусь: прежде чем покинуть этот дом, я сорву со стены картину.

Эдвард все еще держался за круглую деревянную шишечку перил.

У меня мелькнула мысль: оставить дом. Мысль эта только что пришла мне в голову. Я хочу этого… определенно.