Гамсун. Мечтатель и завоеватель
Шрифт:
В новом 1895 году Гамсун приступил к созданию пьесы в четырех актах о человеке с несгибаемой волей. Замысел его, как всегда, был масштабен, его пьеса должна была стать началом истории о взлете и падении главного героя Ивара Карено.
Создавалось впечатление, что он нагнетал свою агрессию по отношению к Ибсену, которая постепенно стала походить на самую настоящую ненависть. Ибсену, как он полагал, уже давно следовало бы замолчать и не позорить свое творчество бездарной старческой стряпней, так писал он в одном из своих писем. На этот раз произведением, позорящим, по мнению Гамсуна, великого драматурга, стала новая пьеса «Маленький Эйолф». Когда именно в это время был опубликован весьма хвалебный отклик на «Голод» в парижском «Ле Журналь», датский издатель Гамсуна получил следующее послание: «Теперь я подлинная величина в Париже. Ибсен обречен на смерть. Можете его похоронить» [118] .
118
Гамсун —
Этой весной, весной 1895 года, у Августа Стриндберга особенно разыгралась неврастения, и его положили в больницу. И тут во всех скандинавских газетах был брошен клич о необходимости финансовой помощи Стриндбергу и содействия его возвращению домой в Швецию.
Инициатором этой акции явился Кнут Гамсун. Подобная кампания развернулась и в Германии. На Стриндберга обрушился поток денежных пожертвований и предложений о помощи.
И тут для Гамсуна начался подлинный кошмар. Стриндберг, человек с больными нервами, поместил в газетах свой протест. Он заявил, что акция Гамсуна не имеет к нему никакого отношения, она началась без его ведома и что в целом он не нуждается в деньгах.
Это явилось новым аргументом для тех, кто считал, что эта история связана прежде всего с шумной саморекламой Гамсуна. В отчаянии Гамсун пытался поправить ситуацию, то и дело объясняя, что действовал целиком и полностью с ведома Стриндберга. Это не помогало. Несчастный Стриндберг выставил на посмешище своего спасителя, который от огорчения погрузился в депрессию и слег [119] .
Для успокоения нервов Ланген убеждал Гамсуна поехать в Германию. Подобная попытка уже была предпринята на Рождество. В тот раз Гамсун передумал на вокзале, и теперь Лангену не удалось уговорить его.
119
Призыв Гамсуна помочь Стриндбергу опубликовали многие скандинавские газеты, в том числе «Дагбладет» от 11.03.1895. Во многих письмах Гамсуна говорится об акции организации помощи Стриндбергу и о разрыве отношений между двумя писателями, в том числе в письмах: Гамсун — Лангену от 31.03.1895 и 4.04.1895, Гамсун — Филипсену от 5.04.1895 и 10.04.1895. Об этом же свидетельствуют письма: Гамсун — Кинку от 16.04.1895, а также письма Стриндберга к Гамсуну.
Но и в Париже он уже не мог оставаться.
В конце мая 1895 года Гамсун покинул город, где он провел в общей сложности 70 недель. Если пользу от путешествий с целью самообразования оценивать по степени усвоения иностранных языков, то в таком случае его пребывание в Париже следует считать совершенно бесполезным. Зато с того момента, как он покинул Копенгаген весной 1893 года и направился на юг, он сумел написать два романа: «Новь» и «Пан» — и приступил к драме, которую ему предстояло закончить на родине.
Со взвинченными нервами он вернулся в Норвегию и поселился в пансионе в Лиллехаммере. Последние десять лет в этом городке стало появляться все больше и больше отелей, разного рода пансионов, гостевых домиков. И все кругом говорили о благоприятном влиянии атмосферы города на душу и тело.
В Лиллехаммере находился санаторий для нервнобольных доктора Торпа. И вот как-то в воскресенье Гамсуну нанес визит один из тамошних пациентов, Густав Фрёдинг. Ранее они никогда не встречались, но швед рассказал, что его поразили попытки ниспровергнуть Ибсена. В своей рецензии на «Строителя Сольнеса» Фрёдинг отметил, что пьеса является достойным ответом на те обвинения, которые молодой Гамсун обрушил на Ибсена. И вот представился случай поближе познакомиться с этим отчаянным норвежцем, который нападал на Ибсена. Он похвалил боевой настрой Гамсуна и ту типично норвежскую решимость, с которым тот ополчился на Ибсена. Он также высказал мнение, что Гамсун в чем-то похож на религиозного проповедника [120] .
120
Фрёдинг о «Строителе Сольнесе» в шведской «Карлстадс Тиднинге» от 4.02.1893. Высказывания Фрёдинга о встрече в Лиллехаммере воспроизводятся в книге Шюлерюд «Жизнь художников».
В это время Гамсун работал над второй частью трилогии об Иваре Карено, философе и писателе. Когда вышла первая часть, которую Гамсун назвал «У врат царства», пьеса прозвучала весьма политически актуально. Из-за угрозы шведского военного вторжения летом 1895 года стортинг стал требовать переговоров по поводу учреждения самостоятельной консульской службы. Впоследствии этот курс на конфронтацию был пересмотрен, так как и Гамсун, и многие другие протестовали. В драме «У врат царства» Кнут Гамсун восстает против тех, кто предает идеалы своей юности. Двадцатидевятилетний философ Ивар Карено не отказывается от них, независимо от того, насколько они соотносятся с веяниями времени и какую цену приходится платить за верность им. Карено провозглашает такие непопулярные «этические принципы», как месть и ненависть. Мир между народами — не обязательно нечто положительное. Вот какова ключевая реплика, которую
Гамсун вкладывает в уста своего героя: «Пусть будет война, зачем сохранять эти неисчислимые жизни? Источник жизни неиссякаем, бездонен. Нет, надо в каждом человеке сохранить гордого человека» [3; III: 201].Гамсун вкладывает в уста Карено свои собственные идеи, которые он высказал своему норвежскому другу весной 1888 года, он писал ему, что не доверяет выборам, демократии и парламентаризму. Карено говорит: «Я верю в прирожденного господина, естественного тирана, повелителя, которого не выбирают, но сам он своею волей делается предводителем земных орд. Я верю, я жду лишь одного — второго пришествия, великого террориста, Человека с большой буквы».
Лучший друг Карено предает свои идеалы. А его собственная жена Элина позволяет себя соблазнить и вступает в связь с Бондесеном, журналистом оппортунистического толка, напоминающего персонажа из «Редактора Люнге». Карено же тверд в своих взглядах, как и сам Гамсун.
Неприязнь Гамсуна по отношению к слабым, мечущимся политикам постепенно усиливалась. На Рождество 1893 года в Париже он пишет стихотворение:
Я вижу и чувствую ночью и днем, Что всех нас стригут под одну гребенку, Ровняют с землею, а мы и рады <…> А там, внизу, в жужжащем улье всего человечества, Дремлют неведомые великие силы, Они ждут исторического момента, чтобы пробудиться, — Таланты, о которых никто не ведает, Ждущие, чтобы их позвали страна и народ, О блистательные дарования, гении! {33} [121]121
Стихотворение «Мир деградирует» опубликовано в сборнике стихов Гамсуна «Звуки флейты в моей крови».
Сразу же после своего дня рождения (Гамсуну исполнилось тридцать шесть лет) он отправился в пансион, расположенный в целой миле к югу от столицы, где была создана вторая часть трилогии о несгибаемом Иваре Карено.
Осенью 1895 года у Гамсуна начался роман с замужней женщиной. Ей нужно было в Вену, а он отправился за ней в Мюнхен, чтобы быть неподалеку. Собственно говоря, вместе они объехали Швецию, Данию и большую часть Германии.
Двенадцать лет тому назад Гамсун был так сердечно принят судовладельцем в Гамбурге, что воспоминание об этом сохранилось у него на всю жизнь. Альберту Лангену он так прямо и заявил, что считает себя исключительно германцем по духу, отнюдь не приверженцем романской культуры, и когда он жил во Франции, это чувство только окрепло [122] .
122
Гамсун — Лангену от 10.02.1894.
Набирающий силу издатель Альберт Ланген открыл двери своего дома для Гамсуна, когда тот на какое-то время поселился в Мюнхене. Он постоянно приглашал Гамсуна к себе, в частности в связи с двойным бракосочетанием, состоявшимся в баварской столице. Издатель и его сестра Элизабет сочетались браком с Дагни и Эйнаром, детьми Бьёрнсона. После окончания торжеств издатель ввел Гамсуна в круги, связанные со своим издательством и журналом «Симплициссимус» [123] .
Тесть Лангена, Бьёрнсон, все еще оставался в городе. Двадцать лет тому назад, далеко на норвежском севере, за полярным кругом, Гамсун с восторгом вчитывался в каждую строчку его крестьянских повестей, надеясь, что когда-нибудь сможет писать так же, как и он. Теперь они с Бьёрнсоном обменялись комплиментами у подножья Альп. Прошло немало лет с тех пор, как им довелось беседовать между собой. Младший из них двоих порой оскорблял публично старшего, оскорблял не один раз, а потом писал покаянные письма.
123
Бьёрнсон в издании Крингшо, подшивка 8, 1896. Туре Гамсун описывает эпизоды мюнхенской жизни в книге «Кнут Гамсун — мой отец» и почти наверняка передает их со слов самого Гамсуна.
Сейчас Гамсун буквально превозносил до небес новую пьесу Бьёрнсона «Свыше наших сил», ее вторую часть. Теперь-то он намного лучше понимал, насколько трудно написать хорошее драматическое произведение. У Бьёрнсона было что показать Гамсуну. Он написал статью о современной норвежской литературе, которую собирались публиковать не только в Норвегии, но и в Америке и Германии. О некоторых моментах в творчестве Гамсуна он говорил сдержанно, но далее следовало: «За всем этим мы различаем хитроватую, добродушную физиономию автора и уже не можем оторвать от нее взгляда. В его последних произведениях главной движущей силой сюжета является совесть и честность». «Мистерии» Бьёрнсон назвал одним из величайших литературных произведений, ошеломляющим как снежная буря. Описания природы в «Пане», по его мнению, принадлежат к самым потрясающим в норвежской литературе.