Гамсун. Мечтатель и завоеватель

Дама, которую он вел к столу, вскружила ему голову — это была шведская писательница Марика Стьернстедт ^{87} : «Все было так замечательно, и Марика Стьернстедт, будь я лет на сорок моложе, я пошел бы за ней на край света», — доверительно писал он Григу [357] .

Красавица прислала ему письмо и подарок. Прошла неделя с того дня, когда он вернулся домой в Нёрхольм. Он убедил Марию отправиться вместе с Сесилией в Вальдрес, где учились их сыновья, чтобы принять участие в празднике в связи с выпускными экзаменами в конце учебного года. И вот на следующий день после их отъезда он пишет письмо такого содержания:

357

Гамсун — Харальду Григу от 4.06.1930.

«Дорогая Марика!

Пусть Господь благословит Вас, прекрасную даму, которая разбила мое сердце. Я почувствовал это в поезде, по дороге из Вальдреса в Осло, и весь сжался от унижения. От осознания своего убожества, из-за того что я старик. Что могу я предложить Вам? Медаль нобелевского лауреата? Но наверняка Вы отошлете мне ее назад. Я мог бы поехать в Стокгольм, чтобы поблагодарить Вас за радость встречи, а потом вернуться домой. Но я старше Вас на сорок лет. Я могу демонстрировать Вам не свои резервы, а свои останки. Я теперь развалина. Но, конечно же, у меня есть сыновья, которые ближе Вам по возрасту. О Боже, какие прекрасные воспоминания связывают теперь меня с Вами, какое счастье, что я испытал то, что испытал. <…> Говорят, что старость приносит свои радости, но это не так. Да, конечно, можно радоваться своим детям, но испытывать собственные радости? Нет, все это становится уже недоступным. Вы нанесли мне глубокую рану, от нее в моем сердце остался красный кровоточащий шрам. Такого со мной не было целую вечность. Это была сладкая боль, которую Вы причинили мне. Кровоточащий шрам — это память о том вечере». [358]

358

Гамсун — Марике Стьернстедт от 25.06.1930.

Когда он писал подобным образом?

Когда сочинял историю о Юханнесе и Виктории? Теперь женщина, на которой он был женат, не могла уже ранить его сердце, ввергнуть его в любовное безумие, оставив там кровавый шрам, нанеся ту рану, которую нанесла Марика одним своим прикосновением.

Благодаря этим страданиям ему удалось создать еще один роман, «Август», и его уже начали переводить на шведский, финский, немецкий и английский языки. Три с половиной года назад доктор Стрёмме обещал Гамсуну новую весну. Специалист по нервным болезням выполнил свое обещание. Несмотря на всю горечь происходящего, это лето все-таки не стало последним в его жизни… Разве он не думал о новой книге об Августе? Ведь старик превратился в юношу, потому что молодая женщина оставила кровоточащую рану в его сердце.

Была середина лета 1930 года, и Гамсун, которому должен был исполниться 71 год, задумал третью книгу об Августе, которая в конечном итоге получит название «А жизнь продолжается».

Выздоравливающий ищет примирения

В течение многих лет у Гамсуна были проблемы с мочеиспусканием. В конце лета он был помещен в арендальскую больницу, и там ему был поставлен диагноз — гипертрофия простаты. Была необходима операция. Вопрос о том, не злокачественная ли это опухоль, должен был быть решен во время операции. Гамсун написал письмо живущей в Гамбурге сестре своей первой жены Алетте Гросс, в котором попросил сообщить жене о предстоящей операции и о том, что на случай смерти он намеревается устроить все свои финансовые дела. Когда его дочь Виктория узнала через мать и тетю о предстоящей операции, она решила отправить отцу письмо, написанное три недели назад.

«Я много лет не писала тебе, но это лишь потому, что таково, к сожалению, было твое желание, то наказание, которому ты подверг меня, слишком сурово. Папа, я пытаюсь обратиться к тебе еще раз. Я молю Бога о том, чтобы ты понял мои поступки и простил меня за причиненное тебе зло. Я люблю тебя всем сердцем, и если ты, в свою очередь, чувствуешь хотя бы крошечную симпатию ко мне, то не проклинай меня, потому что это так ужасно. Ты не представляешь, какая тяжесть лежала на моей душе все эти годы» [359] .

359

Виктория Гамсун — Гамсуну от 30.08.1930, HPA-NBO.

Виктория пыталась понять, что явилось причиной того, что между ними образовалась пропасть: «Мы так мало знаем друг друга, и, вероятно, именно в этом во многом кроется причина происходящего». Она писала ему о том, как дороги ей воспоминания детства, когда летом она, будучи маленькой девочкой, приезжала к нему в гости. «Я помню, как в Нурстранде мы с тобой заходили в сельскую лавку и ты покупал мне маленькие колечки, которые мгновенно тускнели, и бывало, что сверкающий „драгоценный“ камешек выпадал и я просила новое. Я помню, как ты играл со мной в карты и называл меня Милой Малышкой, когда я выигрывала, и еще я помню, как мы гуляли, и собирали блестящие камешки, и рвали разные былинки на заброшенных железнодорожных путях у Конгсберга».

Но при этом у нее были и другие воспоминания: «Но потом пришли другие времена, и в период между моими 10 и 16 годами ты никогда не приглашал меня к себе, хотя мы жили совсем рядом. Пойми меня правильно, конечно же, у меня нет никакого права упрекать тебя. Наверняка у тебя были свои, неизвестные мне причины. Я просто хочу, чтобы ты знал, что волею обстоятельств мы стали друг другу чужими, и у меня было так мало возможностей показать тебе свою преданность. И если ты думаешь, что я не испытывала к тебе горячей привязанности в течение всех этих лет, то ты очень ошибаешься».

Она заверяла его, что никогда не ревновала к нему других его четверых детей. «Напротив, ко всем ним я отношусь с восхищением. Особенно я никогда не забуду, как трогательно Туре от всего сердца пытался утешить меня, когда однажды мне пришлось уезжать из Нёрхольма, не попрощавшись с тобой».

Кроме того, она напомнила ему и о лете 1923 года, когда она приехала в Нёрхольм, а он, встретив ее у входа в дом, не сказал ни единого слова, повернулся и ушел куда-то.

Виктория много лет не была в Норвегии, и сейчас она делилась с отцом своими мечтами: «Как было бы замечательно, если бы Эрик и Дидрик Кнут смогли бы увидеть своего дедушку, о котором они будут постоянно слышать всю свою дальнейшую жизнь и книги которого когда-нибудь прочтут. Как-то однажды ты сказал, что только слабые натуры способны прощать, но у меня другое мнение. Я знаю, что это было бы проявлением сильного характера, если бы ты протянул мне руку, я отнеслась бы к этому с безмерной благодарностью».

В течение семи лет Виктория писала отцу, не получая от него ответа. И вот он наконец прервал молчание, ему было необходимо сказать ей нечто важное, учитывая, что он мог умереть во время предстоящей операции. «Если ты и была в чем-то виновата передо мной, то я давно тебя простил. В моей жизни много всякого, чтобы я придавал такое уж значение этим старым событиям <…>. И ты, со своей стороны, должна простить меня за то, что я сказал и сделал, будучи в ярости, потому что многое произошло не в соответствии с моими планами» [360] .

360

Гамсун — Виктории Гамсун от 7.09.1930.

На полях он также самокритично написал о своем поведении, когда Виктория приехала в Нёрхольм семь лет назад: «То, что я не мог принять тебя тогда, связано с тем, что я заканчивал последние строчки новой книги».

Но он не хотел и в дальнейшем видеть ее в Нёрхольме. Он предложил ей произвести все расчеты, связанные с наследством, сейчас, тем более что ценность наследуемого имущества с годами будет уменьшаться. Хотя, кажется, уже поздно, через девять дней он ляжет под нож хирурга, «и если я умру, то доктор сказал, что это произойдет быстро. Лично меня не так уж это и беспокоит, ведь такая участь ждет нас всех, и лично я, во всяком случае, умру в возрасте 71 года».

Виктория заверила отца, что ее больше всего на свете волнует примирение с ним, а не деньги.

Это было не совсем так. В то время, когда Гамсун находился в больнице в Арендале, Виктория вместе со своим адвокатом начали подсчитывать стоимость его имущества. А Мария — готовиться к войне за наследство для своих детей.

В понедельник 15 сентября 1930 года Мария отвезла Гамсуна на «бьюике» в больницу Арендала. После того как его положили в палату, врач Петер Николайсен вышел вместе с Марией, чтобы проводить ее. Он хотел поговорить с ней наедине.