Ганс

Мы не разговаривали. Друг с другом. Не о чем говорить.

Первые несколько раз, когда кто-то приходил к нам в дверь, выражал соболезнования, приносил еду, я отвечал. Я сохранял пассивное выражение лица. Но потом я больше не мог.

Я не мог скрыть переполнявшую меня ярость.

Я не мог сказать спасибо.

И тут люди перестали стучать.

Мои ноги бесшумно ступают по толстому ковру, покрывающему пол. Он в оттенках красного. Вышитые цветы всех форм и размеров. Мама выбирала его. Он был таким ее.

Я останавливаюсь у подножия кровати.

Если это наше прощание…

Я сглатываю.

Я не уверен, что смогу выдержать еще столько же.

Я не знаю, сколько выдержит мое сердце.

Но когда я смотрю на отца, я понимаю, что его уже нет.

Я кладу руку на одеяло над его ногой. «Все в порядке, папа».

Его подбородок дрожит, а грудь сотрясается при вдохе.

«Иди сюда», — он поднимает руку.

Я медленно подхожу к краю кровати, наклоняюсь и нежно обнимаю его за плечи.

Чья-то рука лежит у меня на спине.

Вот и всё.

Когда я отстраняюсь, его взгляд скользит по тумбочке.

Я прослеживаю его взгляд.

Рядом с рамкой с фотографией его и мамы в день их свадьбы стоит резная деревянная шкатулка.

Я узнаю её. Она принадлежала моему деду, отцу. А теперь и мне.

Я стою перед ней.

Защелка не защелкивается, а шарнир смазан, поэтому крышка открывается плавно.

Верхний свет приглушен, но он все равно отражается от лезвий внутри коробки.

Дуэльные ножи.

Антиквариат.

Но чертовски острые.

Я закрываю крышку и возвращаю защелку на место.

Подняв коробку на руки, я поворачиваюсь лицом к отцу.

Он удерживает мой взгляд, в его глазах отражается больше жизни, чем я видел с того утра, когда все изменилось.

Его рот открывается. Закрывается. Открывается снова.

И тут он произносит последние слова, которые я когда-либо от него слышал.

«Заставь их заплатить, Ганс». Его вдох хриплый. «Заставь их страдать».

* * *

Я не устраиваю похороны для своего отца, но хороню его рядом с его женой.

А когда все документы оформлены, вещи упакованы и лежат в багажнике машины, я еще раз обхожу дом.

Здесь не осталось ничего, кроме горя и скорби.

Я останавливаюсь перед спальней сестры, поворачиваю ручку и открываю дверь.

Я не захожу в комнату.

Я не беру ничего из ее вещей.

Я больше не такой.

Но я даю ей молчаливое обещание.

Я клянусь ей, что не остановлюсь, пока все виновные не будут мертвы.

Затем я поворачиваюсь и иду обратно по коридору. Обратно вниз. На кухню. Я вытаскиваю плиту из стены и заканчиваю ослаблять газовую линию. Последним поворотом я перерезаю линию.

Мне не нужны деньги на страховку. Как единственный оставшийся в живых из состояния шахтеров Эклунда, я не нуждаюсь ни в одном пенни, пока я жив. Но мне также не нужно, чтобы кто-то преследовал меня за поджог. Поэтому я делаю это как можно более похожим на неисправный газопровод. Люди будут подозревать, но я уже давно уеду.

И если моя сестра не вернется домой в свою комнату, то никто не вернется.

Рядом с входной дверью стоит свеча с тремя фитилями, которую Фрея выбрала для нашей мамы на прошлый День матери. Мама так и не зажгла ее, заявив, что это ее любимый аромат, и что она хочет, чтобы он был у нее всегда.

Я достаю из кармана коробок спичек, который взял у Кометы.

Когда пламя разгорается, я осторожно поджигаю каждый фитиль.

Теплый аромат ванили, любимый аромат мамы, начинает наполнять гостиную, когда я закрываю за собой входную дверь.

Той ночью, спустя много времени после того, как пламя погасло и дом был разрушен, я впервые убиваю человека.

Мне девятнадцать, на моих руках кровь, вся моя семья погибла, и единственное, ради чего мне осталось жить, — это месть.

Я сжимаю пальцами рукоять старинного ножа.

Я всегда слышал поговорку: «То, что меня не убивает, делает меня сильнее». Но что, если оба утверждения верны?

Настоящий я умер вместе с моей сестрой. Но я все еще здесь. Все еще жив. Все еще дышу.

Теперь я просто кто-то другой.

Тот, у кого есть средства вести войну.

ГЛАВА 54

Ганс

Мои глаза открываются на вдохе.

Это было только начало.

Первое убийство из сотен.

Первый день последних двадцати лет.

Загорается индикатор непристегнутых ремней безопасности, и экипаж просит нас приготовиться к посадке.

Прошло два десятилетия с тех пор, как я позволял себе чувствовать.

Моя правая рука тянется по телу, чтобы провести по тому месту, где остался едва заметный шрам от той самой первой драки. Человека, который нанес мне сильный удар, пока я его душил.

Это был первый шрам из многих, но сейчас он почти не заметен.

А он? Я вернулся за ним.

Он был первым человеком, которого я убил.

Первый из многих в Финиксе.

А потом еще в Вегасе.

Потом еще в Лос-Анджелесе.

Я тренировался.

Я нашел учителей, которые показали мне самый быстрый способ убийства.

Нашел других, которые продали мне то, что мне было нужно.

Я уехал за границу. Уехал во Францию. Убил еще людей. Тех, кто дергал за ниточки.

Убил так много людей, что за мою голову назначены награды от полудюжины стран.

Я так и не нашел Марку.

Он пришел и ушел до того, как я добрался до вершины организации. Он был финансистом. Инвестором. Бизнесменом, который наживался на продаже людей.

Я его не нашел. Но я нашел его имя. Габриэль.

Я не смогу успокоиться, пока он не умрет.