Гапон

Ленин, напротив, сразу же на участие в конференции согласился. Однако большевики настаивали на сохранении автономии партий, допуская только совместную работу «в будущих революционных комитетах в России». Условием такой работы должно быть «непосредственное и фактическое слияние на деле терроризма с восстанием массы».

Собственно об официальном организаторе конференции Ленин писал:

«Пожелаем, чтобы Г. Гапону, так глубоко пережившему и перечувствовавшему переход от воззрений политически бессознательного народа к воззрениям революционным, удалось доработаться до необходимой для политического деятеля ясности революционного миросозерцания. Пожелаем, чтобы его призыв к боевому соглашению для восстания увенчался успехом, и революционный пролетариат, идя рядом с революционной демократией [43] , мог ударить на самодержавие и низвергнуть его скорее, вернее и ценою меньших жертв».

43

Революционный пролетариат — это эсдеки, а революционная демократия — эсеры; суть разногласий заключалась как раз в том, что социал-демократы отказывались признавать эсеров социалистами (так как социалист должен признавать учение Маркса), а видели в них только «революционных демократов». Все это очень походило на церковные расколы, историю которых Гапон должен был знать.

На самом деле лидер «бэков» рассчитывал влиять на состав и ход конференции через, казалось, прирученного им Гапона. Представить себе Владимира Ульянова, с кем-то объединяющегося на равных, трудно, но использовать эсеров он был не прочь. А «мэки» еще в марте поняли, что мяч будет на эсеровской стороне, что это они хотят использовать эсдеков для своих целей.

Конференция началась 2 апреля. Из восемнадцати приглашенных организаций прислали своих представителей одиннадцать: эсеры (их представляли Чернов и Брешко-Брешковская), большевики (Ленин), Польская социалистическая партия (Йодко, Войцеховский и Славинский), Дашнакцутюн (армянские социалисты — Рустен, Сафо и Оман), грузинские социалисты-федералисты (Деканозов), Бунд (Гельфин), Латышская социал-демократическая рабочая партия (Розин), Латышский социал-демократический союз (Роллау), армянские социал-демократы (Лерр), а также Финская партия активного сопротивления (Виктор Фурухельм и еще один делегат — но не Циллиакус) и Белорусская социалистическая громада. Председательствовал Гапон, секретарем был избран Ан-ский.

Эсдеки (ленинцы и национальные организации) были недовольны с самого начала: польская, финская и грузинская социал-демократические организации не получили приглашения, эти территории представляли организации, близкие эсерам, что сразу же давало партии социалистов-революционеров неоправданные преимущества.

На первом же заседании делегат Латышской социал-демократической рабочей партии объявил латышский социал-демократический союз фиктивной организацией, созданной эсерами, и потребовал удаления его делегата Роллау. Его поддержали Ленин и делегаты от Бунда и армянских эсдеков. Когда большинство отказалось удовлетворить их требование, все социал-демократы, кроме Роллау, покинули конференцию.

Остались эсеры и национал-сепаратисты. Естественно, главным вопросом стал национальный. Первыми выступающими были представители поляков и армян, которые начали излагать свои отдельные требования — относительно умеренные (речь шла пока только о федерации). Гапону это не понравилось. Он (по свидетельству Ан-ского) попросил слова и сбивчиво, с большим волнением заговорил о том, что «…все говорят о правах окраин и никто не говорит о правах России. Кончится тем, что Россию разорвут на части». Чернов успокоил его: никто, дескать, на единство России не покушается. Гапон внешне успокоился, но направление разговора ему явно не нравилось. Его, восточного украинца, пугала идея польской автономии — а мысль об автономии для Украины ему даже не приходила в голову. Впрочем, украинских представителей на конференции не было.

Еще раз Гапон вмешался в разговор (опять же по свидетельству Ан-ского), когда обсуждали «еврейский вопрос».

«Хотя, с уходом представителя Бунда, на конференции не было официального представителя еврейской национальности, однако один из участников конференции выступил с предложением, чтобы конференция определила свое отношение к вопросу о еврейской национальной автономии и вынесла по этому поводу определенную резолюцию. Против обсуждения этого вопроса по существу особенно резко выступил представитель Р. Р. S. (польский еврей), который доказывал, что вопрос не имеет серьезного значения и что, вообще, никакой еврейской „нации“ не существует… Вмешался в дебаты и Гапон и совершенно неожиданно выступил горячим защитником еврейского полноправия, гражданского и национального. Смысл его речи был тот, что евреи такая же нация, как и поляки, армяне, литовцы и другие, и имеют такое же право на национальную автономию. Указывают, что у евреев нет своей территории. Но из этого можно сделать лишь тот вывод, что им должна быть отведена в России особая территория».

Трудно сказать, какую территорию готов был Гапон выделить под еврейскую автономию. Позиция его не случайно показалась «неожиданной». Ан-ский не знал о тех конфликтах, которые были в декабре в Петербурге, в личном общении с революционерами-евреями в Женеве Гапон был сама любезность, но до Семена Акимовича доходили разговоры, которые Гапон вел в другой компании — о том, что евреев в русском революционном движении не в меру много и что это не идет на пользу делу. Так что иллюзий относительно гапоновского филосемитизма (то есть его последовательности) у него не было. Впрочем, можно увидеть в высказываниях Гапона внутреннюю логику: если выделить евреям собственную «делянку», они будут не так страстно заниматься общими делами…

Еще одно «особое мнение» Гапона касалось — по его собственному свидетельству — аграрного вопроса. Гапон неожиданно заявил, что бесплатная раздача крестьянам земли только развратит их, что национализированную помещичью землю следует раздавать за выкуп, «чтобы внушить крестьянам уважение к собственности».

Как же совместить это с тем, что пишет Крупская о беседах Ленина с Гапоном, о том, как повлияли они на программу большевиков по части земельного передела? Не надо забывать, что сейчас Георгий Аполлонович был в среде эсеров; на фоне их аграрного радикализма он казался умеренным. В кругу социал-демократов взгляды Гапона выглядели иначе. В целом его позиция была характерной для выходца из южных, малороссийских «кулаков». Помещичьей земли они хотели, и всей, но представляли себе, что будет, если нищие деревенские лодыри получат земельные паи задаром. А эсеры ориентировались на великорусских крестьян-общинников.

В итоге было принято две общие декларации: одна — общеполитическая (ее подписали все), вторая — только социалистических партий (всех, кроме финнов-активистов?). Первую декларацию, согласно отчету Акаси, составили «great В» «бабушка», Брешко-Брешковская), «agent F» (Фурухельм) и — «father G». Однако вскоре по окончании конференции Гапон отослал текст деклараций к Ленину со следующим письмом: «Дорогой товарищ! Препровождая вам две декларации, исходящие от известной вам конференции, прошу сообщить их предстоящему III съезду РСДРП. Считаю долгом оговориться лично за себя, что я принимаю эти декларации с некоторыми оговорками в вопросах социалистической программы и федералистического принципа».

В процитированных Лениным на съезде отрывках речь шла о «переходе в общественное заведование и в пользование трудового земледельческого населения всех земель, обработка которых основывается на эксплуатации чужого труда», о созыве Учредительного собрания для России и отдельных учредительных собраний для Польши, Финляндии и Кавказа. Другими словами, цитируя Ленина, — «сколок с с.-р. программы со всевозможными уступками националистическим партиям». Сам Ленин по поводу будущего Польши и других национальных окраин заявил, что мы «не можем быть ни за, ни против» их автономии или независимости, но что вопрос самоопределения не может решаться без участия социал-демократических организаций соответствующих территорий. А их-то на конференции не было.

После официальной части начались частные переговоры национальных движений с эсерами о совместных действиях. В них-то, видимо, и была соль — не то деньги японского правительства стоило бы считать потраченными впустую. Гапон ко всему этому уже не имел касательства. Его предложение создать единый «боевой комитет» с ним во главе не было принято всерьез.

Так выглядит история Женевской конференции по мемуарным и иным косвенным источникам. Материалы ее находятся в архиве Международного института истории в Амстердаме и еще ждут публикации.

В любом случае ясно: попытка «father G.» сыграть роль объединителя революционных партий закончилась ничем. Разве что Гапон попредседательствовал на собрании, на котором присутствовали Чернов, Ленин (пока не ушел) и другие гранды революционной эмиграции, и тем потешил свое самолюбие.

СИНДИКАЛИСТ

На первомайском банкете в одном из женевских кафе Гапон сообщил Ан-скому, что несколько часов назад вступил в партию социалистов-революционеров. Но Рутенберг утверждает, что принял Гапона в партию двумя месяцами раньше, в начале марта, сразу же по возвращении из Парижа, перед отъездом Рутенберга в Россию, и до конференции.