Гапон
Шрифт:
Что касается Гапона, то еще одним странным эпизодом его пребывания в Финляндии стала так и неосуществленная встреча с Горьким.
Сам Горький в письме Буренину в 1927 году так вспоминает об этом эпизоде:
«К Гапону… я имел определенное дело, порученное Красиным: убедить попа, чтобы он передал оружие с парохода… Петербург<скому> комитету б<ольшевиков>, а не отдавать его „гапоновцам“, которые в ту пору уже разлагались и никакой нужды в оружии не чувствовали. О том, что пароход взорван, мы с тобою узнали из газет на обратном пути».
Так же описывает дело и сам Буренин. Он очень подробно вспоминает, какими сложными путями, «через ряд дач» везли Горького из Куоккалы в Тернген. Встреча должна была произойти в присутствии
У Поссе совершенно иная картина. Не Гапон отказывается передать эсдекам оружие, а они «отказываются от соглашения». И именно он хочет встречи с Горьким. Встречу устраивает капитан Кок. Гапон и Горький должны встретиться «случайно» в лесу на охоте. Мильда привозит Гапона, но Горький не появляется. Гапон тщетно несколько часов ждет под дождем в компании Кока и Мильды, наконец не выдерживает, срывается и в присутствии Кока обрушивается на свою боевую подругу с истинно русской бранью. Благородный (или коварный) Поссе, пользуясь обидой девушки, убеждает ее оставить Гапона («Освободитесь от него. Он мелкий, ничтожный человек, случайно всплывший на гребень стихийной волны. Вы видите, какой он во всех отношениях маленький… Можно любить демона, можно любить сатану, но нельзя любить беса, а он бес и притом мелкий») — но неудачно.
Если верить Поссе, попытка встречи с Горьким была уже после потопления парохода — примерно 15 сентября.
А может быть, речь идет о двух разных попытках? Сперва (7 или 8 сентября) Горький искал Гапона, потом (неделей позже) Гапон Горького?
На это прямо указывает Карелин:
«Когда устраивали ему свидание с Гапоном, как рассказывал он нам, то вышло так, что все никак не могли встретиться друг с другом: то Горького к нему возили, то Гапона к Горькому, а встретиться не удалось».
То есть было две неслучившиеся встречи. Возможно, кем-то (из финляндских партий?) сознательно сорванные.
Впрочем, это не так уж важно.
СЪЕЗД
Вскоре после гибели парохода Гапон вместе с Поссе отправился на новую тайную квартиру в Гельсингфорс. Ехали на моторной лодке в бурю, и Поссе, судя по всему не умевший плавать, пережил немало тревожных минут. В итоге лодка таки разбилась — но уже у прибрежных скал на окраине Гельсингфорса. Гапону и (с его помощью) Поссе удалось выскочить на береговые скалы, где их вскоре подобрали финские «товарищи».
В Гельсингфорсе Гапон приступил к организации собрания или «съезда» своей уже/еще дышащей на ладан организации. Еще раньше к нему приезжал «тщедушный, егозливый, робко угодливый» (по словам Поссе) Кузин, убеждал его, что организация процветает, развивается, что его, Гапона, все заждались — а за спиной Гапона говорил Поссе совсем другое.
Что же на самом деле происходило в Петербурге?
Российский рабочий союз действительно, как утверждал Буренин, обсуждал программу, причем при участии и под руководством социал-демократов. Об этом пишет Петров. В июле или августе в Петербург несколько раз приезжал «товарищ Петр», в котором угадывается «товарищ Михаил». Он тоже вошел в руководство союза — из одного руководства, собственно, и состоящего. Вскоре начались интриги. Карелин, Петров, «товарищ Михаил», Варнашёв, Иноземцев заключали друг с другом и друг против друга коалиции, ссорились из-за программы и из-за «чинов» в будущей организации, жаловались в письмах друг на друга Гапону, снова и снова просили у него денег.
В общем, мужественные рабочие вели себя так же, как растленные интеллигенты — только еще хуже.
2 или 3 сентября старого стиля (Карелин утверждает, что 4-го, но это явно было днем или двумя раньше) в Петербург приехала Хомзе, привезла денег и пригласила представителей организации в Гельсингфорс — на «съезд». Поссе в это время изучал возможность провести съезд (или
совещание, как назвать) где-нибудь ближе к столице, но еще на территории автономного Великого княжества Финляндского — например, в Териоках. Но, видно, не вышло. 4(17) сентября, в воскресенье, Карелин, Варнашёв, Петров, Кузин и «товарищ Михаил» были в Гельсингфорсе. Восемь человек, считая Гапона, Поссе и Хомзе. Впрочем, Первый съезд РСДРП был не сильно многолюднее.Существует три изложения того, что произошло в этот день: подробные — Поссе и Петрова и краткое — Карелина. Все трое — лица далеко не беспристрастные. И все-таки нам придется составлять общую картину на основании их свидетельств.
Итак — Поссе. Сначала идут описания внешности гапоновских сподвижников, вовсе не лишние: щуплый рыжий Карелин, полный достоинства грузный брюнет Варнашёв, Петров — тоже брюнет, худощавый, с «незначительным лицом». Стоит представлять их себе вживе, физически.
Гапон открывает съезд пышной речью, которая передается с подозрительной стенографической точностью.
«…Я шел впереди, держа за руку друга и товарища, Васильева; он пал насмерть сраженный пулей. Вокруг меня свистели пули, но каким-то чудом я оставался невредим. Повсюду лежали убитые и раненые. Мы, немногие, оставшиеся невредимыми, хотя шли в первых рядах, поняли, что без оружия пробиться к царю невозможно. Меня почти силой увели с места побоища…»
А дальше — про эмиграцию:
«Разочаровался я, товарищи, в партийных революционерах, во всех этих эсдеках и эсерах. Нет у них заботы о трудовом народе, а есть дележка революционного пирога. Есть друзья мои, не только казенный, но и революционный пирог. Из-за него они и дерутся, и все жиды; во всех заграничных комитетах всем делом ворочают жиды, и у эсдеков, и у эсеров. Даже во главе боевой организации у них стоит — жид, и еще какой жирный…»
Эффектное место! Если только это — не плод писательской фантазии Поссе.
При словах о «жидах» взгляд Гапона падает на мрачно усмехающегося «товарища Михаила», и он начинает смущенно объяснять, что «жиды — это не евреи». Довольно распространенная мерзкая ситуация. Любопытно, конечно, то, что в ней оказывается автор вдохновенной брошюры против антисемитизма, разошедшейся (только что!) в количестве 70 тысяч экземпляров, но в высказываниях и поведении Гапона в 1905 году случаются контрасты еще более удивительные. В том числе — на этом самом собрании.
Карелин (по словам Поссе) ответил Гапону сдержанно:
«Что же, Георгий Аполлонович, я, да, вероятно, и все присутствующие (не всех я знаю) давно уже, до встречи с вами, работали на пользу трудового народа, Работали до вас, работали с вами. Придется работать с вами — хорошо, не придется — поработаем без вас».
По словам Поссе, Гапон был несколько обескуражен. Так ли? Карелин всегда держался независимо. Тем более сейчас. Гапону ненавязчиво напомнили, что он — больше не петербургский Мюнцер, не пророк. Человек в пиджаке, а не человек в рясе. Георгий Аполлонович, а не отец Георгий. Но он и сам это понимал, скорее всего. Его погоня за внешним статусом, его навязчивое тщеславие — все это было попыткой компенсировать утраченное.
Итак, Гапон спокойно отвечает: «Давайте работать вместе» — и снова просит подтвердить его мандат представителя Рабочего союза для переговоров с тред-юнионами: «Без полномочий не получить денег, а деньги нужны большие».
Полномочия, конечно, подтверждают.
А потом…
Потом вдруг Гапон заводит речь о будущем восстании, о том, что оно неразрывно связано с терактами — и сворачивает на уже знакомую нам (по свидетельствам того же Поссе!) тему «А не убить ли нам Витте?».
Карелин возражает: массы не поддержат убийство Витте. «Худого рабочие от него не видят, иные даже надеются, что он подействует на царя в смысле расширения народных прав». Вот Трепов — другое дело! Да, соглашается Михаил: «Трепова убить — благое дело». Но вообще террор, замечают Карелин с Варнашёвым, — не рабочее дело. На то есть боевики…