Гаптика. Побочный эффект

— Эй, командир! Ты спишь что ли?

Противясь подобной «заботе», плечо мгновенно заныло.

— Отвали, Жан, — я резко оттолкнул его руку. — Хорош, кувалдой своей махать. Ключицу мне вырвешь.

— О! Очухался. Я уж думал, помер, — сержант широко улыбнулся. — Сопишь тут на пол ко улыбнулся. — Сопишь тут пол н был способен. дороги. Стонешь, как пчелой укушенный. Странный ты, ком, какой-то, последнее время. На себя не похож.

Возразить ему было нечего. После появления в отряде беглянки всё действительно пошло не так.

Тем временем машина наша въехала в город. У первого же поворота дороги обнаружился очередной немецкий патруль. Двое, почему-то одетых в танковую форму, унтер-офицера. Головы солдат украшали лихо заломленные на затылки чёрные береты, а на ногах, заправленные в берцы, топорщились мешковатые брюки. Петлицы в виде черепов со скрещенными костями и кобуры на поясных ремнях, завершали убранство. Судя по всему, кроме пистолетов, другого оружия при них не имелось.

" Откуда танкисты? Не было ведь про них разговоров."

Поравнявшись с постом, Маротов ожидаемо, сбросил скорость, потянулся в карман за документами. Однако, проверки со стороны фрицев не последовало. Заметив в машине двух офицеров СС, они только лишь козырнули и вослед отсалютовали приветствием.

— Ну, эти хотя бы нормальные, — буркнул под нос "гауптштурмфюрер", — я уж было подумал, по новой традиции в воздухе сейчас растворятся, либо спать тут на дороге завалятся.

Юмор у Жана всегда своеобразием отличался.

Нужный нам дом "Паук" отыскал без особых проблем. Свернул в проулок, и остановил свой "Zundapp" напротив шаткой, висящей на одной петле, калитки. Конструкция выглядела настолько хлипкой, что развалить её, казалось, сможет первый же поток ветра. Соскочив с седла, сержант не спеша двинулся во двор.

— Останься в машине, — попросил я Воложину, — мы с Жаном посмотрим, что там внутри.

На первый взгляд жилище выглядело брошенным. Безнадёжно лопнувшие, местами и вовсе вывалившиеся на землю, стёкла, покосившиеся от времени ставни, хлипкая, проломленная посередине, дверь. Печальное зрелище.

В дальнем конце двора стоял столь же древний, как и сама хата, сарай из тёмных, испорченных короедом досок. Сбросив с плеча автомат, "Паук" направился к крыльцу дома. Указал Жану взглядом на чердак.

"Прикрой"

Маротов чуть заметно кивнул. На случай опасности ствол уже в руке. Несколько шагов и мы у цели. Пока тихо. К общему удовольствию обстановка вокруг оставалась спокойной.

Бережно толкнув дверь, Тимановский безликой тенью отпрянул в сторону. Мгновенье выждать.

Во время настоящего штурма в этот момент, идущий в авангарде, бросает в проём гранату. Но сегодня работаем мягче. Другие вводные. Привычная пауза и следующий шаг.

Проход внутрь всегда самый опасный. Никогда не знаешь, что там тебя ждёт. Поэтому первым двигается наиболее шустрый. По крайней мере "Медведи" работали именно так.

Убедившись, в "спокойствии", "Паук" юркнул в дверь.

С этой секунды новый отсчёт.

Задержка и Жан исчезает следом.

Теперь моя очередь.

Вход.

Разворот.

Глаза привыкают к сумраку помещения не сразу. Отклоняюсь в сторону, используя часть стены, как прикрытие и лишь затем осторожно заглядываю в комнату.

Затхлый, пропитанный запахом трав, воздух. Горькое марево смога под потолком. Печь-лежанка, дощатые лавы и мутные глазницы окон. Скудная утварь, по тёмным углам.

Мои "немцы" расположились в дальней части хаты. Опустили оружие и стоят у единственной тут кровати, а перед ними, держа руки на коленях, сидят трое. Тёмноволосая, крепкая, лет сорока женщина в сером платке, мальчонка, школьник, с тряпичной куклой под мышкой и дряхлый дед в заношенном донельзя жупане. В руках старика клюка. Такая же кривая и древняя, как и он сам. Глаза жильцов опущены в пол. Табу. Люди смиренны. Высокое начальство стараются не гневить. И лишь ребёнок, не взирая, на запрет, пытается изредка нас рассматривать. Короткими, любопытными попытками.

— Wohnen Sie hier? — спросил я.

Как показалось, на мне мальчишка задержал свой взгляд дольше остальных.

— Вы здесь живёте? — перевёл Маротов.

Не владея ситуацией, свои роли следовало играть до конца.

— Да, господин офицер. — Женщина склонила голову ещё ниже.

— Nur ihr drei?

— Только вы трое?

— Да.

Пацан посмотрел на меня снова. По какой-то причине в этот раз совершенно открыто. Не стал прятать глаз, тщательно изучая мой китель.

— Was?(Что?) — поинтересовался я и подошёл ближе.

Его мать, опасаясь, что ребёнок чем-то разозлил немецкого офицера, наклонила голову сына в пол и бросилась ко мне в ноги.

— Простите его, господин, офицер. Не со зла он. Мал ещё. Не разумеет, что творит.

Пытаясь вымолить прощение, женщина подползла ближе, ухватилась за голенища сапог.

Оставшийся без контроля мальчишка снова поднял на меня глаза. Взор чистый, открытый, уверенный в своей правоте. Что-то окончательно для себя решив, малец вдруг соскочил с места и без тени сомнения двинулся в мою сторону.

— Куда?

Дед попытался было ухватить пострелёнка за штаны, но где уж там, тот легко уклонился от неповоротливой старческой кисти.

Паренёк подошёл вплотную и, дёрнув меня за ремень, неожиданно поинтересовался:

— Мёд любишь?

Не памятуя себя от ужаса, хозяйка рванулась к ребёнку, в одно движение сграбастала того в охапку и вновь уткнула головой в пол.

— Пощадите, господин офицер! Больной он. Плохо соображает. Мы не хотели вас разозлить.

На женщину больно было смотреть. В ожидании неминуемого теперь наказания, она буквально тряслась от страха.

— Пусти, мамка, это ж наши! Они мне за пароль ещё не ответили.

Мальчонка в очередной раз вырвался и, словно он теперь здесь главный, деловито указал на рукав моего кителя.

— Глянь!

Торжествующе ткнул пальцем в заплатку на манжете.

— Ты ж сама делала! Таких никто больше не ставит. И форму цю сцирала. Запамятовала?

Женщина всё ещё не могла прийти в себя от сковавшего её шока.

— Так любишь мёд? — снова спросил маленький подпольщик.

— Очень.

— Не верно! — возмутился мальчишка. — Фомич сказал, вы по-другому ответите.