Гаран вечный: Кристалл с грифоном. Год единорога. Гаран вечный

— Колдунья! — Я услышала, как он отодвигается от меня. — Ты колдунья, Джиллан.

Я опустила руки и взглянула на него. Он не двигался. Только лицо его было таким же решительным, как после битвы, когда он выступил против своих братьев по отряду.

— Я не знал этого, — тихо сказал он, словно понимая меня. — Я этого не знал, — он пошевелился и испуганно отпрянул назад.

— Не бойся, я не прикоснусь к тебе ни в эту ночь, ни в следующую! — Голос его звучал горько. — И в самом деле, судьба против меня. Такой, как Хальзе, принудил бы тебя сдаться для твоей же собственной пользы и для пользы всех нас. Но я не хочу делать этого. Хорошо, Джиллан, ты можешь выбирать, но ты должна взять на себя все последствия твоего выбора. И, возможно, ты обнаружишь, что твой выбор был неразумным.

Он, казалось, думал, что я все поняла, но его слова были для меня загадкой. Он взял меч и положил его в середине спального мата. Потом он лег по другую сторону меча и закрыл глаза.

Почему? Мне нужно было задать ему столько вопросов, но лицо его замкнулось. Хотя он и лежал справа от меня, мне казалось, что нас отделяет друг от друга бесконечная пустыня. И я не отважилась нарушить молчание.

Я думала, что теперь мне не заснуть, но едва я легла на своей стороне меча, как сон немедленно овладел мной.

Я проснулась на рассвете.

— Херрел? — Рука моя не ощутила холода стали. Я была в палатке одна. Но во мне зрело желание встать и выйти наружу, желание более сильное, чем тогда, в горах, когда подобное желание привело меня к разоблачению Лордом Имграем. Меня снова звали, но кто и куда?

Я быстро оделась и вышла наружу, в свет раннего утра. Видение исчезло, остались только суровые каменные утесы и догорающий костер. Я чувствовала, что остальные девушки всё ещё спят, и проснулась только я одна. И острое желание убедиться, что я не осталась здесь одна, взяло вверх надо всем.

Снедаемая этим желанием, я пошла к ближайшей палатке. Там лежала Кильдас, укрытая накидкой, и спала. Я заглянула в следующую палатку. Всадников нигде не было! Я вернулась к Кильдас и попыталась разбудить ее, но тщетно. Может быть, ей снился сладкий сон, потому что на ее губах играла улыбка. Попытки разбудить остальных девушек тоже не имели успеха.

И мое беспокойство становилось все сильнее и сильнее. Кожа моя зудела: меня переполняло возбуждение, которого я не понимала. Где-то происходило что-то, что меня притягивало…

Притягивало, да, это было так! Я отключила все свои мысли и постаралась сосредоточиться на этом влечении. Мне так хотелось, чтобы это влечение исчезло.

Я закрыла глаза, качнулась, как соломинка на ветру, и повернулась к засыпанному щебнем концу ущелья. Туда, это было где-то там!

Опасность… я забыла о всякой опасности, я чувствовала только магическое влечение. Я карабкалась по грудам щебня, досадуя на то, что платье мешает мне. Вверх, еще выше, вверх!

Пока я карабкалась все выше и выше, моя кровь равномерно билась в такт ударам сердца, но одновременно с её пульсацией в воздухе чувствовалась иное биение, похожее на почти беззвучный барабанный бой и удары волн. Потом я услышала звук, на который во мне что-то отозвалось, и зуд в теле стал сильнее. Одновременно во мне росло разочарование, потому что я хотела узнать и понять — но не узнала ничего. Я стояла по эту сторону закрытой двери, по которой я могла молотить кулаками до крови, но я все равно не могла войти в нее, потому что не знала, как ее открыть.

Я достигла вершины каменного кряжа и глянула вниз. И обнаружила Всадников.

Они стояли тремя рядами, и лица их были обращены к концу ущелья. И это действительно был конец: массивная, гладкая каменная стена была непреодолима. Головы Всадников были непокрыты; их шлемы и все оружие было сложено в стороне, на месте, которое находилось почти за пределами моего поля зрения. Они с пустыми руками стояли перед стеной.

Они кричали, но не голосом, а своими сердцами. Этот крик причинял мне боль, и я сжала голову руками, чтобы не слышать его. Но это не помогло мне против чувств, вызванных этим криком: голода, скорби, одиночества и всего лишь искорки надежды. Они, как осадным тараном, ударили своими чувствами в стену, чтобы пробить Врата в свою страну.

Один из них вышел вперед — это был Хирон. Я поняла это, даже не увидев его лица. Он положил свою ладонь на каменную стену и замер, пока остальные все еще взывали о доступе в свою страну. Потом он отошел в сторону, и его место занял другой, потом следующий, и так все по очереди. Время шло, но я сознавала это так же смутно, как и Всадники.

Когда последним к стене подошел Херрел, я увидела его лицо прямо перед собой, как видела его вчера вечером: оно выражало чувство утраты и безграничной тоски. Они там, внизу, не пытались воздействовать на Врата своей волей, они только молили и унижались, идя против своей природы.

Ожидали ли они теперь какого-то ответа? Херрел отошел от стены и снова вернулся на свое место в последнем ряду. И мощные удары их чувств не ослабевали. Но я почти поверила, что все их усилия напрасны. Эта каменная стена, должно быть, несокрушимо стояла там с начала времен. Или во время бесконечных странствий по степям их охватило безумие, которое заставило их пытаться сокрушить эту стену? И была ли вообще эта затерянная страна?

Теперь, когда я привыкла к пульсации в моем собственном теле, и когда я узнала, что они здесь делают, я решила проявить осторожность и подумала о возвращении в лагерь. Но когда я попыталась покинуть свой наблюдательный пост, мне не удалось этого сделать. Я была словно прикована к камням, на которых я полулежала. Когда я это поняла, меня охватил страх, и я вскрикнула.

Они заметили, что я была здесь! Они обнаружили меня! Но ни одна голова не повернулась ко мне. Все глаза были устремлены на стену. Я напрягла всю свою силу воли, но не смогла порвать невидимые оковы. Всадники-Оборотни продолжали взывать к Силам, от которых они ждали милости, в то время, как я должна была бессильно лежать здесь.

Я справилась с охватившей меня паникой и снова попыталась подняться. Я не хотела беспомощно лежать здесь. Но я не могла двигаться! Моя рука лежала на камне передо мной, и я сосредоточилась на своих пальцах. Давайте же, пальцы! Моя рука сжалась в кулак и оттолкнулась от скалы. Только рука! Рука, поднимись!

Я снова и снова отдавала мысленные приказы, и пот лился по моему лицу. Мне начали повиноваться конечности: сначала одна, потом другая. Я с трудом пошевелила ногой, согнула колено, чтобы освободиться из этой невидимой сети. Еле двигаясь, я отползала назад, пока Всадники не скрылись из моего поля зрения. Потом я устало вытянулась и отдохнула, прежде чем сконцентрировать свою волю на том, чтобы встать. Я стояла, пошатываясь, затем мне удалось переступить сначала одной ногой, затем другой, и чем дальше я удалялась от своего наблюдательного поста, тем свободнее становились мои движения.

Лучи солнца проникли в долину и согрели мое лицо и истерзанные руки. Когда я повернулась спиной к каменному горбу, который отделял меня от Всадников, я снова смогла двигаться нормально. И теперь мне хотелось только достичь лагеря и найти там убежище.

Однако, едва лишь я сделала пару шагов, как услышала удар колокола, похожий на тот, что звучал с колокольни монастыря, призывая к молитве; только этот удар был звучнее и глубже. Звук, казалось, исходил отовсюду: с неба, из-под камней у меня под ногами, от окружающих скал. И с этим гулом, казалось, все пришло в движение, все, что было прочным и неподвижным, вдруг закачалось. Вниз посыпались камни. Один из камней попал мне в руку и она онемела.