Гарантирую жизнь

– Как только мы заведем двигатель, они проснутся, и придется отбиваться, – прошептал Никифор.

– Не придется, – прохрипел полуволк-получеловек, возникая рядом из темноты. – Я отвлеку часовых.

– Они тебя пристрелят.

– Не беспокойтесь, я найду выход из положения.

– Предлагаю «Москвичку», – показал Никифор на силуэт «Ка-115». – Маневренная и быстрая машина, мне доводилось пилотировать ее пару раз.

– Хорошо, садимся.

Тихо щелкнула, открываясь, дверца кабины вертолета. Никифор сел за штурвал. Глеб с мальчиком занял место рядом с пилотом, Дмитрий устроился в пассажирском салоне, способном вместить шесть человек.

Никифор быстро защелкал тумблерами, включая электропитание и навигационную систему. Чмокнул стартер, заквакали выхлопные патрубки, зашелестели, разгоняясь, лопасти винтов.

Дверь сторожевой будки открылась, вылив на землю каскад света, на пороге показался заспанный часовой, вглядываясь сквозь пелену дождя в глыбы вертолетов на летном поле. Потом он осознал, что звук работающего двигателя ему не померещился, метнулся в будку, и над территорией базы взвыла сирена.

Сразу в трех одноэтажных домиках части загорелся свет, наружу стали выскакивать люди. Вспыхнул прожектор на одной из вышек, выхватывая из темноты вертолеты один за другим и бегущие по полю фигуры.

– Ну, давай же! – сквозь зубы проговорил Никифор, продолжая колдовать над панелью управления.

– Я их сейчас отвлеку! – крикнул Дмитрий, высовывая в открытую дверь салона пистолет-пулемет.

Но в этот момент над полем прозвучал многоголосый волчий вой, в траве заметались серые тени, и бежавшие к вертолету люди остановились, начали отбиваться от десятка невесть откуда взявшихся волков.

Двигатель «Москвички» взвыл, она оторвалась от земли, задрала нос и начала подниматься в воздух.

– Подожди, – быстро сказал Тарасов, заметив метнувшегося в их сторону зверя, – проводник!

Заметил приближавшегося волка и Дмитрий, сообразил, что это союзник, отступил в глубь кабины. Волк прыгнул, легко преодолел полутораметровую щель между землей и днищем вертолета и оказался в кабине. Дмитрий задвинул дверцу. В следующее мгновение вертолет косо пошел вверх, взлетное поле провалилось в темноту, отдалилось, крики и волчий вой стихли, еще некоторое время слышались редкие выстрелы, затем и они стихли. Вокруг кабины «Москвички» сомкнулась темнота.

– Не врежься в дерево, – проворчал Тарасов, чувствуя нарастающее беспокойство.

– Сам не хочу, – оскалился Никифор.

Глеб открыл окошко в перегородке, отделяющей кабину пилота от пассажирского салона.

– Дима, что там у вас?

– Порядок, мы тут превращаемся в людей. Зрелище, могу честно признаться, жутковатое.

– Прошу прощения, – отозвался виновато плохо видимый в темноте Пахом, уже приобретший человеческие черты, – обычно я это не делаю при свидетелях. Мне бы накинуть на себя что-нибудь…

Глеб не сразу понял, что проводник после трансформации остался голым, вся его одежда осталась на земле.

– Здесь ничего нет, посмотрите в салоне.

Дмитрий обшарил помещение и нашел брезентовый, пахнувший соляркой плащ.

– Вот, только эта шкура.

– Сойдет, мне только на время полета. Кстати, вы ничего не чувствуете? Тям снова гудёт.

Мужчины замолчали, обратившись в слух.

– Похоже, снова включился пси-локатор…

– Это конунги!.. – Пахом накинул на себя плащ. – Они совсем близко! Великий Свентовит, помоги нам добраться до цели!

– Куда лететь? – оглянулся Никифор. В отсвете огней панели его лицо заблестело от пота.

Пахом вцепился руками в спинку сиденья, закрыл глаза и замер. Затем крикнул:

– Правее держите… и чуть выше… мы уже прошли мимо Оловгоры, осталось километров пятнадцать по прямой…

Никифор включил фары, и узкие конусы света выхватили под вертолетом из тьмы несущиеся кроны деревьев.

– Выше еще… чуть правее… вот так… смотрите внимательней, гора невысокая, всего метров двести, но крутая.

Вертолет продолжал нестись сквозь мрак и дождь, повиснув вне времени и пространства в бесконечной яме без единого проблеска света. Казалось чудом, что он еще не упал, не врезался в дерево или в столб линии электропередачи.

Давление на мозг пассажиров усилилось. Тям – по словам Пахома, – или пси-пространство вокруг машины гудело колоколом, заставляя людей бороться со своей психикой, отзывающейся на внешнее воздействие странными видениями и звуками.

Никифор был сосредоточен на управлении, да и нервы имел крепкие, поэтому на него гипноатака конунгов действовала меньше. Дмитрию же начали мерещиться какие-то люди в салоне, они что-то требовали от него, и он потратил немало сил, пытаясь сопротивляться потоку пси-излучения.

Тарасову тоже почудилось присутствие в кабине постороннего человека, похожего на отца и майора Тихончука одновременно, однако «серебряный мальчик», сидевший на коленях, время от времени гладил его по руке, и видения отступали.

– Мы уже близко… – начал Пахом, вытягивая руку вперед.

И в это время наперерез вертолету метнулась крылатая черная тень и врезалась в лобовое стекло кабины.

Тарасову показалось, что тень пробила блистер и лопнула клубком огня. Вскрикнул Никифор, выпуская штурвал из рук и прижимая ладони к глазам. Вертолет клюнул носом, по дуге устремился вниз, к земле.

Глеб перехватил штурвал, пытаясь выровнять полет и сбросить скорость. Ему это удалось практически перед столкновением с кронами деревьев. Толчок был достаточно сильным. Защищая корпусом и руками Сергия, Тарасов врезался плечом в приборную панель, а головой в штурвал. В глазах потемнело.

Лопасти винта срезали несколько вершин у берез и сосен, вертолет ударился салазками о бугор, подскочил, снова грохнулся пузом о землю, лопасти винта врезались в мощный ствол ели и разлетелись как стеклянные. Двигатель заглох. Движение прекратилось.

Тарасов пришел в себя первым, пошевелился, пытаясь приподнять какой-то груз на спине, и только потом сообразил, что этот груз – мощное давление пси-поля, сконцентрированного на местности вокруг упавшего вертолета.

– Живы? – раздался слабый голос Дмитрия.

– Я ничего не вижу, – глухо отозвался Никифор, по-прежнему зажимая руками лицо. – По-моему, я ослеп…

Сергий в объятиях Тарасова пошевелился.

– Дядя Глеб, я его посмотрю.

Тарасов отпустил мальчика, тот перебрался к скорчившемуся Хмелю, погладил его по голове, по рукам, по лицу, проговорил серьезным тонким голоском: