Гарем ефрейтора

— Я вас не знаю, — брезгливо уронил хозяин и повернулся, чтобы уйти.

— Мудрецы из аула Унцукуль говорили на годекане: [10] прежде чем сказать «не знаю», пошарь в памяти своего рода. Там найдешь все, — глухо и странно посоветовал паломник по-аварски.

— У меня мало времени, — остался у калитки Саид-бек. «Унцукуль… О Аллах, когда это было? Откуда этот… знает Унцукуль и аварский?»

— Время — деньги, говорят суетливые и жадные глупцы. Мустафа-бей тоже любит обменивать время на деньги. Теперь судьба не даст ему больше такой возможности.

10

Годекан — место сбора жителей на совет.

— Какой Мустафа-бей? При чем здесь я?

— Владелец антикварного магазина с улицы Хайяма.

— Я не знаю никакого Мустафы, — отрезал хозяин особняка, напитываясь неистовой безотчетной тревогой.

— Несколько дней назад ты приятно провел время в его обществе. Убедись, — не вставая, подал снизу вверх, фотографию сидящий под забором.

— Кто вы? — глянув на снимок, помертвел Саид-бек.

— Мустафа отравлен, — через силу, с отвращением к этой улице, зною, разговору сказал паломник.

— Отравлен?

— Его вскрыли и обнаружили яд.

— Зачем мне это знать?

— Турецкая полиция и английское консульство сбились с ног в поисках отравителя. Мустафа был известным торговцем и агентом Интеллидженс-сервис в Стамбуле. Ты об этом знал.

— При чем здесь я?

— У нас находится стакан с остатками отравленного вина. На нем отпечатки его и твоих пальцев, — терпеливо пояснил зловещий гость, снова вытер капюшоном лицо.

— Моих? Кто-то из нас сошел с ума!

— Подумай, что будет с тобой, если негативы, где ты пьешь с Мустафой, и стакан попадут в руки турецкой полиции и английской разведки. Тебя раздавят. Эти стены не спасут.

— Но это не я! Мы пили его вино, из его подвала… Я не травил Мустафу! — взревел хозяин особняка.

— Не кричи, — поморщился паломник. — Конечно, не ты. Травили Мустафу мы, когда ты уехал. Но стакан и снимки — это приговор тебе.

— Пойдемте в дом… Здесь не место, — справился с собой хозяин.

— У меня мало времени, — усмехнулся под капюшоном гость.

— Кто вы?

— Скажем так: лицо, заинтересованное, чтобы Германия правила миром.

Саид-бек коротко дернул рукой, и из рукава, лизнув воздух синеватым языком, выскользнуло лезвие кинжала;

— Ты подохнешь под этим забором, если…

— Не шевелись! — хлестнул придушенной командой гость. — Медленно, спокойно убери его… не дергайся.

В голосе пружинила властная сила, ей невозможно было не подчиниться. Саид-бек разжал ладонь, и кинжал втянулся в рукав.

— Твой идиотский темперамент мог стоить тебе жизни, — с лютым гневом прошипел гость. — Тебя держат на мушке вон из того окна. Неужели трудно сообразить, почему я жарюсь на этой песчаной сковородке, а не иду к фонтану во дворе?

— Что вам надо от меня? — измученно спросил Саид-бек. Его взгляд намертво, гипнотически приклеился к стеклянному квадрату в глиняной стене развалюхи, стоящей напротив.

— Наконец разумный вопрос. Нам нужны твои прошлые связи на Кавказе. Большевики приговорили тебя заочно к расстрелу в двадцать втором за организацию восстаний в Чечено-Ингушетии и Дагестане, вместе с Джавотханом Муртазалиевым. Тогда ты умел работать.

— Но послушайте… — взмолился перехваченным горлом Шамилев.

— Жарко! — задыхаясь, злобно выдохнул гость, потер грудь. — Да или нет?

— У меня… нет выбора.

— Было бы глупостью оставлять тебе выбор. И зачем? Германия уже владеет Европой. Скоро овладеет миром. На твое имя в берлинском банке будет положено сто пятьдесят тысяч марок. Это больше того, что ты получил от турок и Интеллидженс сервис. Неплохо доишь европейские разведки, Саид-бек. Через три дня ты должен быть в Стамбуле.

— Но я не успеваю! Необходимо закончить здесь…

— Через три дня в Стамбуле ты позвонишь по этому телефону в германское консульство, получишь инструкции и полетишь в Берлин. Ты включен в оргкомитет по проведению конгресса кавказских эмигрантов. Грузию представляет Багратион Мухранский, Кабарду — князь Салим Шадов. Тебя наделяют полномочиями представителя Чечено-Ингушетии и Дагестана.

— Это все? Потом я могу вернуться?

— Это начало. После болтовни изъеденных молью старцев наступит время настоящей работы. Ее санкционировал рейхсфюрер Гиммлер.

— Он… знает обо мне?

— Предпочитает лучше узнать на живом деле. Тебе знакомо имя — Хасан Исраилов?

— Мы вместе с ним и Джавотханом готовили восстание в Чечне.

— Сейчас они плетут подпольную сеть на Кавказе. Мы станем посредниками между ними и Берлином. В предстоящей битве за Кавказ надо сформировать там «пятую колонну». Конкретные инструкции получишь в Берлине. Потом полетишь на Кавказ.

Паломник, опираясь о стену, стал подниматься. Разжиженное, голое под бархатом тело изнывало в кипящем зное, выдавливая из пор последние капли пота. Оттолкнувшись от стены, шатаясь, зашагал к халупе со зловещим стеклянным квадратом. «Проклятье, как они все здесь существуют? Этот рвется сюда из Берлина… Мазохизм рака, ползущего к кастрюле с кипятком».

Он тут же забыл о хозяине особняка. Дело сделано. Давний, коростой отвалившийся от души земляк, подергавшись в капкане, затих за спиной. Другого и не должно быть.

Двадцатилетняя школа германского сыска, потом гестапо дробили на составные, расщепляли и не таких. Эта система не жалела и самого унцукульца из Дагестана, втаскивая в чин полковника, шарахая по пути о ребра проверок на благонадежность, сдирая при этом клочья кожи. Там почему он сам должен жалеть кого-то?

— Откуда вы знаете аварский? — запоздало раздалось за спиной.

Паломник обернулся, откинул капюшон с лица.

— Осман-Губе?! — перехватило дух у Саид-бека.

— Ты не ошибся, — растянул потрескавшиеся губы полковник. — У нас был общий аул, годекан, рыжая Петимат, которой мы оба писали записки. Где все это теперь?…

Из-под грязной холстины с обтянутого кожей черепа смотрел в самую душу Шамилева рысий холодный взгляд.

Осман-Губе уже подходил, волоча ноги, к хибаре, когда из-за стены навстречу ему, громыхая по булыжнику, выползла арба, запряженная мулом. Подле возницы стоял какой-то куль в половину человеческого роста, укутанный верблюжьим войлоком. Гестаповец плашмя рухнул в низкую повозку, что-то отрывисто сказал вознице. Тот тронул с места мула и достал из-под сиденья черпак. Распутал верх войлочного куля и запустил черпак в горловину кувшина.