Гарем покойников

— Мужчины ничего в этом не понимают, — категорично возразила Алла, подавая ему прищепку.

Заполнив все веревки бельем, измотанный волнениями Глеб отправился на кухню перекусить. Алла пошла за ним следом.

— Знаешь, милый, — сказала она, доставая из ящика нож такого размера, что им при желании можно было бы срезать небольшое дерево, — думаю к приходу Риты приготовить салатик. Какой ты хочешь?

— Вегетарианский, — дрогнувшим голосом сказал Глеб. — Хотя я не понимаю, зачем тебе возиться на кухне, когда мы скоро отправимся в ресторан?

— Ну, мы ведь не сразу сядем за стол.

Пройдет немало времени, прежде чем удастся добраться до еды. Сначала твоя речь, потом выступление Вареникова, то-се…

— Алла, что ты собираешься резать этим ножом? — в лоб спросил Глеб, не выдержав напряжения.

— Капусту, — удивилась та. — А что такое?

— Смотри не отхвати себе что-нибудь, — пробурчал Глеб.

Его нервы явно вышли из строя. Чтобы успокоиться, он пошел в ванную и заперся там. Какое облегчение! Здесь Алла вряд ли его достанет. Заодно можно принять душ и вымыть голову. Глеб разделся и включил воду. Когда упругие струйки забарабанили по его коже, он расслабился и даже пришел в хорошее расположение духа. Недавние страхи показались ему самой настоящей глупостью. Господи, что это на него нашло, в самом деле? Если бы Алла хотела убить его, она бы придумала что-нибудь поумнее утюга или ножа! Какой-нибудь изощренный способ. Яд, который нельзя обнаружить в организме после смерти, или газ, не оставляющий следов.

Глеб активно пошевелил ноздрями. Ему показалось, что какой-то неприятный запах пробился сквозь все цветочные ароматы, которыми была наполнена ванная, — и жасминового мыла, и розового геля для душа, и шампуня с мятой. Запах был какой-то странный — густой и сладковатый. Глеб мог бы поклясться, что в жизни не нюхал ничего подобного.

Отдернув занавеску, он с ужасом увидел, что под дверь ванной пролезают белые дымные языки и слоистыми облаками поднимаются вверх. Еще немного — и они доберутся до его лица. Глеб на некоторое время окаменел, потом очнулся и дрожащей рукой повернул кран. В наступившей тишине он услышал зловещий смех жены, который доносился с той стороны двери. По мере того как сладковатый дым поднимался все выше и выше, смех становился громче, раскатистей.

— Алла! — закричал Глеб, лягушкой выпрыгнув из ванны, и изо всех сил забарабанил кулаками в дверь, совершенно забыв, что сам заперся изнутри.

Смех мгновенно оборвался, потом послышался торопливый стук шлепанцев по полу, и его жена взволнованно спросила:

— Милый, ты жив?

Глеб не отвечал. Он стоял недвижно, выпучив глаза, потому что белый дым наконец пробрался в его ноздри, затем проник в горло и начал щекотать миндалины. «Сейчас я задохнусь, упаду, ударюсь головой о край раковины…»

— Глеб! — настойчиво продолжала звать Алла. — Мне что, выломать дверь?

«Интересно, почему она здесь? — внезапно подумал Глеб. — Если газ смертелен, Алла должна была или уйти, или надеть респиратор, в котором не особенно покричишь». Он помахал перед носом руками, разгоняя отраву, высунул язык и подышал часто, как делают собаки, чтобы вобрать в себя оставшийся в ванной относительно чистый воздух.

— Открой немедленно! — тем временем требовала жена.

Глеб повиновался. Едва он щелкнул замком, как Алла сама распахнула дверь. Увидев прямо перед собой голого мужа с выпученными глазами и высунутым языком, она отшатнулась и приложила руки к груди:

— Милый, в последнее время ты меня пугаешь, — пробормотала она.

— Я? Это ты меня пугаешь! — воскликнул Глеб, увидев, что весь коридор застилают белые облака, а Алла не обращает на них никакого внимания. — Что это за вонь такая?

— Прости, прости. Я хотела погладить юбку и сожгла ее. Такая неумеха, просто ужас!

— А почему, когда сгорела твоя юбка, ты смеялась?! — не сдавался Глеб.

— Я смеялась не потому, что она сгорела, а наоборот. Она сгорела, потому что я смеялась! По телевизору показывали повторение КВНа, я засмотрелась на «Уральские пельмени» и…

— Что пельмени делают в КВНе? — спросил Глеб, набрасывая на себя халат.

— Танцуют, поют, шутят…

— Ах так, — пробормотал Глеб. — Кажется, мне нужно немного полежать.

Он отправился в спальню и без сил рухнул на кровать. Господи, где же его дочь? Он не может больше находиться с этой женщиной наедине.

— Дорогой! — крикнула Алла из коридора. — Помнишь, ты говорил, что у тебя оторвалась пуговица на брюках? А брюки как раз от того костюма, который ты собирался сегодня надеть. Давай я ее пришью!

Представив себе жену, входящую в спальню с ножницами в руках, Глеб подскочил чуть ли не до потолка.

— Нет!!! — закричал он. — Я… Я надену другой костюм, не этот! Не надо ничего пришивать, пожалуйста!

Алла возникла на пороге. Без ножниц.

Глаза ее были удивленно расширены.

— Дорогой, неужели ты так нервничаешь из-за этого выступления? Ты просто сам не свой. Может быть, стоит выпить грамм пятьдесят коньячку? Уверена, ты сразу же раскрепостишься.

— А у нас есть непочатая бутылка? — сварливо спросил Глеб.

— Кажется. А зачем тебе именно непочатая?

— Прихоть, — сказал Глеб, проходя мимо нее к бару. — Могу я позволить себе маленькую прихоть?

— Можешь, — ответила Алла, а про себя подумала: «Если бы ты, дружок, спрашивал меня перед тем, как позволить себе очередную прихоть, у тебя сейчас не было бы никаких серьезных проблем».

Глава 12

Тем временем Софья Елизарова в меру своих возможностей праздновала день рождения. Возможностей у нее, прямо скажем, было не ахти. Артем не хотел никуда пускать ее и на все упреки только отрицательно качал головой.

— Я хочу, леший тебя задери, хотя бы купить себе подарок! — вконец разбушевалась Софья, когда поняла, что не будет ни вечеринки, ни танцев. — Что ты, как конь, головой мотаешь? Я сейчас же позвоню Глебу и потребую твоего увольнения!

Она действительно позвонила Глебу, который в тот момент переживал острые приступы страха за свою жизнь. «Господи, да кто ее может убить? Убийца сейчас здесь, прямо возле меня, подкручивает волосы раскаленными щипцами», — подумал он и, велев передать трубку Артему, приказал:

— Своди ее в магазин, иначе к вечеру от тебя останутся одни клочки.

Артем был ужасно недоволен. Охранять Софью в запертом помещении — одно дело.

И совсем другое — водить ее по улицам. За дверью квартиры она становится весьма и весьма уязвимой. Интересно, неужели сама она не боится выходить на улицу?

Говоря по правде, Софья боялась все утро. Боялась отчаянно, до тошноты. Но, поскольку она была натурой деятельной и ужасно непостоянной, это занятие надоело ей достаточно быстро. Еще бы — она боится, боится, а ничего не происходит! Поэтому идея попасть в магазин — большой магазин! — завладела ею без остатка.