Гарем
Шрифт:
— Да, брат, у нас так принято, — несколько резковато ответил Селим. — И хотя Аллах пока не осчастливил ее ребенком, Сарина незаменима. Без нее мое счастье нельзя было бы назвать полным.
Сарина бросила на своего господина взгляд, исполненный горячей благодарности и любви, и отошла к остальным.
— Когда завтра ты посетишь мой сад, вспомни о Сарине, брат мой, — продолжал Селим. — Это она растила его с того самого времени, как мы только приехали сюда. Мой сад ныне гордость всей провинции.
— Скажи, как далеко простираются границы твоего невиданного гостеприимства, брат Селим? Может быть, ты пришлешь одну из этих жемчужин сегодня ночью ко мне, чтобы согреть мое ложе?
На
— Ты, конечно, шутишь, брат Ахмед. Как будущий султан, ты не можешь не знать, что по законам Ислама подобное невозможно. Однако я позаботился о том, чтобы ты хорошо провел у меня время, и попросил Хаджи-бея прислать из Константинополя трех твоих девственниц. Они ждут тебя в твоих покоях, и ты увидишь их, как только придешь туда.
— Ты так предусмотрителен, брат Селим! У меня просто нет слов! Тот криво усмехнулся.
— Но прежде чем мы удалимся на покой, брат, я хотел бы, чтобы ты познакомился со своими племянниками и племянницами.
С этими словами принц Селим подал знак старшему евнуху, который удалился из зала через боковую дверь и уже через минуту вернулся, ведя за собой восьмерых детей.
Приблизившись к возвышению, они низко поклонились отцу и своим матерям. Мальчики были одеты в длинные желтые халаты принцев, а на девочках были маленькие зеленые кафтанчики. Они выстроились перед Селимом в ряд по старшинству.
— Старший сын моей бас-кадины Сулейман, ему семь лет.
— Ага… — буркнул Ахмед. — Мой наследник. Тебе известно, племянник, что однажды ты будешь султаном?
— На все воля Аллаха, мой господин, да продлятся твои славные дни тысячу лет!
Ахмед с любопытством уставился на мальчика. Сулейман не моргнув глазом выдержал взгляд.
— Мой второй сын, Мухаммед. Он от Фирузи. Ему шесть с половиной. — Мальчик поклонился. — Сын Зулейки Омар, ему пять. А эта маленькая вертлявая обезьянка — сын Сайры Казим, ему четыре года. Второй сын Зулейки, трехлетний Абдула, и, наконец, мой самый младший, Мурад, третий сын Сайры, ему всего два годика.
— Твой выводок произвел на меня глубокое впечатление, брат Селим. У тебя очень красивые сыновья, и я рад сознавать, что славная династия Османов не прервется. — Ахмед повернулся к девочкам-двойняшкам. — А это что за красавицы?
— Дочери Фирузи Хале и Гузель.
— Хале значит «нимб вокруг Луны», а Гузель — «красивая». Прелестно… — пробормотал Ахмед. — Подите сюда, малышки. Посидите у своего дяди на коленях.
Хале топнула маленькой ножкой и крикнула:
— Нет!
К счастью, Ахмед не обиделся. После сытного обеда он находился в прекрасном расположении духа.
— Меня отвергли, брат Селим! Твоя маленькая дочурка ранила меня в самое сердце. Что ж, удаляюсь с позором. — С этими словами он тяжело поднялся со своего места, поклонился госпоже Рефет, гарему своего брата и в сопровождении личных рабов покинул зал.
Хале взобралась к отцу на колени и устроилась поудобнее.
— Мне не нравится дядя Ахмед, — объявила она. — Он про-
Глава 23
К тайной радости Селима и всего его семейства, визит принца Ахмеда во дворец Лунного света был непродолжителен. Уже через несколько дней из Константинополя прибыл гонец с известием, что покои, отведенные для султанского наследника в Эски-серале, готовы, и Ахмед уехал. После этого еще примерно год обитатели крымского
дворца жили в относительном спокойствии: столичные придворные интриги не касались их. К сожалению, это длилось недолго.Покои, отданные принцу Ахмеду в Эски-серале, быстро утратили свой блеск и вскоре превратились в настоящий свинарник. Султанский наследник еще не имел сыновей. Мертворожденные младенцы, выкидыши и хилые девочки — таков был удел его икбал. Из-за этого Ахмед никак не мог взять себе жену-кадину, и поэтому в гареме все женщины были между собой относительно равны. Фаворитки менялись едва ли не еженощно, в зависимости от его настроения, а это, в свою очередь, порождало конфликты. Икбал Ахмеда только тем и занимались, что беспрестанно строили друг против друга козни за право распоряжаться рабами, служившими у Ахмеда. Сам же принц, стремясь выйти из-под влияния матери, не разрешал Бесме командовать своими слугами. В результате последние окончательно разленились, не имея над собой фактически никакого начальства. В покоях наследника все пребывало в беспорядке, здесь перестали убираться.
Хаджи-бею ситуация была хорошо известна, но он помалкивал о ней перед султаном. Зато активно распространял слухи о неряшливости наследника по всей империи. Порой ага кизляру даже приходила в голову мысль, что при удачном стечении обстоятельств не исключено, что его протеже Селиму, преданному мусульманину и счастливому отцу шестерых крепких сыновей, удастся заступить на трон Баязета без войны и большого кровопролития.
Осознавая, что с каждым днем сравнение между двумя принцами становится все больше не в пользу развращенного Ахмеда и что на его фоне красивый сын ненавистной соперницы выглядит в глазах народа все лучше и лучше, Бесма решила наконец нанести визит в покои своего отпрыска.
Войдя в них, она с гримасой отвращения увидела на полу мусор, разбросанную одежду, гниющие надкусанные фрукты в вазах и вдобавок учуяла стойкий запах мочи. Прямо на полу храпел один из рабов. Приблизившись, Бесма сильно пнула его ногой, тот вскочил.
— Где твой господин?
Раб дрожащим пальцем показал в сад, залитый ярким солнцем. Бесма твердым шагом направилась туда. Задержавшись на минуту в тени колонны и ничем не обнаруживая своего присутствия, она принялась внимательно наблюдать за открывшейся ей сценой.
Голый по пояс сын развалился на диване у кромки бассейна, в котором плескались несколько обнаженных девушек и мальчиков. С годами Ахмед внешне сильно изменился. Он всегда был невысокого роста и страдал от лишнего веса, но многочисленные пороки — чревоугодие стояло отнюдь не на последнем месте — превратили его в настоящего жирного борова. Огромные груди и круглый живот дряблыми складками нависали на пояс шаровар. Несмотря на то что по законам Корана пить вино правоверным строго запрещалось, он тайно выпивал, и последствия этого были написаны на лице. Маленькие и блестящие, словно буравчики, глаза налились кровью, а некогда прямой, орлиный, как и у Селима, нос распух и был изрезан тонкими синими венами лопнувших сосудов. Седеющие волосы и борода имели неряшливый вид и явно нуждались в гребне и ножницах брадобрея.
Бесма перевела взгляд, исполненный брезгливости, с сына на тех, кто окружал его. Позы их были откровенны и омерзительны. Ахмед подозвал к себе какого-то мальчишку, который тут же подбежал, сластолюбиво улыбаясь, будто шлюха.
Не выдержав, Бесма вышла из своего укрытия. Поприветствовав Ахмеда коротким кивком, она обернулась к остальным.
— Вон отсюда! — приказала женщина. — Я хочу поговорить с сыном.
Те остолбенело уставились на нее.
— Я сказала: вон отсюда! — взвизгнула Бесма. Свитские ретировались.