Гаргантюа и Пантагрюэль

– Лучше этой досточтимой жрицы не скажешь, – заметил Пантагрюэль. – Ведь и я сказал вам то же самое, когда вы впервые со мной об этом заговорили. Ну что же, тринк! Что подсказывает вам сердце, вакхическим охваченное восторгом?

– Тринкнем, – молвил Панург. —

О добрый Бахус! В честь твоюЯ, тринкнув, чарку разопью.Ха-ха, хо-хо, недолог срок,И снова будет тверд, как рог,Привесок нерадивый мой!Теперь я верю всей душой,Что, воротясь в наш край опять,Отцом смогу я тотчас стать,Что мне женитьба суждена,Что попадется мне жена,С которой буду я охочВ любовный бой вступать всю ночь.Предвижу я, что распашуНе раз мой сад и орошуЕго обильно, ибо яПримером стану вам, мужья.Я буду лучшим из мужей.Хвала тебе, о Гименей!Супружеству хвала и честь!Брат Жан! Готов теперь принестьЯ клятву всем, кто пожелает,Что сей оракул обладаетНепогрешимо вещим даром*.

Глава XLVI О том, как Панург и другие, исполненные поэтического вдохновения, заговорили в рифму

– Ты что, одурел или на тебя порчу навели? – спросил брат Жан. – Глядите, глядите, да у него изо рта пена! Слышите, слышите, как он рифмоплетствует? Право, он бесноватый. Глаза под лоб закатил, ни дать ни взять дохлая коза. Не лучше ли ему удалиться? Покакать где-нибудь в укромном месте? Поесть собачьей травы, чтобы очистить желудок? А не то по монастырскому обычаю засунуть в рот руку по локоть на предмет облегчения селезенки? А может, вышибить клин клином?

Тут в речь брата Жана вклинился Пантагрюэль:

– Лишь уступая Бахусовым чарам,Лишь отуманив мозг хмельным угаром,Он сделался завзятым рифмачом:Ведь если тот,Кто в свой живот,Как воду, льетВино ковшом,Поет, орет,Танцует, вретИ чушь плететО том о сем,То за столомОн языкомДругих забьет.Но помня, что он полн душевным жаром,И почитая винопийцу в нем,Над ним смеяться счел бы я грехом*.

– Как! И вы тоже заговорили в рифму? – воскликнул брат Жан. – Крест истинный, мы все захмелели. Посмотрел бы на нас теперь Гаргантюа! Ей-богу, не знаю, начать мне тоже подбирать рифмы или нет. Я человек темный, но ведь нас всех сейчас так и тянет на рифму! Клянусь Иоанном Предтечей, рифмач из меня выйдет не хуже всякого другого, ручаюсь. А уж коли не угожу, так не обессудьте.

Господь! Простую водуВином ты делал встарь.Дай, чтоб мой зад народуМог заменить фонарь*.

После него снова заговорил Панург:

– Треножник Пифии самой,Столь чтимой греческой землей,Вовеки не давал ответаМудрей, чем прорицанье это.Сдается мне: не в Дельфах он,А здесь в часовне водружен.Когда б Плутарх, подобно нам,Явился тринкнуть в этот храм,Он всех побил бы в древнем спореО том, зачем, как рыбы в море,Оракул в Дельфах стал безгласен.Такой вопрос любому ясен:Треножник вещий навсегдаИз Дельф перенесен сюда.Он тут стоит, он тут вещает.Ведь Афиней нам сообщает,Что всем, кто бил пред ним поклоны,Треножник жрицы АполлонаБутыль с вином напоминал.Ей-богу, правду я сказал!Истолковать грядущий рокЕще никто верней не мог,Чем звук Божественной Бутылки.Брат Жан! Поверь, я жажду пылко,Чтоб ты, пока еще мы тут,Просить не посчитал за трудУ трисмегистовской Бутылки,Чтоб нам слова ее открыли,Не нужно ль и тебя женить.А чтоб ее не раздражитьБесцеремонностью такою,Посыпь скорей фонтан мукою*.

На это брат Жан в сердцах ему ответил:

– Святого Бенуа туфлеюКлянусь, что подтвердит любой,Кому знаком характер мой,Что будет мне сто крат милей,Простившись с рясою моей,Расстригою бездомным стать,Чем дать себя жене взнуздать.Жениться? Сделаться рабом?!Свободу заменить ярмом?!С одной и той же спать всегда?!Но я же не смогу тогдаНи Александра, ни ПомпеяЗатмить отвагою своею!Мне брак страшнее, чем кончина!*

Тут Панург распахнул накидку и все свое мистическое облачение и так ответил брату Жану:

– Так знай, нечистая скотина,Что ты пойдешь в огонь геенны,А я, как камень драгоценный,По смерти заблещу в раю,Откуда я на плешь твою,Распутник, буду испражняться,Но ты послушай: может статься,Что, будучи рукой ГосподнейНизвергнут в пламя преисподней,Приглянешься ты ПрозерпинеИ с позволения богиниУйдешь с ней в темный уголок,Где б оседлать ее ты мог.Ужель тогда, признайся нам,По лучшим адским кабакамТобой на поиски винаНе будет послан сатанаИ фляжку ты не выпьешь махомВ честь той, что так добра к монахам?*

– Пошел ты к черту, старый дурак! – сказал брат Жан. – Не стану я больше рифмовать – от рифмоплетства у меня язык заплетается. Поговорим-ка лучше о том, как нам здесь всех отблагодарить.

Глава XLVII О том, как, простившись с Бакбук, мы покинули оракул Бутылки

– Ни о какой благодарности не может быть и речи, – сказала Бакбук, – если вы останетесь довольны, это уже будет для нас награда. Здесь, под землей, в областях околоцентральных, мы полагаем высшее благо не в том, чтобы брать и принимать, а в том, чтобы оделять и давать, и мы почитаем себя блаженными не тогда, когда мы много берем и принимаем от других, как, по всей вероятности, предписывают ваши секты, а тогда, когда мы многим оделяем других и много им даем. Я прошу вас об одном: запишите имена ваши и название вашей страны вот здесь, в ритуальной книге.

С этими словами она раскрыла большую красивую книгу, и в этой книге под нашу диктовку один из мистагогов Бакбук, делая вид, что пишет, золотым стилем провел несколько линий, однако ж никаких письмен после этого не выступило.

Тогда она наполнила три меха необыкновенной своей водой и, передав их нам из рук в руки, молвила:

– Идите, друзья мои, и да хранит вас та интеллектуальная сфера, центр которой везде, а окружность нигде, и которую мы называем Богом; когда же вы возвратитесь к себе, то засвидетельствуйте, что под землею таятся сокровища несметные и дива дивные. Ведь недаром Церера, которую чтит весь свет за то, что она открыла искусство земледелия, обучила ему людей и благодаря изобретению хлебных злаков избавила род человеческий от такой грубой пищи, как желуди, недаром она так сокрушалась, когда ее дочь увезли в подземные наши области: она, разумеется, предвидела, что под землею дочь ее обнаружит больше благ и всяких превосходных вещей, нежели она сама сотворила наверху.

Во что превратилось у вас искусство вызывать молнию и низводить с неба огонь, некогда изобретенное мудрым Прометеем? Вы его, уж верно, утратили; на вашем полушарии оно исчезло, меж тем как здесь, под землей, оно по-прежнему применяется. Напрасно вы изумляетесь при виде того, как молния и эфирный огонь сжигают и испепеляют ваши города, – вам невдомек, от кого, через кого и откуда исходит это потрясение, на ваш взгляд ужасное, нам же, однако, привычное и даже полезное. Философы ваши ропщут, что все уже описано древними, а им-де нечего теперь открывать, но это явное заблуждение. Все, что является вашему взору на небе и что вы называете феноменами, все, что вам напоказ выставляет земная поверхность, все, что таят в себе моря и реки, несравнимо с тем, что содержат в себе недра земли.

Вот почему имя подземного владыки почти на всех языках обозначается словом, указывающим на богатство. Когда придут к концу и увенчаются успехом труды и усилия найти Вседержителя-Бога, которого некогда египтяне называли сокровенным, утаенным, скрытым и, этими именами именуя его, молили объявиться и показаться им, то Бог, снизойдя к мольбам людей, расширит их знания и о себе самом и о своих творениях, а в руководители даст добрый фонарь, ибо все философы и древние мудрецы, дабы благополучно и беспечально пройти путь к богопознанию и к мудрости, почли необходимым, чтобы вожатаем их был Бог, а сопутником – человек.