Гарин
Шрифт:
Платон посмотрел на брата и произнёс с сожалением:
– Лучше бы ты всё им подписал, Валер… – Платон замолчал. Он с тихим ужасом смотрел на брата, и в его груди сжималось сердце. Гарин никак не мог понять, почему менты так изуродовали брату лицо, зачем так сурово с ним обошлись, зачем с такой жестокостью избили его? «Неужели из-за “бабок”? Или же просто “хани” пере- жрали и озверели после этого? Вот ублюдки! Хуже братков стали, твари». Придя к такому выводу, Платон в очередной раз посмотрел в лицо Валерию и предложил:
– Валер, давай я тебе на всякий случай «Скорую» вызову?.. Брат промолчал, не сказав на это ни да, ни нет.
Некоторое время братья молчали. В тот же момент, когда Вале- рий в очередной раз склонил голову
Вадим Васильевич Лёвин
вью, Платон решительно встал с кровати и прошёл в коридор. Склонился над телефонным аппаратом, снял с него трубку и вызвал
«Скорую помощь». Через пятнадцать минут раздался дверной зво- нок. Гарин опрометью бросился к двери, прокричав на ходу:
– Проходите, открыто… – столкнулся в прихожей с бригадой
«Скорой помощи» и провёл их в ту комнату, в которой лежал на кровати брат. Врач, державший в руке чемоданчик, ахнул, увидев пред своими глазами брата Платона:
– Господи! Кто же это его так?
– Менты из «двадцатки»… – прояснил ситуацию Гарин.
Врач поставил чемоданчик на пол и обратился с просьбой к Пла- тону:
– Молодой человек, вы стульчик мне не принесёте?..
Платон притащил из соседней комнаты стул и поставил его на- против кровати. Доктор присел на стул, посмотрел на Валерия и спросил c сочувствием:
– И за что же они тебя так?
– Ни за что… – ответил коротко Валерий.
Доктор же меж тем откинул одеяло, которым был укрыт по под- бородок Валерий, и попросил:
– Перевернись на левый бок, голубчик, я тебя прощупаю.
Брат Платона в ответ на это лишь отрицательно покачал головой.
– Не могу, уже пробовал. Больно мне с бока на бок переворачи- ваться.
– Хорошо, парень, так пока лежи… – сказал в ответ на это врач
«Скорой помощи» и уточнил: – Давно кровью харкаешь?
– С ночи. Ещё в милиции кровь ртом пошла.
– Сейчас вот только терпи, терпи, дорогой. Я всё-таки должен буду тебя прощупать… – Доктор приподнялся со стула, склонился над кроватью и приложил одну из ладоней к правому боку Валерия. После чего слегка надавил на неё ладонью другой руки… В это же мгновение Валерий возопил от боли… Доктор разогнулся, выдох- нул, задумался и обратился к Платону:
– Его надо срочно, без промедления госпитализировать. Вы кем ему приходитесь?
– Братом.
– Мы сейчас сделаем вашему брату обезболивающий укол и уса- дим после этого на стул.
– Зачем на стул?.. – удивился Платон.
Доктор же разъяснил ему суть дела, суть своего предложения.
– У вас в доме грузового лифта нет, на стуле будем на первый этаж спускать, а там уже на носилки переложим.
Гарин
Через десять минут, уже после того как Валерия общими стара- ниями усадили на стул и спустили на лифте на первый этаж, пришло время двум братьям последний раз посмотреть в глаза друг другу. Валерия переложили на носилки и задвинули вместе с носилками в карету «Скорой помощи». Именно в этот момент, в этот уже сол- нечный полдень, Платон Гарин и посмотрел последний раз в глаза брату. Взгляды двух братьев встретились. Такие взгляды, последние, прощальные взгляды, всегда остаются в памяти. Их ничем не выве- трить из недр души. Они незабываемы и неотвратимо год от года всплывают пред глазами. Настолько они очевидны и ярко выражены. Этот последний, прощальный, взгляд в глаза любимому, близкому, родному человеку забыть невозможно, он не стирается из памяти событиями и годами прожитыми. Такого рода взгляды как печальны, так и проникновенны одновременно. После таких вот взглядов в твоём сознании остаётся окружающая тебя со всех сторон пустота. По сути дела, вакуум, который со временем превратится
в тот самый уголок памяти, в котором впоследствии и будет храниться, точно на отдельной полочке, воспоминание об этом самом прощальном взгляде. Задние дверки кареты «Скорой помощи» захлопнулись. Всё. На следующий день Платон увидит своего брата Валерия в морге. А пока врач «Скорой» тронул Платона за руку:– Вы с нами едете?
– Да какой в этом сейчас смысл, доктор? Завтра к брату зайду, завтра с утра его навещу… – ответил Платон и протянул врачу в ка- честве благодарности зажатые в руке сто баксов. – Возьми, спасибо. Прошу тебя, помоги ему там, в приёмном покое…
Врач взял деньги, приложил руку к подбородку, посмотрел рас- сеянным взглядом себе под ноги и произнёс задумчиво:
– Да пожалуй, что смысла в этом уже нет…
Карета «Скорой помощи» отъехала от дома. Платон же сразу после этого поспешил в свой любимый офис. Надо с грустью в сердце признать то обстоятельство, что наш с вами герой почти ко всему в то время относился как к делу. Тому или иному уже ис- полненному или же всё ещё не исполненному им делу. Он был до безобразия деловым в те годы человеком, вертелся как белка в ко- лесе. И это очередное его дело, дело с его братом, тоже было им в принципе улажено, во всяком случае, он так думал и считал тогда, что улажено. Гарин сбагрил брата на руки врачам, а посему и не придал особого значения как выражению лица врача «Скорой», так и тем словам, которые тот произнёс с задумчивым выражением лица уже после того, как взял у Платона из рук деньги. Пройдут годы, десятки лет пройдут! Много о чём будет все эти годы вспо-
Вадим Васильевич Лёвин
минать и сожалеть Гарин. Что-то забудется им, что-то вспомнится. Но ни о чём он не будет так горько и бесконечно сожалеть, как о том, что не поехал в тот злополучный день вместе с братом в семь- десят первую городскую больницу. А ведь он мог ему – брату, имею я в виду, – чем-то там помочь. Что-то предпринять и что-то для него там, в семьдесят первой городской больнице, сделать. Договориться, например, с врачами насчёт всё той же срочной операции. Или же уже не мог помочь, не мог договориться? Вот именно с этим до безобразия простым вопросом, засевшим в его голове на десятки лет, он и будет впоследствии жить, периодически, в минуты уны- ния и печали, вспоминая о брате своём Валерии, скотами-ментами в одна тысяча девятьсот девяносто четвёртом году убиенном. Но не только об этом будет думать и сожалеть Платон, по прошествии лет вспоминая о брате своём. Он буквально места себе не будет находить, истерзает себя, и всё из-за того, что не пошёл в милицию сразу после ночного звонка Прокопова и не уладил там без про- медления дело с братом.
Зайдя же в офис, он первым делом заслал «гонца» за пивком и принялся в кругу своих коллег и друзей отмечать своё возвраще- ние из отпуска. На часах было начало второго. Гарин взахлёб, точно гордился собой, рассказывал коллегам о том, с каким удовольствием провёл время в мировой столице моды. Он во всяческих красках рассказал им о том, как под дружный, гомерический хохот посети- телей одного из ресторанчиков танцевал точно дурак вприсядку, поочерёдно выкидывая кверху то ноги свои, то руки. И это уже после того, как влил в себя два литра бургундского. В начале же четвёртого часа уже изрядно захмелевший Гарин решил позвонить маме, которая в тот год проживала за городом, в том самом посёлке Расторгуево, из которого годом ранее Платон переехал с семьёй в Москву. Позвонил и сообщил:
– Мам, Валерку «Скорая» в семьдесят первую больницу увезла.
– Когда?
– Три часа назад.
– Что с ним случилось?.. – всполошилась мама Гарина.
– В милиции избили.
– Немедленно присылай за мной машину.
– Может, на завтра отложим? А, мам?.. – поинтересовался у ма- тери Гарин. Та же в ответ вскипела, прокричав младшему сыну в трубку телефона: