Гарнизон "Алые паруса"

– Да я так… В порядке поддержания беседы.

– Я бы поглядел на тамошних людей.
– Отец Михаил оторвался от книжицы, обвёл глазами комнату.
– И рыбки бы покушал.

– На частном самолёте тоже можно долететь, - Лев Соломонович продолжал поддерживать беседу, - или на воздушном шаре. Представляете?

– На воздушном нельзя. Гуманитарии, чёрт их подери. На спортивном самолёте - можно, на дирижабле тоже.
– Инженер задумался, сдвинул кустистые брови.
– Да. На дирижабле запросто. Только на границе собьют.

– Не собьют. Если правильно эшелон подобрать.

Все вздрогнули. Полковник редко участвовал в общих дискуссиях. «Рекорд» шумел помехами и гнусавым басом диктора: «Куба - самая яркая жемчужина ожерелья Карибов…»

– А я смог бы спроектировать дирижабль.
– Инженер уставился на Полковника. Помолчал ещё с полсекунды.
– Я вполне смог бы спроектировать и построить дирижабль.

– И мы все бы улетели на Кубу, - прошептала Милка, но её никто не услышал.

***

Полковник - разъярённый, бледный, с изжёванными губами - прямо сидит на стуле перед капитаном милиции. У капитана вчера не сложился день, да ещё у дочери в школе проблемы с химичкой. Капитан устал, но ему искренне жаль этого старика в форме старого образца. Капитан хочет, чтобы старик хотя бы ещё день отоспался в тепле. Капитан даже попросил жену приготовить сегодня не три, как всегда, а шесть бутербродов и большой термос с чаем.

Вчера ребята вернулись с наряда и притащили упирающегося деда - тот ругался в электричке с кондуктором и грозился расстрелять всех из именного оружия. В кобуре оказалось двести сорок рублей мелкими купюрами, а в клетчатой сумке, которую дед никак не хотел раскрывать, пятьдесят банок говяжьей тушёнки из стратегических запасов.

Капитан вернул деду деньги, тушёнку и закрыл его на ключ в собственном кабинете, предварительно угостив чаем с печеньем. Дед возмущался, стучал кулаком о стол, потом ломился в тяжёлую дверь, но капитан уже спал дома, а дежурный был предупреждён, что старика трогать не надо. «Пусть хоть ночь в тепле, а то октябрь - зябко», - приказал капитан, и дежурный согласился. «Проверил документы, и правда - полковник в отставке. С головой, конечно, не дружит, но жалко же», - доложил с утра старлей, тот что привёл нарушителя в отделение. «Родных бы найти, пусть заберут», - капитан поднялся по лестнице, открыл дверь ключом и тихо, чтобы не разбудить спящего Полковника, втиснулся за стол.

Теперь Полковник проснулся и орёт на капитана срывающимся голосом. Капитан думает, что этому вояке в лётных погонах хорошо бы помочь, но у капитана своих бед больше чем» достаточно и поэтому он обращается с Полковником сурово, без церемоний.

– Куда ты пойдёшь? Ну? Вчера с электрички ссадили, завтра замёрзнешь. Ведь тебе уже за семьдесят. Семья-то есть?

– Как вы обращаетесь к старшему по званию?
– шумит Полковник.
– Приказываю вам немедленно выпустить меня.

Капитан милиции вздыхает, тянется за термосом, достаёт из тумбочки кружку. Коричневый налёт на фаянсе пахнет казёнщиной.

– Ну, какой упрямый. Хочу же как лучше. Сейчас в военкомат позвоним. Глядишь, в санаторий пристроим или в госпиталь.

– Отпустите.
– Голос Полковника срывается, и он судорожно сглатывает. Берёт из рук капитана кружку, громко хлебает.
– Отпустите. Меня ждут. Ждут меня. На Кубу… Надо… Сегодня… Пожалуйста, отпустите. Я прошу.

Капитан слушает. Капитан хочет усмехнуться и покрутить пальцем у виска. Капитан пьёт сладкий чай, заваренный женой в чайнике без крышечки, и ему страшно. Капитан не знает, что сказать этому сумасшедшему старику, который теребит в морщинистых руках фуражку с уже неуставной тульей.

– Это важно. Если мы вылетим сегодня, то успеем к седьмому ноября, - Полковник уже успокоился и голос опять звучит, как на плацу, - поэтому вы обязаны мне подчиниться.

– Машина свободна?
– спрашивает капитан у чёрных дырочек телефона.
– Подгони к подъезду, а. Я сам тебя отвезу, и если врёшь - прямиком в госпиталь. Ясно?

– Да.
– Полковник выглядит довольным.

***

Из лыжных палок гнули каркас. Сержант засыпал песок в алюминиевые трубки, а инженер медленно водил горелкой, следя за тем, чтобы металл не лопнул. На огромном листе ватмана угольными рёбрами щетинился чертёж. Медленно. Медленно. Очень медленно. Каркас, гондола, сплетённая из прутьев и того же алюминия; отец Михаил смешно слюнявил ободранные пальцы и листал странички пособия, взятого в мастерской под табличкой «Умелые руки». Инженер, ставший на время главнокомандующим, бегал по лагерю вприпрыжку.

– Холодильники на кухне разобрать и достать мне оттуда трубки для горелки. Ясно?
– наскакивал он на Сержанта. Сержант послушно ковырял внутренности холодильника.

– Мотор нужен. Лучше четыре. Лучше от бензопил.

Лев Соломонович долго трусил. Целых два месяца. Потом ещё два, потому как боялся, что на лесопилке вспомнят чудного еврея, что толкался вокруг, расспрашивая про какую-то ерунду.

– Теперь пузырь, - командовал Инженер.
– Пузырь из чего делать будем, а?

– Шторки, - Милка открыла подсобку, куда складывались отжившие свой трёхмесячный век капроновые тряпочки, - тут шторок много. Если не хватит, можно с окон поснимать, но, поди, поистрепались уже.

Они строчили в две машинки: Милка и Лев Соломонович. Иногда на смену приходил Сержант. Иногда - отец Михаил. Кружок «Умелые руки» стал похож на мавзолей: пол, стены, окна - всё полыхало алым, ярким, отчаянным.

Каркас закончили к майским праздникам. Он возвышался на распорках над стадионом, точно кошмар палеонтологов, а машинки всё стрекотали, стягивая полосы в один огромный ковёр.

Натягивали пузырь трудно - несколько дней, но когда над плетёной лодкой заметался капроновый парус, ещё спущенный, но уже готовый взлететь, у Милки засвербело в носу.

– Красный - прекрасный, прям какая-то фееричная штукенция, - поморщился Инженер.

– Хорошо, что красный. Сразу понятно - свои летят.
– Полковник погладил трепыхающийся бок.

– Но я предупреждаю, материала было мало, и поэтому грузоподъёмность - фюить. Так что будем решать, кому на Кубу, а кому и здесь червей кормить… - сообщил Инженер вечером, когда «бессаме мучьо» отзвенело последними аккордами.