Гарнизон не сдается в аренду

— Я думал, что в деревне никого не осталось, — Гранцов развернул моторку и выбрал ориентиром светлую полоску песчаного обрыва на другом берегу. — Но даже если и живут там несколько старушек, откуда у них рыба?

— Слушай, какие старушки? Тебе рыба нужна или старушки?

— Одно другому не мешает.

— Особенно, если старушка лет тридцати, да?

Керимов громко расхохотался, придерживая одной рукой кепку, а вторую подставив ладонью кверху под шлепок гранцовской ладони.

— Эх, Димыч, жалко, что мы раньше не встретились. Я бы тебя с такими девочками познакомил… Какие у меня студентки были! Бриджит Бардо, честное слово! Сыграли бы свадьбу сначала по нашему закону, потом по русскому, весь Баку сидел бы за твоим столом…

— А что, сейчас мне уже поздно играть свадьбу?

— Свадьбу играть никогда не поздно, — помрачнев, ответил Керимов. — Только бакинцев за нашим столом уже не будет. Настоящих бакинцев больше нет.

Он прорычал что-то на родном языке и начал загибать пальцы, ругаясь:

— Этого Горбачева! Этот Народный Фронт! Этих дашнаков! Как мы жили, как мы жили! Какой был Баку!

Доктор Исмаил оглы Керимов родился в карабахской деревне в семье простого председателя колхоза. Было у Доктора несколько сестер и три брата: Тельман, Союз и Местком. Тельман был старшим братом, поэтому стал агрономом и должен был — лет через сорок-пятьдесят — сменить отца на председательском посту. Союзу и Месткому выпало продавать помидоры — понятно, за прилавком они не стояли. А Доктора по разнарядке зачислили в московский вуз.

Доктор не оправдал надежд, навязанных ему вместе с именем. Он не стал ни врачом, ни большим ученым. Не пошел ни по юридической, ни по партийной части. Да еще и женился на русской. Правда, жена была бакинкой в пятом поколении, и это отчасти смягчало нетрадиционность его выбора. Но только отчасти. Потому что сыну председателя полагалось жениться на дочке секретаря райкома, не меньше.

Тем не менее, родня и земляки могли им гордиться. Он стал первым выходцем из района, защитившим кандидатскую диссертацию. Кроме того, на весь район он был единственный мужчина, способный выговорить: «автоматизированные системы управления». Но, конечно, больше всего земляки гордились тем, что Доктор работал в большом Бакинском институте и жил в большой Бакинской квартире (хоть и у жены). Это означало, что у любого мальчишки из этого района теперь есть свой человек в Баку, есть свой уголок в центре города, и есть своя узенькая калитка в неприступной крепости высшего образования.

Но недолго радовались земляки, недолго и сам Доктор наслаждался чистой наукой. Началась война за Карабах… Когда оставаться на родине стало опасно, он собрал все свои регалии, прикупив еще дипломы медвуза и юрфака, и отправился в Ленинград. Доктор принципиально не хотел пользоваться помощью диаспоры (тогда, в 90-м, еще малозаметной), и обивал пороги фирм и кооперативов, хоть как-то связанных с компьютерами. Он методично ходил на собеседования и конкурсы, пока однажды не встретил особо продвинутого менеджера по персоналу.

Холеный белокожий очкарик, перелистав резюме, долго пытал Доктора по-русски и по-английски, по Паскалю и Лексикону, по Фигурнову и черту в ступе, и, наконец, сказал: «О кей. А теперь назовите четыре причины, по которым я должен принять именно вас». Доктор Керимов привстал, набрал воздуха и попытался мысленно сосчитать до двадцати. Но уже на счете «пять» он вдруг обнаружил, что стоит над опрокинутым столом, и, загибая пальцы, перечисляет родственников кадровика, и не только перечисляет, а еще и сообщает их параметры и произведенные над ними операции, причем операции эти проводил якобы лично сам Керимов.

Очнулся он почему-то в бане, где рыжий бородатый гигант посоветовал ему сменить профессию. «Я больше ничего не умею», признался Доктор. «Научим», пообещал Поддубнов…

Когда моторка накатилась на песчаный берег, Доктор Керимов сказал:

— Ты посиди, я на разведку схожу.

— Десять минут тебе хватит?

— Слушай, откуда я знаю? Ты куда спешишь? Сетку проверить? Я тебе и так могу сказать: она пустая.

— Да никуда я не спешу, просто хотел засечь контрольное время. Привычка такая, — сказал Вадим Гранцов.

Кроме контрольного времени ему хотелось еще условиться о связи и сигналах, а также проверить снаряжение, но он сдержался. Поглубже втянувшись в плащ-палатку, Вадим Гранцов застыл под ивой. Он попытался представить себя мокрым валуном на берегу, но тут же передумал, увидев прямо над собой чайку. Та ведь могла и поверить, что он не человек, а валун. Да и украсить его несмываемым «автографом».

Он набрал пригоршню гальки и принялся кидать камешки в воду. После первого броска на воде, рябой от дождя, расплылся круг, и Вадим старался, чтобы все следующие попадания приходились в центр этого расходящегося круга. При этом он бросал камешки прямой рукой из-за спины, по дуге, словно гранату или нож из положения лежа. Гранцов любил упражняться в прицельных метаниях, когда его никто не видел, и когда надо было чем-то занять время.

Прошло семнадцать минут. На восемнадцатой за кустами послышались тяжелые шаги и сопение, на двадцать первой минуте Доктор Керимов появился на берегу с пластиковым ящиком. В ящике были плотно уложены крупные пятнистые рыбины с радужным отливом. На двадцать второй минуте Гранцов смог закрыть рот и сформулировать свои чувства:

— Да это же форель!

— Форель-морель, слушай, какая разница! Мешок давай, — скомандовал Керимов.

На обратном пути они смотали пустую сетку, освободив пару неизбежных окуней.

Поддубнов критически осмотрел добычу и вынес вердикт:

— Да, товарищи, с экологией у нас хреново. Щука не клюет, а форель набивается в сетку. Делать нечего. Жарить с грибами. Из мелочи сварим ушицу погуще. Что останется — засолим.

Уже сидя на полке в бане, уже отогревшись и пропотев, Гранцов спросил Доктора Керимова о происхождении этой форели. Но тот только усмехнулся и попросил добавить пару.

Вадим добавил пару и взялся за веники. Он стоял спиной к каменке и хлестал себя крест-накрест, закрыв глаза от удовольствия.

— Натуральный шахсей-вахсей, — насмешливо заметил с верхнего полка Керимов. — По-русски, самобичевание.

— Видел я ваш басурманский шахсей-вахсей. — Отдуваясь, Гранцов опустил веники обратно в дубовую кадушку. — Совсем не то же самое. Дервиши лупят себя цепями в полный контакт. А веник — орудие бесконтактное. Он не должен касаться кожи. Он только пар гонит. Ну и чуть-чуть кончиками листьев цепляет. Давай слезай, обработаю.

— Я сам, сам. — Керимыч, сползая вниз, изобразил робкое сопротивление, но тут же был придавлен к доскам.