Гарпагониада

Локонов осушил стакан.

Парень ему снова налил со словами:

– Ну, ну, пей.

– "Вот так новогодняя ночь..." - подумал Локонов.

Анфертьев проснулся на берегу Байкала.

Как попал он сюда, он вспомнить никак не мог. Он помнил только, что, проводив Локонова домой, зашел в трактир.

– Должно быть опять ограбили, - подумал хладнокровно Анфертьев.

Он освидетельствовал свои карманы. К своему удивлению нашел в них двадцать рублей.

– В карты выиграл, что ли?
– подумал он, - только где? Как же меня отпустили с выигрышем?

Анфертьев стал вытряхивать карманы, не окажется ли там еще чего-либо. Он нашел пачку махорки. Свернул козью ножку. Закурил. Снова принялся исследовать карманы. Наконец, в кармане брюк он нашел тщательно сложенную бумажку. Он развернул ее.

"Инженер. . . . переулок Чехова, д. .. кв. .... покупатель мелочей".

Дальше разобрать было невозможно.

Он узнал свой почерк. Он попытался вспомнить, но вспомнить ничего не мог.

Пьяница любил рассказы о пьяницах. Медом не корми Анфертьева, а дай ему послушать рассказ о пьянице. Как известно, пороки, также как и добродетели, соединяют людей в корпорации. Такое негласное сообщество пьяниц существует в каждом городе. Верхним чутьем они узнают друг друга. Многие из них сидели в сумасшедшем доме и юмористически относились к себе - они понимают, что для них не существует ни любви, ни будущего. Они вспоминают о белой горячке, как о приятном состоянии духа, а о сумасшедшем доме, как о необыкновенно занимательном, полном неожиданных аттракционов цирке. Только сильная встряска могла взволновать их. Сидя на бережку опухшие, они слушали рассказ только что вернувшегося парня.

Анфертьев подошел и подсел к ним.

Опухший человек, неплохо одетый рассказывал. Время от времени берег оглашался хохотом.

– Так вот, - рассказывал человек, - в какую я кунсткамеру попал. Для каждого отделения там отдельный сад: для сумасшедших один, для нервных другой, для белогорячечных третий. При мне производился ремонт перегородок. Санитар возьми и отлучись на минутку.

Вот увидите, я сейчас вас рассмешу, сказал один сумасшедший.

Плотник перегородку чинил.

Подмигнул нам сумасшедший, поднял топор и отрубил плотнику голову.

Взял голову и спрятал в кусты.

Нам говорит:

А ну-ка, пусть он теперь свою голову поищет!

– Ну ты, врал, врал, да и заврался, - перебил его другой парень.
– Совсем это не при тебе было. Это уже когда я был в сумасшедшем доме рассказывали, может быть, этот случай при царе Горохе произошел.

– Не хочешь - не слушай, а врать не мешай, - вставил свое слово старичок. Вот хотите, про графа Пушкина случай вам расскажу. Был граф Пушкин - известный остряк. Любил он людей пугать. Напьется и обязательно идет людей пугать. Раз напился, пробрался в покойницкую, вынул из гробов замерзлых покойников, как мог усадил вокруг стола, каждому дал в руки по карте, мол, покойники воскресли и в карты играют. Устал что ли, лег в один из пустых гробов и уснул. Утром явились священники с причтом и народ. Видят - покойники в карты играют. И вдруг слышат. Кукареку!

– Глядят - всем известный Пушкин из гроба вылезает.

– Что же дальше.

– Известно что.

Пушкина арестовали и отправили в психиатрическую больницу. Слушал, слушал Анфертьев, от огорчения плюнул и пошел. Пьяницы, иронически посмотрев ему вслед, продолжали пить и закусывать. Подошел милиционер и стал гнать их.

– Сейчас уйдем, - сказали они философски. Встали и пошли. Анфертьев пошел к магазину Центроспирта.

Проходя мимо аптеки, он с удивлением заметил, что пальто на нем не его, а чужое.

Он махнул рукой.

– Все равно ненадолго... И пошел дальше.

* * *

Анфертьев пошел по адресу.

– Эк...
– подумал Анфертьев.

Поднялся по мраморной лестнице и позвонил.

– Извините, - сказал он открывшей дверь бледной старухе, нельзя ли инженера видеть?

– Пройдите в его комнату, - ответила старуха, - вот прямо, потом направо, потом налево вторая дверь.

Анфертьев пошел по коридору и постучал в украшенную сирено-образной ручкой дубовую дверь. Комната с венецианского стекла окном, выходящим во двор, была тускло освещена. Спиной к двери, у письменного стола сидел лысый человек и работал. Поминутно он брал конфектные бумажки и раскладывал по ящичкам.

Тетрадка с картинками, отклеенными от спичечных коробков, лежала в стороне.

Над ней сидел другой лысый человек.

– Извините, я только на минуту, - остановившись в дверях, сказал Анфертьев дрогнувшим голосом.
– Я слышал, вы собираете конфектные бумажки. Человек, сидевший спиной к дверям вздрогнул и поднялся.

– Здесь кто-то есть, - сказал он другому пожилому человеку.

– Да, сюда, кто-то вошел, - ответил тот и тоже встал.

– Извините, я слышал, вы собираете конфектные бумажки, - повторил Анфертьев и выступил из темноты.
– Я Анфертьев.

– Очень приятно, Торопуло. А вот мой друг, Пуншевич. Чем могу служить?

– У меня есть большая коллекция конфектных бумажек, - прошептал Анфертьев.

Глаза Анфертьева, обежав комнату, остановились на письменном столе. Анфертьев заметил бюсты Пушкина, Гоголя и массу книг, мерцающих, как огоньки и какие-то темные картины. Ему показалось, что в комнате масса драгоценных вещей, что она наполнена спокойствием и солидностью.

– Присаживайтесь, - сказал Торопуло, - должно быть вы хотите вступить в наше общество?

– В какое общество?
– спросил Анфертьев.

– В общество собирания и изучения мелочей. Ведь вам все известно?

– Не совсем так, - ответил Анфертьев, - я человек бедный, мне некогда собирать и изучать. Я продаю. Я хотел бы вам продать то, что вам, мне кажется, нужно. Мне показалось, что я вам могу быть полезен.

– Я не совсем понимаю, - сказал Торопуло.

– Видите ли, я торгую всем тем, что никому не нужно, - начал Анфертьев оживленно. То есть я не совсем точно выразился, я торгую тем, что сейчас не имеет цены, а в будущем будет иметь огромную ценность. Я торгую сновидениями, я торгую конфектными бумажками, уличными песнями, воровским жаргоном, я всем торгую, что не имеет веса, и как будто не имеет никакой ценности в современности. У меня есть свой круг покупателей, они мне заказывают, и я достаю им все то, что почему-либо интересно для них. Вот для вас я могу доставать конфектные бумажки, спичечные коробки и вообще все, что вы пожелаете.

– Да вы сказочный человек, - сказал Торопуло.
– А как вы узнали о нашем существовании? Да, мы все это собираем, но до собирания сновидений мы не додумались! Это идея, не правда ли?
– обратился он к Пуншевичу.

Не стоит растекаться, - ответил Пуншевич.

– Я могу доставать сны и девушек, и старичков, и рабочих, и крестьян, и интеллигенции о еде.

– Очень интересно! С вами нужно поддерживать связь. А может быть у вас уже есть сны о еде, сны, как-либо связанные с едой?

– А еще что вы продаете, что можете предложить?
– с любопытством перебил Пуншевич. Нам нужны обертки от мыла, только знаете, не современные, современные мы сами достанем, а скажем, времен освобождения крестьян, или как-либо связанные с мировой бойней.

– Здесь темно, - сказал Торопуло.

Комната осветилась. Анфертьев был ослеплен. Книги в любительских, мозаичных, тесненых нежнейших переплетах стояли на полках. Шелк и муар, шагрень и марокин, пергамент, похожий на слоновую кость - развлекали глаз. Бюсты великих писателей стояли на полках и по углам комнаты. Картины, зеркала, ковер с великолепно исполненными плодами, потолок со сценами охоты как бы увеличивали объем комнаты. Все это переливалось, отливало серебром, искрилось перламутром, сверкало полированным золотом, желтело и белело и, каким-то образом становилось нереальным.