Гарри Поттер для взрослых или КАК ОНО БЫЛО

— Уйди!

После четырёх часов нескончаемых Юлиных криков Ростиславу хотелось одного: перемотать время назад, чтобы уведомить каждого в этом учреждении о том, что он не муж роженицы и присутствовать при родах ему никак нельзя. Будогорский затаился в уголке палаты и с тоской посматривал на Юлию, сомневаясь, что это действительно она — весёлая, отважная, независимая Юлька, какую он знал. Время от времени он пытался взять Юлю за руку или приободрить словами. Но она, сцепив зубы, стонала:

— Славка, почему ты до сих пор тут? Уйди, меня от тебя тошнит!

Тошнило её, наверно, всё же не от него, а от чего-то другого. И в результате вырвало. После чего заботливые нянечки хотели сменить под ней простынь, но Юлька так завизжала, что они ограничились тем, что подпихнули под её щёку пелёнку. Любое движение доставляло Юлии муку, и она не позволяла до себя дотрагиваться. Так и лежала: мокрая от перевёрнутого под ней судна с околоплодными водами, с дурно пахнущей пелёнкой под щекой. Противореча сама себе, Юля со странной настойчивостью просила медперсонал разрешить ей походить. На что ей отвечали НЕТ. Медицинские работники, на его взгляд, вообще отличались крайним бездушием. Между делом они гоняли чаи, решали сканворды и перелистывали глянец. С другой стороны, может, это часть терапии? Так или иначе, Ростислав чувствовал себя отвратительно. И не находил ответа: зачем он здесь?! Но, наверно, во всём есть смысл. Так, например, он теперь был почти уверен, что никогда не возжелает жены ближнего. ‚Слава Богу, тут нет впечатлительного Севы. Представляю, что было бы с ним… и со всеми теми, кто посмел пустить процесс родов его жены на самотёк‘. В конце концов, всё плохое когда-нибудь кончается. Вот и срок Юлиных родов подошёл к логическому финалу. К ней в очередной раз подошёл молодой хамоватый доктор, которого величали Евгением Владимировичем, и после беглого осмотра подал знак тащить роженицу в операционную. Запинающуюся, в мешковатой ситцевой рубахе, Юльку под белы рученьки уволокли в соседнее помещение. В ‚родилку‘ Барина не пустили. Он наблюдал через стекло, как на упирающуюся Юльку напялили шапочку самого нелепого вида и, уложив на высокое кресло, принялись натягивать ей на ноги шитые белые сапоги (у него были такие же, когда играл в школьном спектакле снеговика). Зачем, спрашивается?!. Жалость — вот что он испытывал к Юльке сейчас: беспомощная, страшненькая, страдающая. Как мало надо, чтобы гордого, смеющегося человека превратить в такое вот кровоточащее… нет слов! Юлия замолчала. Больше не орала. Будогорскому были видны только спины врачей и сестёр. Господи, сколько же их! Акушер и акушерка, педиатр, сестра педиатрического отделения, анестезиолог и ещё кто-то, кто прошёл прямо в операционную. Интересно, если б Юля находилась в больнице ‚Святого Мунго‘, чем бы это отличалось от того, что он видит сейчас? Наверно, колдуньи способны оказать более квалифицированную помощь, чем эти ‚эскулапы‘. Конечно, рожать завещано ‚в муках‘, но не в таких же… Кстати, некий господин Никитин (который наплодил чёртову кучу детей и выпустил прорву педагогической литературы) собирал свидетельства рожениц о ‚приятности родов‘. Изданы они были в книжице величиной с брошюру, и как-то она попала в руки Будогорского. Будучи человеком любознательным и неленивым, Ростислав её прочёл. Что ж, сегодня этот миф полностью развенчали. Буквально у него на глазах. Так же, как и тот, что роды благотворно влияют на организм женщины. Собственно, последнее утверждение — это официальная версия. Как, например, и то, что большевики в своё время горячо приветствовали смешение благородной дворянской крови с пролетарской. С другой стороны сами высокопоставленные большевики — тоже не из ‚простых‘ — никогда (или почти никогда) на тётеньках из народа не женились. Если таковой брак всё же имел место, то супруга занимала место прислуги. Так-то. Поэтому стоило задуматься, из чего формируется будущий человек и откуда чего берётся. Недаром извечно желание гурманов-мужчин иметь в любовницах женщину нерожавшую — без отвислых грудей, дряблого зада и растяжек на бёдрах. Современные женщины, правда, борются с издержками природы: диета, пластика. Взять хотя бы Юлию: выглядит лет на двадцать пять… в одежде. Подробностей он не знает. Может, и слава богу? Что-то слишком тихо там, за стеклом… Дверь распахнулась:

— Нина, капельницу! — крикнула женщина — анестезиолог.

— Что случилось? — схватил её за рукав Ростислав.

— Схватки прекратились — вот что случилось, — с досадой прокричала врачиха.

— Ну, ладно, хватит! — Будогорский взял себя в руки и, решительно отстранив женщину в белом халате, вошёл в операционную.

Дальнейшее произошло на автопилоте. Чтобы избежать ‚охов‘, ‚нельзя‘ и прочего, он наложил заклятие обездвиживания на весь клинический персонал и подошёл к Юле. Она была без сознания. Кровь багровым пятном расползалась по гинекологическому креслу. Ростислав принял решение спонтанно. Он телепортировал Бабе Яге, и через минуту та уже была на месте.

— Э-эх! — только и смогла крякнуть старушка и принялась за ворожбу.

Кровотечение остановилось. На щёки Юлии вернулась краска. Яга положила ей руку на живот и тихо сказала Будогорскому:

— А теперь считай со мной до десяти. Ежели не срастётся у нас с тобой — считай, потеряли мы девку.

— Раз… — медленно начал он считать.

На счёт ‚шесть‘ Юля открыла глаза, а на ‚семь‘ раздалось тоненькое попискивание — это родился первенец, девочка. К концу десятка на свет появился и второй ребёнок, мальчик. Бабка ловкими руками повитухи уложила детей на стол, обтёрла их своим передником и завернула в платок.

— Смотри, чтоб платок мой не сымали, — наказала Баба Яга. — Да детей чтоб не разлучали. А то беда будет. Ну всё, милок. Обращайся, коли что. А меня здесь видеть не должны.

Она провернулась на пятке костяной ноги и была такова. Будогорский снял заморозку с практикующих ‚гиппократов‘, и они закрутились возле пациентки.

— Это ещё что за грязная тряпица на новорожденных? — гневно вопрошал медсестру педиатр. — И почему они спелёнуты друг с другом?

Ростислав посмотрел докторице прямо в лицо и внушительно произнёс:

— Так надо, доктор.

Та моргнула:

— Ну, надо так надо… Леночка, в детскую ребятишек.

У Юлии благополучно закончились роды, и она стала приходить в себя:

— Что с малышами? — был первый осмысленный вопрос, который она дала своим обычным голосом.

— Дети полностью жизнеспособны. Нужды помещать их под колпак нет. Девочка 2 кг, 49 сантиметров. Мальчик такого же роста, но чуть поменьше весом — кило девятьсот пятьдесят. Поздравляю Вас, Вы отлично справились! — произнёс Евгений Владимирович, довольно потирая руки. — Дети будут находиться в смежной с Вами палате. Так что сразу, как только Вас переведут на отделение, Вы их увидите.

— Вы тоже молодец, папаша. Обошлись без истерик, — обратился к Ростиславу доктор. — Следуйте в палату.

Юлька нащупала руку Будогорского и тихо засмеялась:

— Что, теперь ты меня больше не любишь?

Она стащила с волос позорную шапочку и попросила:

— Побудь со мной.

Шагая рядом с её каталкой, Ростислав улыбался. Теперь он твёрдо знал, ЗАЧЕМ он здесь: чтобы спасти её жизнь. Её и её детей. И ещё убедился в том, что больше не любит её. Не любит так, как до этого… но, может, и не меньше, просто по-другому. За пять дней, которые Юлия провела с близнецами в больнице, Будогорскому нужно было приобрести всё для малышей: кроватку, коляску, пелёнки, распашонки, ползунки, чепчики, рожки… всё по километровому списку, составленному Юлей. До родов она ничего не приобретала. Дурная примета, видите ли. Из-за её странной причуды Ростиславу пришлось долго юлить, упрашивая МакГонагалл дать ему отпуск на недельку. А ведь помимо Школы была ещё кампания Гарри (к слову, в последнее время ребята проявляли активный интерес к личной жизни своего учителя). Подростки сейчас находились в Тибете в одной тихой обители. Они постигали тайны, необходимые для воспитания духа и тела. Гарри, Рон и Гермиона относились к Будогорскому столь же ревностно, будь он их любимой вещью. Да, Ростислав был им нужен. Но Юлии ещё нужнее. Поэтому он и разрывался на два фронта. Спал по два — три часа. Вот и сегодня сразу после рандеву с будущей помощницей по хозяйству (Катериной, Юлиной знакомой) Будогорскому надлежало сразу же отправляться на Восток. Он уже успел побывать у Юльки и притащить ей соки, фрукты, йогурты. Похоже, несмотря на обилие питья, молока у неё нет и не будет. Жаль, малыши будут на искусственном вскармливании. Грудное молоко быстрее поставило бы их на ножки. А вот, кажется и тётенька, которая будет нянькать Асю и Гошу (Юля так решила назвать ребятишек). По оценке Юлии Катя — super. Но, поскольку у Будогорского как ни у кого работала поговорка ‚по одёжке встречают‘, он разглядывал женщину с откровенным скептицизмом: лет сорока пяти, кожа серая, круги под глазами коричневые, волосы пегие, широкая в кости, в бесформенной немодной одежде…

Чувствуя, что её бесцеремонно разглядывают, будущая няня от смущения заикалась:

— К-катя, — она протянула узкую ладошку. — М-мы договаривались с В-вами о встрече.

Барин взял себя в руки.

— Да. Конечно. Вот Вам предоплата, — он отсчитал пятьсот баксов. — И честное слово, Вы здорово облегчите мне жизнь, если заступите на службу прямо сейчас.

Катерина застенчиво улыбнулась.

— Я Вас представляла совсем другим.

— Почему же? — удивился Будогорский.

— Видите ли, — робко заговорила она. — Я давно знаю Юлию. Она терпеть не может красавчиков. И вот Вы… её муж.

— Вы ошиблись. Я не её муж, — у Будогорского отчего-то испортилось настроение.

Он коротко попрощался и зашагал прочь. Кажется, эта бабёнка брякает первое, что приходит в голову!.. Что ж, Юлия более-менее благополучно разрешилась от бремени. Вот удобный момент, чтобы свести к минимуму общение с ней и заняться своими непосредственными обязанностями.

— Тётя Петунья сейчас осталась бы довольна твоей причёской, — Рон провёл рукой по бритой голове Гарри и расхохотался.

— На себя посмотри, — проворчал Гарри, машинально дотрагиваясь до макушки.

Тут уж вытянулось лицо Рона:

— Что верно, то верно. Видок у меня того… — вынужден был признаться он и озабоченно поскрёб в затылке. — Но Гермионе и того хуже.

Вспомнив стриженную под ноль подругу, приятели загрустили. Вот уж почти месяц они жили в общине тибетских монахов близ местечка с труднопроизносимым названием Ту-тянь Хэянь. Монашье братство разместилось в обители невероятной красоты, выстроенной руками монахов ещё в первом веке до нашей эры. Чуждый язык, чужая культура и чужеродная природа — всё это, как ни странно, завораживало. И если к непривычным европейцу ландшафтам Гарри привык (хотя и не уставал ими восхищаться), а с китайским языком они справились с помощью магии, то с освоением восточной культуры дело обстояло сложнее. Гарри уже проходил ускоренный курс русской магии. Но вот у Рона и Гермионы такой практики не было. Им приходилось туго. Да и вообще, постигать искусство боя в кратком экскурсе — это вам не научение некоторым штучкам под руководством такого либерала как Будогорский. Надо сказать, что в понятие ‚искусство боя‘ входило не только умение красиво драться, но и вести аскетический образ жизни. Плюс к этому: владеть собой и правильно питаться. Согласно местным обычаям женщина не является слабым соперником, если прошла обучение в такой школе. И она должна во всём соответствовать мужчине — никаких послаблений. Их сенсей всячески подчёркивал, что любая самка, защищая своего детёныша, способна на такие чудеса ловкости, силы и выносливости, которые и не снились мужчинам. В обычной же жизни самки (он так и говорил: ‚самки‘) ленивы, капризны и изнеженны. Видимо, поэтому для девушек (помимо Гермионы курс обучения проходила ещё пара послушниц) в его колонии были созданы экстремальные условия. Спали они на дощатом полу — и Рон боялся, что Гермина того и гляди заболеет. Ходили исключительно босиком. Никаких специально отведённых мест для соблюдения правил личной гигиены у них не было, из-за чего девчонкам приходилось вставать раньше парней (это притом, что подъём и так был с восходом солнца). В результате Гермиона имела вид детдомовского ребёнка: худая, лысая, бледная и, как следствие, злая. С первого дня у неё сложились особые отношения с учителем. Она категорически отказалась от бритья головы, а просто убрала волосы под бандану. В самом начале занятия она сделала шаг вперёд и задала вопрос (по-английски, разумеется).

— Скажите, пожалуйста, каким именно видом борьбы мы будем овладевать?

Старец взглянул на неё как на таракана. Истолковав это как немой вопрос, Гермиона пояснила:

— Ушу, кун-фу, каратэ или джиу-джицу…

Она могла бы продолжить, но мощный рык, напоминающий львиный, заставил её замолчать. А в следующий момент Гермиона уже лежала поверженная, не понимая, что происходит. Лежать, однако, ей пришлось не долго. Наклоняясь к ней на мгновение, сенсей успел намотать длинные волосы Гермионы на кулак, а ещё через мгновенье их подружка болталась в воздухе, визжа, что есть мочи. Учитель брезгливо сморщился и отшвырнул её. Ударившись оземь, Гермиона тут же вскочила и бросилась прочь.