Гарри Поттер для взрослых или КАК ОНО БЫЛО
Шрифт:
— А нельзя ли навсегда освободить человечество от этих пороков? Раздавить их, утопить, уничтожить? — Снегг обратился с вопросом к Афине, справедливо полагая, что она тут главная.
Но та лишь покачала головой.
— Нет. Их можно только до поры до времени запереть на ключ.
— Но обмануть де Морта ведь мы сумеем? — спросил Северус.
Тотчас выражение лица Афины стало отчуждённым.
— Не вмешивайте нас в свои дела, молодой человек, — сурово произнесла богиня.
— Боюсь, что следующий, кого направит к вам Тёмный Лорд, не будет столь лоялен. Во всяком случае, мысль вести с вами переговоры у него может и не возникнуть.
— Для этого надо знать, где хранится Ящик Пандоры, — парировала Афина (мало-помалу разговор с богами свёлся к диалогу между ней и Снеггом).
— Труда не составит. Наш общий друг Гефест столь импульсивен, что сообщить, ГДЕ находится Пандорин Ящик, доставит ему удовольствие, — язвительно произнёс Северус.
— Постойте! Что же Вы предлагаете? — вскричала Афина.
— Разделите чувства. Все со знаком „минус“ поместите в фальшивый ларец и
Вдохновение опять что-то горячо зашептала Афине на ушко.
— Фея предупреждает, что твой нынешний Хозяин опасен. Разоблачение грозит тебе гибелью, — озвучила Афина шёпот Вдохновения.
— Знаю, — скромно ответил Северус. — Однако в противном случае гибель ждёт всё человечество.
Видимо, его последняя фраза возымела должный эффект. Потому как к концу дня Снегг был уже счастливым обладателем пресловутого Ящика. Не решившись заночевать с таким ценным грузом у Джакомо, он незамедлительно отправился в Лондон. Так у него образовался один выходной. Прибыв в Паучий тупик, Северус с наслаждением развалился на диване (который теперь был задрапирован велюром, а на полу примостилась шкура белого медведя). Он утопил дурно попахивающие ноги в густой и жёсткий мех. Тут же медвежья башка, злобно ощеряясь, попыталась ухватить его за несвежие носки. Северус едва успел увернуться, запрыгнув с ногами на диван. В отместку он стащил носки и швырнул их в морду зверя. Тот, урча, заглотил их и стал неспешно пережёвывать. Ухмыльнувшись, Снегг заморозил и без того мёртвое млекопитающее и поднялся в спальню. Ящик — с тех пор, как заполучил его, — он так и держал под мышкой. „Надо бы пристроить его… в лабораторию, в сейф“. В спальне пахло духами Нарциссы. „Будогорский всё резвится“, — устало подумал Снегг. Полочки в ванной теперь пестрели шампунями, кремами, гелями во флаконах разного цвета и калибра. Северус включил воду и отнёс Ящик в кратковременное хранилище. В заветном месте лежала карикатура от Будогорского: внизу, в грязи, корчился Волан-де-Морт, а сверху, под облаками, парил ангелоподобный Северус Снегг. Последний дёргал за ниточки Тёмного Лорда, тот ритмично подёргивался. Северус захватил рисунок в ванную и, повесив его на ручку шкафчика, погрузился в ароматную пену.
Как это водится, вода на него подействовала как настой пиона. Он задремал.
— Тщательно освобождайте свой мозг. Контролируйте свою память! Осталось не так долго, — наставлял его Альбус Дамблдор. — Вы должны быть осторожны ВДВОЙНЕ, ВТРОЙНЕ!
Альбус понизил голос.
— Я узнал, что хранитель Тома Реддла — Салазар Слизерин, — (даже во сне Северус почувствовал беспокойство).
Я нетрадиционно начал с плохой новости. Но есть и хорошая: я ощущаю себя почти настоящим. С этого времени буду помогать Вам активнее.
Снегг проснулся от прикосновения старческой щеки к его лицу. Это Дамблдор поцеловал его в лоб.
Глава 14. Звезда Сиона.
Зачёты, лабораторные, лекции, рефераты… Будто и не было никакой угрозы. Никакого Волан-де-Морта. Рон считал, что это затишье перед бурей. Гермиона полагала, что первоочередная задача Лорда укрепить своё пошатнувшееся здоровье, а потом „он ещё покажет“… Гарри же думал, что здоровья Тёмному Лорду уже не восстановить. И если он это поймёт, тогда и начнётся
III
мировая. Будогорский тоже был того же мнения. Гарри знал, что друзья ревнуют его к Барину. Хотя это было по меньшей мере странно: он же не ревновал их к собственным родителям! Доходило до того, что иногда Гарри чувствовал себя лишним в присутствии друзей: какие-то перемигивания, многозначительные ухмылки, рукопожатия под столом… Всё это казалось ему по-детски смешным и нелепым. С Джинни тоже отношения были хуже некуда. Гарри замечал за собой, что частенько в середине их разговора ему становилось скучно, он отключался… а когда приходил в себя, её уже рядом не было. Вот с Будогорским Гарри всегда чувствовал себя „в своей тарелке“. Иногда он брал учебники и шёл заниматься в профессорский кабинет, иногда — просто поболтать. Восхищаясь собственным отцом, так сказать, заочно, Гарри, по сути, не знал его. Мысленно он воздвиг Джеймса не пьедестал, и посему образ отца стал для него иконописным, почти библейским. Барин на этот счёт говорил: „Не сотвори себе кумира!“ — и посмеивался. Казалось, он знает что-то такое про Поттера-старшего, чего не знает Гарри. Ростислава Апполинарьевича любили все. И он знал это. Говорил, что это своего рода дар. Довольно редкий. По его словам, он знаком лишь с одним человеком, который обладает тем же даром… Однажды он обмолвился, что Лили Эванс — как ему кажется — тоже имела в арсенале сие замечательное свойство. Будогорский часто отлучался из Хогвартса. А когда появлялся, бывал рассеян и меланхоличен. На вопрос „не влюблён ли он, часом?“ Барин криво усмехнулся и ничего не ответил. Гарри решил, что обязательно вернётся к этому разговору. Большой популярностью среди студентов пользовался кружок Будогорского. Первоначально планировалось, что он будет существовать только для семикурсников. Позднее Ростислава Апполинарьевича уговорили ещё и учащиеся VI-го курса. А после этого стали проситься и с V-го, и с IV-го и даже с III-го. Барин принял соломоново решение: кто пройдёт составленный им тест, тот и будет посещать его занятия. В результате отсеялись некоторые старшекурсники, зато прибавилось студентов с III-го и V-го. Ученики IV-го курса оказались слабаками. Занятия носили чаще всего практический характер. Труднее всего осваивались манипуляции с руками: щелчок пальцами — и перед тобой наполненные шампанским фужеры; хлопок в ладоши — к твоим услугам
исходящий паром обед (к примеру)… Ребятам, привыкшим к волшебным палочкам, эта наука давалась тяжело. Дело в том, что тут действовало не конкретное заклятие, а жест. И он должен быть предельно чётким — а нюансов тысячи. Так, например, хлопок перед собой — сигнал к появлению жаркого, а скользящий парный хлопок (так называемые „тарелочки“) — установка рождественской ёлки. И так далее. Барин учил такому, что классифицировалось кодексом волшебников, как магия, применяющаяся в ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫХ случаях: прохождение сквозь стены, обезличивание… Что касается последнего, то Будогорскому пришло на ум научить этому магическому приёму, когда Гарри спросил, что такое предпринял его учитель, когда им довелось повстречать Джокера.— А-а! Помнится, я вошёл в стену, — Будогорский живо продемонстрировал ошеломлённым студентам своё мастерство.
Сливаться с большим пространством, соответствующим человеку в натуральную величину (двери, стена, пол), научились практически все. Барин же мог поместить себя на обложку книги и даже на спичечную головку! Это давалось единицам (Геримионе, конечно, Джинни — которая вообще была очень способной, Гарри — с натяжкой, и двум-трём когтевранцам — в том числе Полумне). Рону очень хотелось овладеть сиим искусством — таким образом ему хотелось подурачить Фреда с Джорджем… ну, и не отставать от друзей — но, к сожалению, пока его успехи равнялись нулю. Иногда Будогорский предавался воспоминаниям — когда его об этом просили. И в этом было его главное отличие от прочих преподавателей. Если остальные учителя тут же на вопрос „Каково это было на самом деле?“ тут же принимали неприступный вид, то Барин с удовольствием делился своим опытом. Как правило, в своих рассказах он выглядел этаким дурачком — простофилей, которому просто везло. Но хогвартцы прекрасно понимали: равного их профессору надо поискать. Приближалось Рождество, перед которым была запланирована встреча Высшей лиги по квиддичу. В прошлый раз на Хэллоуин (когда Гарри с Будогорским были в Годриковой впадине) команда „Когти Грифа“ всё-таки продула. Все говорили, что играли они здорово, но ловцу — пуффендуйцу повезло больше: он сумел поймать снич, когда счёт был 80:10 в пользу „Когтей…“. Он к тому же признался, что схватил мячик совершено машинально — так ловят надоедливую муху у себя под носом. Но с фактом не поспоришь: команда противника одержала верх. Рон очень убивался по этому поводу, хотя его никто и не думал винить. Тем не менее, жажда вырвать реванш у Слизерина была огромной (почему-то команду „Слизерин и Ко“ так и считали слизеринской, несмотря на равное по количеству в ней игроков от Пуффендуя). Игру назначили на 24-е декабря. Один из загонщиков, когтевранец Норман Винсент на уроках по трансфигурации нечаянно сунул голову в кувшин, который его товарищ превращал в сову, в результате чего сам подвергся трансфигурации. Сейчас внешний облик его полностью восстановили, но разум оставался серьёзно повреждённым. Бедолага! Рождественские каникулы ему суждено было встретить на больничной койке. Всё это к тому, что загонщиком Гарри поставил бывшего голкипера, а Рон вновь очутился на воротах. При таком раскладе вся команда надеялась на выигрыш.
— Гермиона, сегодня у меня была молниеносная реакция… Гарри сказал, — хвастал Рон (только что команда вернулась с тренировочного матча).
Гермиона одарила его взглядом, напоминающим материнский: любящим и в то же время чуть насмешливым.
— Ну-у, если случится так, что вы выиграете, у меня есть сюрприз, — лукаво проворила она.
Рон незамедлительно отреагировал:
— Для меня?
— Увидишь.
Она прошествовала к себе в спальню, Рон — точно загипнотизированный — провожал её глазами.
Гарри провёл ладонью перед его лицом:
— А-ля, у-лю! Очнись! Ты всё помнишь, что я тебе сказал?
— Ну да, — кисло подтвердил Рони. — Не отвлекаться. Не слушать выкрики с трибун. Не расслабляться.
— Точно, — Гарри легонько ткнул приятеля в плечо и отправился в душевую.
— Эй! Гарри! — окликнул его Ростислав Апполинарьевич.
Гарри чуть не завыл от нехорошего предчувствия — точно так же Барин отозвал его накануне игры по квиддичу в День всех Святых. Однако когда повернулся лицом к учителю, уже смог взять себя в руки.
— Молодец, Гарри, — протянул ему для приветствия руку Будогорский. — Контролируешь свои чувства. Впрочем, ты волновался совершенно напрасно. Просто я хотел пожелать удачи перед ТВОИМ матчем.
— Вы уезжаете? — лицо у Гарри вытянулось.
— Возможно… — Будогорский рассеянно оглянулся. Потом сфокусировал взгляд на Гарри и повторил. — Возможно, меня не будет к началу игры. Но я обязательно вернусь до того, как ты поймаешь снич. „Ни пуха, ни пера“!
Барин подмигнул Гарри и свернул в смежный коридор. Настроение было испорчено. Когда Гарри окунулся в тёплую, пенистую воду бассейна, им вдруг овладел безотчётный страх: что будет, если с Будогорским что-нибудь случится? Он потерял родителей, Сириуса, Дамблдора… Если на этот раз будет Барин… Нет… Гарри схватил одежду и, напялив её кое-как на мокрое тело, бросился в кабинет профессора защиты.
Увы! Кабинет оказался заперт.
За учительским столом на следующее утро место Будогорского пустовало. Нервничая, Гарри беспричинно гаркнул на Рона и оставил без ответа „здравствуй!“ Джинни. В раздевалке он переодевался молча — команда тотчас переняла этот угрюмо-упаднический настрой. После традиционного приветствия капитанов игроки взмыли в воздух.
— Итак, игра начата. Цифры таблоида 0: 0. Шансы равны, — зазвучал размеренно-слащавый голос комментатора.
Гарри с удивлением свесил голову вниз. Он не ошибся. Действительно, голос принадлежал декану Слизерина, Горацию Слизнорту. Ну, и дела! Ни разу ещё на его памяти педагог не выступал в этой роли.