Гарсиа Маркес
Шрифт:
Сюжет метафорического рассказа — последняя влюблённость художника, немолодого, много добившегося, всё испытавшего, в мальчика, свой не достигнутый и не постигнутый идеал, — разворачивается на фоне страшной эпидемии в Венеции, мастерски написанной. «Это была Венеция, льстивая и подозрительная красавица, — не то сказка, не то капкан для чужеземцев; в гнилостном воздухе её некогда разнузданно и буйно расцвело искусство. <…> Венеция больна и корыстно скрывает свою болезнь…»
Тогда, при въезде в Венецию, во время первой прогулки вдоль Канале Гранде, по мостам, по площади Сан-Марко, за чашечкой кофе в легендарном кафе «Флориан», где сиживали Гёте, Байрон, Жорж Санд, Вагнер, Мюссе, Достоевский, при посещении кладбища Сан-Микеле у Маркеса возникла идея,
Репортажи из Венеции о Бьеннале кинематографического искусства были отменными, Маркес реабилитировал себя в глазах владельца газеты «Эль Эспектадор». После Венецианского кинофестиваля, не ставя в известность редакцию, он направился в Вену, куда прибыл ровно через два месяца после того, как Австрию оставили советские войска. Вообразив, будто его путешествие кончилось в Вене, Маркес прожил там весь октябрь 1957 года, написав оттуда всего три небольшие корреспонденции. Там он случайно якобы познакомился (уже тогда был магическим реалистом!) с колумбийкой фрау Робертой (она же Фрида) — ясновидящей. В полнолуние они провели на Дунае ночь, и вещунья сообщила Габо, что путь его из Вены лежит на восток.
Сызмальства веря гаданиям, наш герой направился в Чехословакию и Польшу. Но сам толком никогда не признается в тех никем кроме гадалки несанкционированных поездках. Краков ему не понравился консерватизмом и регрессирующим католицизмом. Потряс Освенцим: «Там есть галерея из огромных стеклянных витрин, доверху заполненных человеческими волосами. Есть галерея, где выставлены обувь, одежда, носовые платочки с вышитыми вручную инициалами… Есть витрина, забитая детской обувью со стёртыми металлическими набойками: беленькие ботиночки для школы…»
В Рим он приехал во второй половине дня, когда рестораны были закрыты на сиесту. Колумбийский консул порекомендовал молодому журналисту поселиться у своих приятелей в небольшом семейном отеле неподалёку от виллы Боргезе, в котором часто останавливаются колумбийцы. На следующее же утро, за завтраком, наш герой познакомился с Рафаэлем Рибера Сильвой, тенором из Колумбии, который уже шесть лет в Милане, Неаполе и Риме учился у знаменитых итальянских мастеров пения. Они быстро подружились. Рафаэль не только показывал Маркесу Вечный город со всеми нюансами, но и переводил его интервью, в том числе довольно сложные, например, с самим папой римским Пием XII. (В Европу Маркес был направлен главным образом для освещения смерти понтифика.) Папу — благодаря и переводу Рафаэля — Маркес сумел обаять своим остроумием, оригинальностью взглядов, рассказов о жизни в Латинской Америке (как через годы — президентов, премьер-министров многих стран). Папа предложил продолжить диалог, они стали встречаться — и в Ватикане, и в других местах. Маркес написал пять очерков о папе. Вызывая зависть у аккредитованных при Ватикане именитых журналистов, Пий XII приглашал весёлого колумбийца в поездки по стране, рассказывал об истории Церкви, пытался обратить атеиста Габриэлло к Богу.
— А всё-таки, — пытал Маркес, — это правда, что в XIII веке папой римским была женщина, папесса Иоанна, Джиберта, как её называл Боккаччо, и родила от монаха прямо во время торжественной процессии?.. А почему на стене в Ватикане, где выбиты имена римских пап, не значится Иоанн XXIII, в миру Балтазар Косса, бывший пират, лишивший девственности сотни монашек и превративший монастыри в бордели, где устраивались оргии, а награбленные им сокровища легли в основу богатства дома Медичи?..
— Сын мой, — отвечал папа, — на всё воля Божия, но мне бы не хотелось упоминать даже имён антипап. Ты молод и неопытен, чтобы понимать, насколько дьявол силён, хитёр и коварен!.. А ты, судя по вопросам, веришь в потусторонние силы? В приметы? Во всякие эти гороскопы, созвездия? Суеверный?
— Ну, не так чтобы очень… — уклонялся от ответа журналист. — Но вот числа семь и тринадцать,
например, мне приносят удачу. Люблю жёлтый цвет, хотя он считается цветом измены и несчастий. Верю снам. Верю предсказанию, что золото и счастье для дома — две вещи несовместные. Что нельзя курить в голом виде, извлекать материальную выгоду из своих физических недостатков, заниматься любовью в носках…— Ха-ха-ха! Хорошо, что ты откровенен со мной, сын мой! Но не суеверным должно быть, а в Господа Бога нашего верить! Аминь!..
Вместо ожидавшегося развёрнутого некролога по поводу кончины папы римского в «Эль Эспектадор» Маркес послал из Рима очерк «Скандал из-за Вильмы Монтеси» — о загадочном убийстве красавицы, секс-символа середины 1950-х, в котором были замешаны политики. В этом очерке впервые в его творчестве появляется эротический оттенок. Написан очерк великолепно, сюжет и атмосфера захватывают, его можно назвать документальной детективной повестью. Прообразом «Истории убийства, о котором знали заранее» или — в другом переводе — «Хроники объявленной смерти».
— Такое ощущение, Габо, — сказал Рафаэль Рибера Сильва, прочитав «Скандал», — что ты был соучастником убийства, можно было бы тебя и привлечь! Казалось бы, мутная история: некая дочь плотника была убита почти два года назад… И что в этом ты нашёл?
Но история подтвердила «чутьё» Маркеса — убийство Вильмы Монтеси вдохновило Федерико Феллини на создание шедевра «Сладкая жизнь».
На Бьеннале в Венеции, где вблизи видел много всемирных знаменитостей, а затем и в Риме — тогда мировой столице самого массового из искусств — Маркес «заболел» кинематографом. Он просил знакомых помочь ему взять интервью у Витторио Де Сика, сценариста Чезаре Дзаваттини, Джины Лоллобриджиды — но кинозвёзды в Италии были сродни небожителям и недоступны для какого-то колумбийского журналиста.
Габриель «кинематографично», как вспоминал Рафаэль, рассказывал о Праге, о Варшаве, которые посетил летом, — о колоссальной улице Сталина, о районе Стара Прага, где было варшавское еврейское гетто, полностью уничтоженное немцами, о Нове Мисто, где в 1944 году вспыхнуло Варшавское восстание, о красоте полек…
— Они не похожи на наших латиноамериканок или итальянок! — уверял Маркес за бутылкой кьянти. — Одеты бедновато, однообразно. Но сами высокие, светловолосые, белокожие, голубоглазые, длинноногие, полногрудые, гордые… И к иностранцам благосклонны. А однажды в парке на набережной Вислы полубезумный старик попросил угостить сигаретой, сказал, что с войны не курил приличных.
Почти каждый вечер, вспоминал Маркес, отправлялись на прогулки по Риму, предпочитая окрестности парка виллы Боргезе, где работало неисчислимое количество проституток, многие из которых были уже близко знакомы с Рафаэлем. «Иногда одна из них приглашала нас на мороженое. Однажды я не пошёл на прогулку, заснул. Разбудил меня робкий стук в дверь. Полусонный, я открыл её и в темноте коридора увидел образ будто из бредового сна. Передо мной стояла обнажённая девушка, очень красивая. Она только что приняла ванну и вся благоухала; её тело покрывал тальк. „Buona sera, — промолвила она ангельским голоском. — Я — подарок от tenore“». В очерке «Рим весной» Маркес назовёт тот очаровательный подарок «одной из грустных шлюх», как бы провозвестив книгу «Вспоминая моих грустных шлюх», которую напишет через полвека.
По протекции аргентинского кинокритика и сценариста Фернандо Бирри, с которым познакомился в Венеции и к которому было рекомендательное письмо от Альберто Саламея, Маркес поступил на режиссёрские курсы Экспериментального центра кинематографии Италии. Фернандо предложил Габриелю из отеля перебраться к нему на площадь Испании. (Велика роль друзей и покровителей в судьбе Маркеса, просто врождённый талант дружить.) С самого начала в лице Бирри Гарсиа Маркес обрёл ещё одного друга на всю жизнь, который принял в его судьбе живое участие. Фернандо познакомил Габо со своими друзьями с Кубы Томасом Гутьерресом Алеа и Хулио Гарсиа Эспиносой, подарил широкого покроя пальто и берет, как у кубинцев.