Гать

— Так я ж это. Я только с радостью, вашбродь! Вы только маякните, разом подхвачу!..

С тяжким стоном фельдфебель потянулся за стаканом и одним движением проглотил остатки налитой туда коричневой бурды. За что ему только это мучение?

— Повторяю свой вопрос по складам, специально для тупых и ефрейторов. При. Каких. Обстоятельствах. Был. Обнаружен. Господин. Гауптман?

— Так я же и говорю, вашбродь, обстоятельства такие: шел в расположение, никого не трогал, а тут он лежит. Я подумал еще, мож случилось чего, господин офицер, важный человек, а валяется посреди дороги, как простой, простите, гешютцформейстер, по всему видать, плохо господину гауптману, а может, и напротив, слишком это, хорошо, гы-гы.

— Сгною, — тоскливо просипел фельдфебель Нейедла, методично занюхивая настойку рукавом.

— Дык я тоже подумал, что так оставлять нельзя, подхожу, я, значица, то есть поближе подбираюсь, а от господина гауптмана, ты не поверишь, вашбродь, а от него разит, как бы передать, особенно выразительно. Ну, думаю, обделались господин гауптман, только бы теперь не попачкаться. Я так-то не из брезгливых, но хозяйского мыла потом сколько придется извести!

Фельдфебель Нейедла только головой покачал. К господину гауптману можно было относиться как угодно, но свинья он был преизряднейшая.

— Дальше!

— А что дальше, — развел руками раскрасневшийся ефрейтор, — я так и эдак вокруг, ну не ногами же его благородие пинать, все-таки офицер. А тут и гляжу повнимательней, а он вовсе не в луже лежит. Ну, точнее, как не в луже, в луже, там вообще настила почти что и нет, вы же знаете, господин фельдфебель, я уже сколько раз обращался…

— Ближе к делу!

— В общем, господин гауптман изволили лежать натурально в луже собственных выделений. Как говорят в народе, в кровище и дерьмище. Тут-то я и сообразил, что его благородие самым очевидным образом стал героем.

— Чего-о? — фельдфебель Нейедла аж на стуле привстал от такой наглости.

— Я говорю, сыграл в ящик, дал дуба, двинул кони, склеил ласты, окочурился, в общем. Официальным языком говоря, отсутствие признаков жизни налицо.

Схвативши со стола фельдфебельский стек, следователь принялся, яростно брызжа слюной, бегать вокруг допрашиваемого, время от времени, чуть отдышавшись, сообщать перепуганному ефрейтору, что тот, с-скотина, отправится сейчас прямиком на гауптвахту за неуважение к почившему его благородию, равно как и, по отдельной статье, за воспрепятствование дознанию.

Когда багровый туман перед глазами фельдфебеля Нейедлы подугас, несчастный свидетель полузадушенным шепотом уже хрипел, схваченный за шиворот, что-то невнятное, мол, ничего не нарушал, вашбродь, тотчас окликнул проходящий мимо военный патруль и передал хладное тело господина гауптмана на поруки, все как положено, вашбродь.

Бессильно рухнув обратно на посадочное место дознавателя, фельдфебель Нейедла вялым движением помановел ефрейтору, вали отсюда, но не дальше предбанника, и лишь только дождавшись, пока туша непьющего уберется с глаз долой, позволил себе налить еще стакан сивухи.

Вот ведь дрянь-то. А что делать, без стограма никакого морального здоровья не хватит этих животных терпеть. Так, что у нас там дальше по плану?

— Йиржи, доктора сюда зови!

Бледный денщик тотчас веником смотался в приемную, вернувшись обратно на пару с одетым в перепачканный бурым медицинский халат вольноопределяющимся Шпорком. Выглядел тот неважно, и по расширенным зрачкам и нарочито спущенному рукаву левой руки фельдфебель Нейедла догадывался, что безвременная кончина господина гауптмана отнюдь не была тому причиной. Надо бы проверить при случае, как давно в бригадной больничке проводилась инвентаризация сильнодействующих средств. С-скоты, ничего им нельзя доверить, проворчал про себя следователь.

— Вольноопределяющийся Шпорк, это вы проводили вскрытие тела господина гауптмана?

— Я? — доктор отчаянно заозирался, будто не понимая, чего от него хотят. — А, да, я. Да там в общем-то и не было особой причины…

И замолчал, будто бы задумавшись.

— Причины для вскрытия?

— А? Ну, да. Смерть очевидным для любого идиота образом наступила ввиду механической травмы лицевой части черепа, проникающее пулевое ранение с входным отверстием в правой верхнечелюстной кости и далее насквозь через глазницу в область левой теменной кости. Месиво. Грубо говоря, господин гауптман стрелялись и с задачей в итоге справились.

— Стрелялись? То есть это был самострел?

Шпорк скучающе пожал плечами.

— Нет, ну, я могу, конечно, представить себе, что кто-то лежа в грязи выстрелом снизу вверх сумел исподволь пристрелить господина гауптмана среди бела дня, но мне куда вернее кажется, что дело было так.

С этими словами вольнопер взял в руки воображаемый казенный штуцер, красивым размашистым движением развернув его прикладом от себя и деловито дернув большим пальцем спусковой крючок прямиком себе в лицо.

Фельдфебель Нейедла сощурился в ответ, прикидывая.

— Выстрел был произведен в упор?

— Все верно, от него, помимо прочего, паленым воняло. Ожог мягких тканей.

— Орудие кто-нибудь осматривал?

Шпорк в ответ неприятно осклабился. Вольнопера они такие, особенно которые врачи. Каждый мнит о себе невесть что.

— Не могу знать, я медик, мне эти ваши железки без интересу.

Что ж. Его правда.

— Мы с вами еще не закончили, расположения до особого приказа не покидать.

Доктор пожал плечами и все так же бочком, прикрывая туловом палевный рукав халата, двинулся на выход.

— Йиржи, патруль там еще сидит? Тащи сюда в полном составе!

Глядя на последовавшую за этой командой маршировку, фельдфебель Нейедла остро почувствовал, как у него снова готов разыграться приступ мигрени. Патрульные самим видом своим демонстрировали столь вопиющую никчемность, что, пожалуй, разговор этот с самого начала не стоило и затевать.

И без того не гренадерского роста, в допросную бравые сапоги заходили сутуло согнувшись, да еще и зыркая оттуда, как бы снизу, смотрелись чисто побитыми собаками. Причем побитыми за дело, осталось лишь походя выяснить, за какое.

Завалящий солдатский «пиксель» на патрульных висел мешком, так что рядовые выглядели сущими доходягами, да и приставленный к ним за командира капрал Прохазка выделялся на фоне подчиненных разве что чуть менее замызганным видом, а глазами зыркал скорее в смысле что бы половчее спереть с начальственного стола.

Более бесполезной кучки армейского сброда было себе представить фактически невозможно. Отставной козы барабанщики.

Тяжко вздохнув, дознаватель ткнул пальцем в капрала.

— Ты, как тебя, Прохазка. Что имеешь доложить по существу?