Гаури

Погруженный в раздумье, он шел по улице, как вдруг на террасе дома продавца жареного гороха Чанду увидел Ракхи и жену хозяина — Хиро, которая сидела за прялкой. При виде его они отвели глаза, и он прошел мимо, сделав вид» что не замечает их.

Лишь пройдя несколько шагов, он невольно оглянулся и замедлил шаг, словно хотел послушать, о чем они говорят.

Теперь они смотрели в его сторону — Ракхи со злобой, а Хиро с ненасытным любопытством в широко раскрытых выпученных глазах — и о чем-то шептались между собой.

— Почему вы не скажете все вслух, ведьмы! — закричал он. — Почему не выльете свой яд прямо на меня?!

— Пошел прочь, пакостник! — крикнула Ракхи. — Иди приголубь свою потаскуху-жену!

— Бесстыдник! — прохрипела Хиро.

Злые голоса старух привлекли внимание детей, которые сидели перед соседним домом в ожидании, когда Чанду начнет жарить горох в своей печи, стоявшей в черной, закопченной яме. Приведенный в замешательство Панчи повернулся и зашагал прочь. Мальчишки засвистели ему вслед. Панчи затравленно озирался по сторонам и, видя, как люди, заслышав шум на улице, выбегают к дверям домов, испытывал бешеное желание избить их всех за то, что они так мучают его.

— О всевышний! — невольно взмолился он и резко ускорил шаг, чтобы быстрее уйти с этой узкой улочки, от ее пронзительных недремлющих глаз. Солнце палило нещадно, и ему казалось, что он вот-вот свалится от слабости и боли в голове.

Когда он вышел на базарную площадь, самообладание вернулось к нему. Он откашлялся и, подняв голову, решительно зашагал вперед.

— Эй, Панчи, братец, погоди минутку, зайди отведать горячего молока со сладостями! — позвал его кондитер Дула с порога своей лавки. — У меня есть пирожные с кремом. Скажи-ка мне, правду ли мне рассказывали…

— Знаю я, что тебе рассказывали! — пробормотал Панчи больше себе под нос, чем Дуле, и бросился прочь к стоявшему невдалеке храму. Ему казалось, будто за ним гонится дьявол.

Вбежав в сумрачную тень маленькой часовни, он направился прямо во внутреннее святилище, где на постаменте возвышалось бронзовое изваяние Вишну.

— Ишвар! Ишвар, парматма!.. [30] — шептал он без конца, словно заклинание повторяя имя верховного божества, потом закрыл глаза, чтобы сосредоточиться и всецело отдаться божественной силе. Ему казалось, что такое истовое поклонение богу поможет ему восторжествовать над всеми его врагами… Он вспомнил полузабытые молитвы матери, слова бога Кришны: «Всякому, кто придет ко мне, я дам помощь свою…» И он уже совсем было решил, что теперь ему нечего опасаться, как до него донеслось злорадное хихиканье из темного угла в правом крыле храма.

30

Ишвар, парматма! — обращение к всевышнему.

Он повернулся и увидел своих старых друзей — Дамодара, сына лаллы Бирбала, и Раджгуру, сына чаудхри субедара Ачру Рама, которые играли в карты с торговцами мануфактурой братьями Муни Чандом и Дуни Чандом. Панчи побледнел и смутился: ведь его застали в униженной позе молитвы именно те, кто всегда считал себя истинными индусами, но пользовался этим храмом для игры в карты, а не для поклонения всевышнему.

— Друг мой, — вкрадчиво начал Дамодар. — Где же ты был все эти дни?

— Неужели ты не знаешь, что он лежал с проломанной головой? — перебил его Раджгуру.

— Ах вот как! Значит, взбучка, которую ты заработал, превратила тебя в святого! — издевался Дамодар. — Да, брат Панчи, подумать только: ведь ты всегда был неверующий…

— Лучше молиться, чем обжираться целый день в отцовской лавке и осквернять храм игрой в карты! — не выдержал Панчи.

— Насколько я помню, ты сам не так давно имел обыкновение играть здесь в карты вместе с нами.

Панчи решил не лезть на рожон.

— Ладно, я и сейчас не прочь сыграть с вами партию, — сказал он, решив, что это будет лучший способ поладить с ними.

Но Дамодар не унимался.

— А как насчет нашей золовки? — спросил он. — Говорят, она вернулась из Хошиарпура? Думаешь, она там сидела и ждала тебя?!

— Не говори гадостей! — ответил Панчи. Дамодар пока еще ничего прямо не сказал, но Панчи понимал, к чему он клонит.

— Эй, Дамодар! Играй себе в карты и помалкивай, — сказал Раджгуру.

— Почему помалкивай? Наша золовка, которую все время прятали от нас, вернулась такой модницей, косит шикарное сари! Люди говорят…

— Ах ты, сукин сын! — закричал Панчи. — Тебе-то какое дело, что они говорят? Заткни свою грязную глотку!

— В общем гляди за ней в оба! Ведь она вернулась из Хошиарпура, как Сита, которая побывала у Раваны…

— Ах ты, дрянь!

Казалось, к Панчи вернулась его прежняя сила. Он набросился на Дамодара и ударил его кулаком. Но Раджгуру и братья Чанд разняли их.

— Ты еще у меня получишь! — От ярости Панчи с трудом выговаривал слова. — Я тебя пополам раздеру!..

— Успокойся, успокойся, — уговаривал его Раджгуру.

— Так сердиться из-за каждого слова!

— Этот негодяй первый оскорбил меня!

— Сам ты негодяй! — закричал Дамодар и изо всех сил ударил Панчи по голове. Удар пришелся по тому месту, где у него была рана. У Панчи все поплыло перед глазами, и он упал.

В эту минуту на шум выскочил брахман храма, спавший в задней части храма.

— Принесите, пожалуйста, воды, — попросил его Раджгуру.

Дамодар с виноватым видом выскользнул из храма, братья Чанд остались ухаживать за Панчи. У дверей храма уже собралась толпа, словно здесь произошло убийство.

Когда Панчи открыл глаза, он увидел, что снова лежит дома на своей кровати, а дядюшка Рафик прикладывает мокрое полотенце к его голове. Гаури сидела возле кухни.

— Тс-с-с! — Горшечник приложил палец к губам. — Слово — серебро, молчание — золото. Сейчас Гаури приготовит тебе молоко.

Но у Панчи и так не было сил говорить, и он лишь прошептал:

— Воды…

— Дай ему воды, девочка, — сказал Рафик, обращаясь к Гаури. — И полечи его. Аллах посылает горе, чтобы испытать нас. Скоро твой Панчи поправится…

Гаури принесла воды. Панчи сел на постели и взглянул на жену. Лицо ее казалось ему сегодня каким-то загадочным. О, если бы он мог узнать, как она жила в Хошиарпуре! Ведь только об этом и говорят сейчас в деревне, и он должен это знать. В противном случае он не сможет защитить ни Гаури, ни себя самого.

Она уже отошла от него, а он все продолжал смотреть ей в спину тяжелым взглядом.

— Сын мой, — сказал дядюшка Рафик, — если в твоем сердце горит пламя гнева, загаси его. Положись во всем на аллаха. Страдание и боль — наш удел. Но жизнь возродится, если только не терять веру…

— Дядя! — оборвал его Панчи. — Я знаю, ты мудр. Но попридержи хоть раз свою мудрость при себе и позволь мне обращаться с этой женщиной так, как я считаю нужным!

После этих слов горшечнику не оставалось ничего другого, как подняться с постели и отойти от Панчи.