Гавань измены

Мистер Филдинг писал разборчивым почерком с сильным нажимом, стиль казался простым, хоть его письма, намеренно сдержанные, давали ощущение незамутненной и искренней привязанности к жене. Стивен проникся к нему симпатией, не прочитав даже и двух посланий.

Но, как сказала Лаура, последние письма стали короче и, несмотря на то, что в них использовались те же фразы и обороты, казались вымученными. Мог ли ее муж писать против своей воли, под диктовку?

«Или это не он вообще?» — задумался Стивен. Если он умер или его убили, жизнь Лауры Филдинг не будет стоить и пенни, стоит ей об этом узнать. Ни один шеф разведки не позволит ей покинуть Мальту, будучи в курсе, о чем она осведомлена, и не может полностью ее контролировать; к тому же женщину так легко убить, что никто не будет подозревать какой-либо скрытый мотив, ведь убийство всегда можно связать с изнасилованием.

— Разумеется, я не знаю вашего мужа так же хорошо, как вы, но уверен, что виной всему простуда, легкое недомогание или упадок сил, — произнес он вслух.

— Рада, что вы так думаете, — заметила Лаура. — Уверена, вы правы: это простуда или легкое недомогание.

— Но давайте сейчас поговорим обо мне, — произнес Стивен после долгой паузы. — Этот Морони и его друзья совершили чудовищную ошибку, я никак не связан с финансами, контрабандой или страхованием ни на суше, ни на море. Даю вам своё слово чести, клянусь четырьмя Евангелиями и надеждой на спасение, что, посмотрев мои документы, вы никогда бы не нашли признаков тайного шифра или французских адресов.

— Ох, — вздохнула она, и Стивен знал, что, хотя его слова — чистая правда, Лаура почувствовала в них фальшь и не поверила.

— Но, тем не менее, — продолжил доктор, — полагаю, я знаю, почему возникло это заблуждение. У меня есть друг, деятельность которого связана с некими тайными мероприятиями. Нас частенько видят вместе, и эти люди, а скорее всего, их осведомители, перепутали нас, приняв одного за другого. В то же время, в том, как леди переживает за своего мужа-военнопленного, есть нечто трепетное, и я смогу убедить моего друга снабдить нас информацией, которая удовлетворит Морони.

Я не говорю, что она и в самом деле окажется для Морони полезной, но докажет его проницательность и убедит в вашем успехе. Также он убедится и в том, что я ваш любовник. Я буду приходить сюда, когда вы в одиночестве, вы же будете навещать меня в гостинице, возможно, воспользовавшись фалдеттой вашей служанки, и предоставите документы в качестве свидетельства своего успеха.

Когда Стивен уходил, восход уже озарил маленький дворик, но он был столь погружен в размышления, что не заметил этого, как не заметил и перемены направления ветра.

«Если Рэй тот, кем я его считаю, то все это может оказаться ненужным, — размышлял Стивен, шагая по темному проходу с ботинками Грэхэма в руке. — Но если нет, или если это другая, никак с ним не связанная организация, как далеко я могу зайти, не скомпрометировав Лауру Филдинг?»

Тысячи восхитительных кусочков смертоносных лживых сведений, которые можно подбросить через Лауру, промелькнули у него в голове, прежде чем он добрался до входной двери, и когда он распахнул её, усталый соглядатай на другой стороне улицы заметил, как Мэтьюрин улыбается в первых солнечных лучах.

— Вот же удачливый похотливый кобель, — прошептал шпион, надвигая шляпу на глаза. В это мгновение воздух разорвали первые орудийные залпы салюта, приветствующие прибытие командующего, и тысячи голубей взмыли в чистое, бледно-голубое небо.

Глава четвертая

Джек Обри не был мстительным человеком, и к завтраку уже почти было простил Стивену его везение, когда гостиничная прислуга сообщила, что они никак не могут разбудить доктора Мэтьюрина, а к нему прибыл посыльный от главнокомандующего с вызовом на совещание. Джек вскочил и побежал наверх по лестнице, напомнить Мэтьюрину об его обязанностях. На стук в дверь — никакой реакции.

— Ах, бедный господин мертв, — запричитала горничная, — перерезал себе горло, как и постоялец из семнадцатого номера. Я этого не вынесу, побегу вниз. Ох, ох!

— Сначала дайте мне свой ключ, — сказал Джек и, входя в комнату, крикнул, — проснись и пой, вставай и одевайся, поднимайся уже с кровати! — А когда ответа не последовало, приподнял и сильно встряхнул спящего.

Стивен, вырвавшись из тумана снотворного, открыл налитые кровью глаза и с нескрываемой ненавистью посмотрел на друга: Джек вырвал его из удивительно яркого сновидения, в котором чувства миссис Филдинг к нему были такими же пылкими, как и его собственные. Стивен вытащил восковые шарики из ушей и спросил хриплым глуповатым голосом:

— Который час?

— Полтретьего и сырая промозглая ночь, — сказал Джек, пока отдергивал шторы и раскрывал ставни, впуская солнечные лучи. — Ну же, так не пойдет.

— Что тут творится, сэр? — спросил Бонден, стоя в дверях. Он и Киллик пришли в кухню, как раз когда горничная спустилась со своей историей о крови, текущей из-под двери, точно как в случае с семнадцатым номером, и голове бедного джентльмена, практически отрубленной от тела, настолько, без сомнения, чудовищным оказался удар, и о необходимости уборки после такой трагедии.

— Доктор должен быть во дворце через семь минут, вымытый, выбритый и в парадной форме, — сказал капитан Обри.

Стивен в ответ недовольно пробубнил, что его присутствие необязательно, и встреча, как бывало ранее, прекрасно пройдет без него, а это сообщение от командующего должно рассматриваться не как приказ, а как простое приглашение, которое можно принять или отклонить, согласно...

Джек, однако, вышел во время этих замечаний, а ни сочувствия, ни понимания со стороны Бондена и Киллика ждать не стоило, и доктор Мэтьюрин не сказал больше ни слова, пока не оказался в кресле в зале заседаний незадолго до прибытия главнокомандующего.

Его лицо выглядело необычно розовым из-за растираний, форма и даже ботинки — все на своем месте, парик крепко и ровно сидел на голове, но глаза все еще оставались мутными от недосыпания, и его ответ на приветствие сидящего рядом Грэхема мало чем отличался от звериного рычания.

Это ни на мгновение не смутило Грэхема, слова потоком полились из него, когда он шепнул Стивену на ухо:

— Знаете, что со мной сделали? Испортили мой обед. Я теперь не отплываю в четверг на возвращающемся обратно «Дромадере». Нет, сэр. Я должен сегодня, ровно в половине первого, подняться на борт «Сильфиды». Испорчен, испорчен, мой обед совершенно испорчен, и во всем виноват этот ушастый придурок Фиггинс Покок. Вон он сидит, безграмотный, неуёмный болван, рядом с секретарем адмирала. Вы когда-нибудь видели такую отвратительную жирную морду?

Стивену встречались морды и похуже, причем нередко. На самом деле, несмотря на то, что в ушах и носу мистера Покока росло невероятное количество волос, а кожа на щеках напоминала цветом сухой и обожженный желтый кирпич, рядом с мистером Грэхемом он смотрелся неплохо.

Хотя и не особо красивое, лицо Покока выглядело решительным, зрелым и умным, в чем сильно превосходило лицо секретаря адмирала, человека на удивление юного для такой серьезной должности. Не то чтобы мистер Ярроу выглядел глупым, но производил впечатление личности беспокойной, неопытной и изнуренной. Сейчас он с огромной пачкой бумаг в руках склонился над мистером Рэем и почтительно его слушал.