Гавань

— Что? — спрашиваю я через минуту.

Он бросает на меня прищуренный взгляд, но не отвечает.

Наверное, это даже к лучшему.

***

Мы легко находим старый Уолмарт и тратим около часа на разбор завалов и поиски лекарств. Многое уже расхищено, но мы находим немало пригодной одежды, которую складываем в кучу, чтобы забрать домой, а Джексон отыскивает хорошую пару рабочих ботинок, которые идеально ему подходят, и это шикарная находка, потому что его ботинки едва держатся на изоленте и последнем издыхании.

Здесь есть еще кое-что, что мы могли бы взять с собой и использовать, если бы у нас было место в машине, но большую часть нам приходится оставить. Наконец мы находим уголок с аптекой, и мое сердце медленно опускается в пятки, пока мы пробираемся сквозь завалы.

Большинство таблеток уже пропало, и в оставшемся мы не можем найти ничего из действительно нужных нам антибиотиков.

Я продолжаю искать, даже после того, как почти уверена, что здесь нечего искать.

Джексон позволяет мне некоторое время этим заниматься, но в конце концов подходит к тому месту, где я, согнувшись, во второй раз роюсь в куче по большей части пустых бутылочек.

— Фэйт, — говорит он, наклоняясь, чтобы положить руку мне на плечо.

— Здесь может что-то остаться, — слова вылетают не сразу. Это больше похоже на сдавленное рыдание.

— Это не так. Мне жаль. Уже стемнело, и мы больше не можем здесь оставаться. Мы продолжим поиски завтра утром. По дороге домой мы посетим столько мест, сколько сможем.

Я выпрямляюсь и прижимаю руки к груди, окидывая разрушенное здание еще одним отчаянным взглядом. Участок перед нами освещен только фарами квадроцикла. Все остальное пребывает во тьме.

Джексон прав. Это опасно. Мы не должны здесь находиться.

Все равно тут нечего искать.

У меня такое чувство, будто мое горло раздулось в два раза больше своего размера. Я пытаюсь проглотить этот ком.

— Мне жаль, котенок, — хрипло бормочет Джексон. — Но, пожалуйста, можем мы сейчас уйти?

Я киваю совершенно безмолвно. Мы садимся в квадроцикл, и Джексон увозит нас прочь. Мы находим неподалеку район с довольно большим количеством домов в сомнительном состоянии. Мы ищем, пока не находим тот, который кажется стабильным и в котором есть гараж, где можно спрятать наше транспортное средство подальше от посторонних глаз. Джексон разбивает окно, чтобы проникнуть в дом. Мы быстро и спокойно ужинаем вяленой свининой, помидорами и хлебом. Мы принесли с собой питьевую воду, но здесь нет водоснабжения, чтобы умыться, поэтому мы просто писаем снаружи, а потом Джексон передвигает мебель, чтобы забаррикадировать нас в одной из спален.

Здесь не так безопасно, как на ферме, где есть стена периметра, охрана и мины-ловушки. Но это настолько безопасно, насколько мы можем себе обеспечить во время путешествия. Район совершенно пустынен, и выглянув наружу, никто не узнает, что мы здесь. Единственный способ, которым кто-нибудь мог бы найти нас — это случайность.

Я чувствую себя в достаточной безопасности, чтобы в одних трусиках и майке забраться под простыни огромной кровати, до сих пор аккуратно застеленной красивым стеганым одеялом.

Джексон все еще чистит свою винтовку, как делает это каждую ночь, используя свет старого фонаря, работающей от батарейки, которой якобы хватит навечно.

— Тебе необязательно сидеть на страже всю ночь, — говорю я ему после того, как он заканчивает и все равно не двигается с места. — Здесь мы в полной безопасности. С таким же успехом ты мог бы немного поспать.

Я одновременно вижу и слышу, как Джексон испускает долгий вздох. Затем он встает с мягкого бокового кресла, на котором сидел, и смотрит сверху вниз на меня, лежащую на кровати. Его знакомое лицо окутано тенями таким образом, что выглядит пугающе привлекательным. Ему действительно нужно побриться. Его волосы в беспорядке. Он вспотел еще сильнее, чем я.

Он бегом несся до магазина и обратно, чтобы я не оставалась одна слишком долго.

По какой-то причине я думаю о Лейн. Какой милой и невинной она казалась. Как Трэвис смотрел на нее так, словно она была самым драгоценным существом на свете.

Мне интересно, каково это — быть в таких отношениях. Быть вот так влюбленной. Родить ребенка от мужчины, который не хочет никого в мире, кроме тебя.

Я не милая и не невинная. Я больше не уверена, кто я такая.

— Ничего страшного, если ты не хочешь, чтобы я был с тобой в постели, — наконец говорит Джексон, выводя меня из задумчивости.

— Что? Не будь смешным. Я же сама сказала тебе ложиться в постель, — я пододвигаюсь, чтобы освободить для него больше места под одеялом.

Джексон все еще смотрит на меня, будто подозревает, что я говорю неправду, но скидывает ботинки, расстегивает ремень и снимает его вместе с оружием в кобуре. Затем он стягивает свои джинсы. Под ними у него поношенные боксерские трусы, и он оставляет их, снимая футболку.

— Почему ты все еще в нижнем белье? — спрашиваю я его с искренним любопытством, когда он забирается в постель рядом со мной.

— Не был уверен, что ты сегодня вечером захочешь полный комплект, — он переворачивается лицом ко мне, подпирая голову рукой.

Несмотря на мое истощение — физическое и эмоциональное — или, может, как раз из-за него, я хихикаю.

Его лицо почти незаметно смягчается, когда Джексон наблюдает, как я смеюсь. От этого у меня странно ноет в груди.

— Полный комплект — это очень даже хорошо, — говорю я ему, пока устраиваюсь удобнее.

— Вот как?

Я киваю, и мое сердцебиение ускоряется, как это бывает всегда, когда мы так близко.

Джексон протягивает руку и очень нежно касается пряди волос, упавшей мне на лицо. Я так и не потрудилась освободить большую часть волос от конского хвоста, который носила весь день.

— Я бы предпочел, чтобы это было лучше, чем просто хорошо, — мягко говорит он.

У меня перехватывает дыхание.

— Это лучше, чем просто хорошо, — шепчу я.

— Ты серьезно? — он придвигается ближе, и его вид и запах ошеломляют меня.

— Да, — я наклоняюсь вперед и касаюсь его губ своими. Странно нежно. — Я серьезно.

Джексон издает горловой звук и обхватывает мою голову обеими руками, переворачивает меня на спину и ложится сверху, целуя меня. Это знакомо, но в то же время странно ново, по-другому. Свет фонаря освещает комнату ярче, чем когда-либо освещала моя свеча. Я ясно вижу его, когда открываю глаза, и в его взгляде есть некий глубинный голод, в котором я нуждаюсь и которого одновременно боюсь.

Мы долго целуемся. Я обхватываю Джексона одной ногой и скольжу руками вниз к его заднице, ныряя под резинку трусов, чтобы почувствовать там упругую плоть. Его член тверд и зажат между нашими телами. Он охает каждый раз, когда я вжимаюсь в него.