Гавана

— Как и я. Задавайте мне любые вопросы. Давайте пройдемся по всем этим событиям день за днем, и я назову вам даты, время и место, где что случилось. Я вам все объясню. Можете пытаться как угодно подловить меня, но у вас ничего не получится, потому что меня не на чем ловить.

— Я знаю только то, что тебя вышвырнули, а мы со стариком как могли противились этому. Кое-каких сволочей из тех, с кем ты схлестнулся, тебе так и не удалось одолеть. Потом ты исчез. А еще через неделю нас разделали под орех, причем это сделал кто-то из тех, кто знал нас настолько хорошо, что смог воспользоваться всеми нашими слабостями, сыграть на дурацком тщеславии старика, на его привычке повторять одни и те же действия. Только двоим удалось оттуда выбраться.

— Вам и Карло Хендерсону.

— В сортировочном госпитале остались семеро прекрасных парней и один великий человек.

— Готов держать пари, что его смерть не осталась неотомщенной.

— Правосудие свершилось, и я сделал бы это еще раз, хотя бы ради этого пришлось пролить море крови. Но все это никак не касается тебя. Мы говорили о великом Д. А. Хендерсоне и семерых хороших парнях.

— Я помню Д. А. Он был мастером своего дела. Но, Эрл, я не имею к этому никакого касательства. Я уехал из города, прямиком отправился в округ Колумбия, а там поступил на службу в захудалый отдел маловажного правительственного учреждения. Мне повезло, я через свою девушку познакомился кое с кем и получил маленькую, незаметную должность в Управлении. Я старательно работал, прошел нужную подготовку, познакомился еще кое с кем, и мне дали направление в Китай. Там мне пришлось кое-что повидать, но, как вы знаете, мы потеряли Китай и кое-кто не смог при этом не замараться. Их карьеры на этом закончились. Мне чудом удалось выбраться незадетым, и я остался в игре. Нигде не бываю, ничего не делаю, только подаю кофе этому гарвардскому засранцу Роджеру, который уже мнит себя новым директором. Вообще-то это отдельная история, причем длинная.

Эрл продолжал всматриваться в его лицо.

— Вся штука в том, что ты можешь плести самую наглую ложь, а можешь говорить правду, чистую, как Божье откровение, а я так и не смогу этого понять. Некоторые преступники — правда, их чертовски мало — наделены таким даром. Но их очень, очень мало. Считанные единицы. За пятнадцать лет службы в морской пехоте я таких не встречал ни разу. Но они есть, я с такими познакомился как полицейский.

— Я готов пройти тест на полиграфе [29] .

29

Полиграф — прибор, фиксирующий физиологические реакции человека. Применяется в криминалистике, так как данные, снятые во время допроса, позволяют установить, говорит человек правду или лжет. Поэтому его обычно называют детектором лжи.

— Ты сможешь облапошить и его.

— Эрл, вы просто посмотрите, а потом решайте. Вам надо играть в высшей лиге, а вы стали кондуктором, раздающим билеты в задрипанном арканзасском автобусе. Сами увидите.

— Мне необходимо поспать, — сказал Эрл после долгой паузы.

— Эрл, сегодня вечером будет большое сборище. Там вы увидите тот мир, в котором ваше место. Я вас хорошо знаю, Эрл. И знаю, для чего вы предназначены.

14

— Должен заметить, Спешнев, что у вас очень странные понятия о том, как нужно выполнять задания, — сказал Пашин.

— Чем же они странные? — спросил Спешнев.

Они сидели в непрезентабельном кафе в Centro, чуть в стороне от улицы Санха. Кофе был крепким и сладким, запах табачного дыма — резким и едким. Вокруг них суетились кубинские трудящиеся, во имя которых они сами так энергично трудились.

— Вам было приказано следить за человеком, который почти наверняка является нашим врагом. И при необходимости убить его. Вы организуете слежку, вы выходите на цель, вы даже входите в контакт с ним, имея при себе пистолет. А потом, как ни странно, спасаете ему жизнь в тот самый момент, когда судьба преподносит вам подарок, когда совершенно посторонние люди намереваются сделать с ним именно то, что нам нужно, и то, чего мы требовали от вас. Интересно, в чем был смысл такого решения?

— Ах вот вы о чем... Да просто в том, что он оказался слишком достойным человеком, чтобы закончить свои дни с распоротым животом среди пьяного отребья Гаваны. Сложившаяся мизансцена потребовала моего вмешательства. Такие вещи нужно чувствовать.

— Наши источники в Вашингтоне — вы же знаете, что они у нас есть, — подняли его бумаги. Вот, смотрите.

Пашин пододвинул собеседнику папку, в которой лежали фотокопии документов из личного дела морского пехотинца Эрла Ли Суэггера. В них говорилось о многих войнах, большом боевом опыте, множестве ранений, множестве потерянных друзей и о нескольких проявлениях выдающегося, прямо-таки безумного героизма. Внушительным был и список медалей.

— Как видите, — сказал Пашин, — это человек с большими дарованиями. Опаснейший противник из тех, кого не так легко заменить. И что же? Вы спасли его!

— Он показался мне очень своеобразным. Похожим на зэков, которых посылают в лагеря, чтобы они там подохли, а они процветают в лучшем виде. Зэки — это единственное, в чем я разбираюсь досконально.

— Так вот, если вы провалите дело, то снова окажетесь одним из тех зэков, о которых вам все известно. Так и знайте, сорок семь пятнадцать.

— Ах да, волшебное число сорок семь пятнадцать! До чего же приятно снова услышать этот чарующий напев!

— Как мы сможем помешать ему, если он выберет иной образ действий? Было бы гораздо лучше покончить с делом уже сейчас.

— Он не знает Кубу настолько хорошо, чтобы иметь возможность как-то нам навредить. А люди, с которыми он якшается, все до одного круглые идиоты. Так что я буду следить за ним и одновременно налаживать отношения с этим Кастро, а события, вероятнее всего, будут развиваться своим чередом. Я прекрасно смогу справиться со всем этим.

— Знаете, Спешнев, — подавшись вперед, заявил младший из собеседников, на лице которого не было ни тени иронии или юмора, только одна агрессивность, — мне начинают надоедать ваши прихоти и романтические штучки. Уверен, что ваши подельники по Коминтерну в московской гостинице «Люкс» находили их забавными, но здесь не время и не место для романтики. Это война, и мы должны ее выиграть.

— Пашин, малыш, я абсолютно уверен, что знаю о войнах неизмеримо больше, чем вы. В конце концов, я участвовал во всех тех сражениях, о которых вы только читали.

15

— Не хотите сигару, морпех?

Это была уже пятая сигара, предложенная за вечер, — огромная плотная штука, умело закрученная в идеальную трубку.

Предложение поступило от низкорослого мужчины, облаченного в смокинг. Его загорелое лицо сияло от удовольствия. Несомненно, он был Кем-то Важным. Каждый из присутствовавших здесь был Кем-то Важным.

— Чертовски хороши. Этот народец, я вам скажу, понимает толк в своем проклятущем табачище.

— Нет, спасибо, сэр, — ответил Эрл. — Я предан «Кэмелу».

— «Кэмел» тоже отличное курево. Зато у этих кубинских торпед дым сладкий и плотный. Они похожи на старое виски.

— Все равно.

— Ладно, это совершенно неважно. Я слышал, вы проделали отличную работенку. Эти политиканы — они, на мой взгляд, сопливые детишки, да и только. Чертовски рад, что на месте оказался такой человек, как вы, способный разобраться со всей этой ерундой. Кстати, я тоже занимаюсь такого рода вещами. Сынок, если вам когда-нибудь придется искать работу, знайте, я всегда готов купить хороший товар. Вот что, возьмите-ка мою карточку и подумайте на этот счет. За хорошего человека мы готовы заплатить доллар во-от такой длины.