Гавен

В Петрограде Гавен встретился со многими старыми товарищами, работавшими в столице. Радостной была встреча с Ансом, избранным председателем Нарвского Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.

В бурлившей столице Гавен имел встречи с видными большевиками, знавшими его со времени V съезда партии или по каторге и ссылке. Мало кто из политических ссыльных остался после революции в Сибири. Со дня амнистии они устремились в родные места или в столицы.

Гавен собирался обратно в Минусинск, чтобы отчитаться перед избирателями. Но когда он пришел в Центральный Комитет партии за директивами, секретарь ЦК Елена Дмитриевна Стасова совершенно неожиданно предложила ему ехать в Севастополь. Она показала ему груду писем в ЦК партии от председателя севастопольской организации Н. И. Островской и других крымских товарищей, которые просили ЦК прислать им в помощь стойких большевистских организаторов, пропагандистов, агитаторов и опытных лекторов. Островская писала в ЦК по нескольку раз в неделю, просила помочь людьми. Она очень опасалась, что соглашательские партии одержат верх на выборах в Учредительное собрание. Она писала, что вынуждена прекратить прием новых членов в партию, ибо нечего набирать их, если организация не имеет пропагандистов, способных в короткий срок воспитать новичков в духе партийной программы и устава. Примерно такие же письма поступали тогда из Симферополя, Евпатории, Керчи и других городов Крыма.

Вопрос был решен. Перед отъездом Гавен беседовал со Свердловым. Яков Михайлович сказал: «Вопрос о взятии власти — вопрос считанных дней… Во всех крупных центрах пролетарские силы вполне созрели… На юге, в особенности в Крыму, дела обстоят плохо. Там наблюдается засилие меньшевиков и эсеров. Ваша задача: превратить Севастополь в крепость революции, в революционный базис… Севастополь должен стать Кронштадтом юга». Гавену вручили мандат ЦК партии и посоветовали во всем сообразовываться с местными условиями. С отъездом пришлось спешить — поезда тогда шли медленно.

Одновременно с Гавеном ЦК направил в Крым замечательного большевика Николая Арсеньевича Пожарова — матроса-балтийца, бывшего питерского рабочего. Он, как и Гавен, никогда раньше в Крыму не жил.

Отвечая на письма Н. И. Островской, Е. Д. Стасова писала; «В скором времени в Севастополь прибудут товарищи, которые смогут наладить партийную работу и закрепить наше влияние… Гавен… несомненно, может провести любую кампанию и быть ответственным работником на любом посту… Гавен мог бы восполнить вам недостающего лектора». А Гавен не знал об этой аттестации, не думал ни о каких постах. Он ехал в совершенно новый для него край, ехал без всяких средств. Весь его багаж — небольшой тюк литературы да еще огромная ноша — чувство ответственности перед партией.

РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ

Русские и украинцы составляли половину коренного населения полуострова, на котором исстари обитали многие национальные меньшинства и этнические группы. Среди них: армяне, болгары, греки, евреи, караимы, крымчаки, латыши, ногайцы, немцы, татары, турки и тюрки, чехи, эстонцы и другие. Почти восемь десятых всей земли, садов и лесов принадлежало помещикам, казне, церкви и купцам. Все крестьянские наделы вместе не превышали одной пятой части земельного фонда края. Притом кулачество и зажиточные колонисты имели в своем пользовании четыре пятых всей крестьянской земли. Половина всех крестьян были вовсе безземельными арендаторами-испольщиками, полубатраками, сверх того были еще тысячи батраков — людей, пришлых из России на отхожий промысел и сезонные сельскохозяйственные работы (косовицу, сбор плодов и пр.).

Половина населения жила в городах. Среди городского люда только тысяч сорок рабочих промышленных предприятий и десятки тысяч кустарей, не пользовавшихся наемной рабочей силой. Это вся прослойка трудящихся в море мелкой и крупной буржуазии края. Девять десятых рабочих — русские и украинцы.

К началу октября 1917 года в Советах рабочих, солдатских и крестьянских депутатов большинство шло за меньшевиками и эсерами. Они господствовали в городских думах и управах, в земствах и кооперативах, в различных союзах. За меньшевиками и эсерами шла почти вся интеллигенция. Они имели свои газеты «Прибой» и «Вольный юг». В краевой либеральной газете «Южные ведомости» сотрудничали журналисты и публицисты — члены соглашательских партий. А среди местных большевиков почти не было интеллигенции. Не было и своей газеты.

Большевистские организации были молодые, малочисленные, лишь в сентябре 1917 года порвавшие с крымской объединенной организацией РСДРП. В Севастополе же организация большевиков существовала с мая 1917 года и насчитывала человек триста. Меньшевиков было более пяти тысяч, эсеров — около тридцати тысяч. В Симферополе было меньше ста большевиков. Примерно такое же соотношение сил сложилось во всей губернии. Исключение составляла Евпатория, куда после революции на лечение попало много социал-демократов с довоенным партстажем. Здесь под руководством Жана Миллера, активного участника революции и одного из организаторов вооруженного восстания 1905 года в Латвии, удалось в сентябре месяце выбрать в партийный комитет только большевиков.

Лидеры меньшевиков и эсеров — местные уроженцы и старожилы, учителя, врачи, адвокаты, литераторы — пользовались значительной популярностью в народе. Деятели большевиков — все почти пришлые люди, не имели прочных связей с местным населением. Ян Булевский, Ян Тарвацкий, Алексей Познанский, Оскар Лиепинь и другие попали в Крым после амнистии прямо с каторги и ссылки. Станислав Новосельский, Жан Миллер, вернувшись из эмиграции, были в мае 1917 года направлены Центральным Комитетом партии в Евпаторию, а Надежда Ильинична Островская прибыла в Севастополь в начале августа. Среди видных большевиков старожилом был лишь Дмитрий Ильич Ульянов, служивший в Таврическом земстве с дореволюционного времени.

В начале октября к приезду Гавена симферопольская организация большевиков ютилась в союзе мельничных рабочих, а собрания устраивала в молельне менонитов на Троицкой улице в безлюдной части Старого города. Все симферопольские организации социалистических партий имели помещения для комитетов и фракций в бывшем губернаторском доме на Лазаревской улице; у большевиков же своего помещения не было.

8 первый же день Гавен потребовал от Симферопольского исполкома, чтобы большевикам тоже отвели комнату в губернаторском доме, притом попросторнее. Эсеро-меньшевистские руководители ответили отказом. Больше того, они пригрозили Гавену, что «скоро-де большевикам отведут много больших комнат в большом доме на „Привокзальной улице“», то есть в тюрьме. «Это мы еще посмотрим», — сказал Гавен, уходя.

9 октября Гавен сделал первый доклад на собрании симферопольских большевиков об очередных задачах партийной организации. Присутствовало человек пятьдесят — рабочие завода «Анатра» и мельниц, солдаты, курсистки и несколько старых большевиков, среди них Ян Тарвацкий, встреча с которым была радостной и неожиданной.

На следующий день Гавен выступил с речью на гарнизонном митинге. Солдаты выслушали его с огромным вниманием. Еще через день Гавен выступал на аэропланосборочном заводе «Анатра». Рабочие тепло встретили речь Гавена. После митинга многие из них записались в большевистскую партию.

В Симферопольском Совете было всего несколько депутатов-большевиков. Меньшевики и эсеры часто устраивали обструкции и прерывали речи большевиков. Незадолго до приезда Гавена в Крыму распространился слух, будто Ленин, скрывавшийся от суда Временного правительства, собирается в Крым, где жил его брат. Эсеры и меньшевики злостно использовали этот нелепый слух. Совдеп принял постановление, протестующее против намерения Ленина приехать в Крым. Советы депутатов некоторых городов Таврии также выносили подобные постановления-протесты. Дошло, например, до того, что в те дни «бдительная власть» выследила и арестовала в гостинице гражданина, ошибочно принятого за Ленина. Сконфуженные власти все же официадьно сообщили, что «задержанный ими не имеет ничего общего с известным большевиком Лениным».

Гавен одиннадцать дней ждал пропуска в Севастополь. Комиссар Временного правительства на флоте эсер Илья Бунаков-Фундаминский явно оттягивал время и неохотно выдал разрешение на въезд Гавела в Севастополь.

До того времени севастопольским большевикам приходилось туго. Еще в августе большевика Финогенова, выступавшего с речью, матросы-эсеры скинули с палубы корабля за борт. Н. И. Островской было очень трудно совладать с матросами и солдатами, на которых большое влияние оказывали анархисты и эсеры.