Газета День Литературы # 114 (2006 2)

— Иосиф Бродский, насколько я помню, это вор-рецидивист из Ростова, — напрягал память прокурор Грустинов. — За ним числилось несколько убийств, он был приговорен к "пожизненному" и повесился в ростовской тюрьме при невыясненных обстоятельствах.

— В Биробиджане есть мэр — Иосиф Бродский, — отозвался спикер Грязнов. — И что интересно — антисемит. Евреев называет "жидами". И те — ничего, откликаются.

— Иосиф Бродский был директором съемочной группы, когда снимался фильм "Свой среди чужих", — хмыкнули усы Михалкова. — Конечно, приворовывал, стервец, но мужик был классный.

— Господа, — с чувством легкой иронии, прощая собравшимся их необразованность и удаленность от искусств, произнесла Луиза Кипчак, — Иосиф Бродский — это замечательный поэт, сочинивший слова известной песенки про Чебурашку. Если вы прислушаетесь к звукам, которые издает при движении наш корабль, вы чутким ухом уловите мотив знаменитой песенки. Кстати, он лауреат "Премии Ленинского комсомола".

Все умолкли, подавленные этим незлым, но чувствительным упреком, почувствовав себя невеждами рядом с просвещенной красавицей. Устремили взоры на Толстову-Кац, ожидая пояснений.

— Все вы правы, — вещунья озирала гостей проницательными очами, над которыми наведенные брови выгибались синими дугами. Сова, вторя ей, поворачивала круглую голову с ненавидящими золотыми глазами. — Видите ли, Иосиф Бродский вездесущ и столик. Он был в далеком прошлом, существует ныне во множестве воплощений и никогда не исчезнет, какие бы сюрпризы ни преподносила нам история. В некотором смысле, он сам является сюрпризом истории. Человечество, с момента зарождения, двигалось от одного Иосифа Бродского к другому, являвшемуся в самые переломные, драматические периоды и не позволявшему истории уклониться от божественного промысла. "Иосиф" на арамейском языке — "подающий знак". Иосиф Бродский — это тот, кто подает человечеству знаки, уводя за собой сбившуюся с пути историю. Таким был Иосиф, сын Иакова, проданный братьями в Египет, что предопределило появление Моисея, великий "исход", скрижали, скинию и весь иудаизм, как неизбежный путь человечества. Таким был великий историк и метафизик Иосиф Флавий, предсказавший христианство. Никто не сомневается, что Святой Иосиф, в семье которого родился Христос, был такой же путеводной звездой человечества. Можно перечислять без конца. Иосиф Волоцкий, знаменитый устроитель православной церкви. Иосиф Сталин, которого многие почитают святым. Иосиф Броз Тито — несомненный славянский герой. Наконец, Иосиф Кобзон, чьи песни, при всей их непривлекательности и ущербности, являются "музыкой сфер" — сфер обслуживания. Иосифы Бродские есть во всех народах, на всех материках. Есть у китайцев, есть у народа майя, есть у племени зулу. Антропологи, изучающие останки австралопитеков, обнаружили у некоторых скелетов признаки Иосифа Бродского. Некоторые гипотезы утверждают, что Иосиф Бродский существовал в "дочеловеческий период", являя себя в образе динозавра. Моя же мысль, подтвержденная гермефтикой, сводится к тому, что Иосиф Бродский заявил себя уже на стадии минеральной фазы земли, в период образования гор, выделения из расплавленной магмы минералов и руд — такие самоцветы, как топаз, изумруд, аквамарин, носят признаки Иосифа Бродского. Изучая академика Зельдовича, его теорию происхождения Вселенной, можно найти намек, что "первичный взрыв" в той или иной степени связан с Иосифом Бродским. Поэтому, господа, спиритический сеанс, участниками которого вы согласились стать, соединит вас не просто с духом усопшего человека, но с космическими силами невиданной мощи, что одновременно и плодотворно и смертельно опасно. Те из вас, кто отважится испросить у Иосифа Бродского прорицание о своей судьбе, должны знать, что ответ будет содержать не относительную, но абсолютную истину, пусть и изложенную в сомнамбулической форме его бессмертных стихов.

Все подавленно молчали, стараясь уразуметь грандиозную, умонепостижимую тайну, завесу над которой приоткрыла колдунья в волшебном тюрбане с древней совой на плече.

Есаул смотрел на портрет в лакированной рамке — выпуклые, печальные, переполненные тайными слезами глаза, наклоненная голая шея, словно ее побрили перед ударом топора, горько сжатые губы, познавшие тщету славословий, вкусившие полынь молчания. Он чувствовал непостижимую связь, сочетавшую его, потомственного казака Есаула, и этого печального иудея, занесенного в русскую жизнь, как заносит астероид в пространство чужой планеты. Эта связь была неявной, состояла из мучительной несовместимости и сладкой нерасторжимости. Донской казак, военный разведчик, изощренный государственный муж. И иудей, печальный изгнанник, болезненный стихотворец. Они являли собой две ветви расщепленного человечества, которые пытались срастись, и в тщетных попытках истребляли друг друга. Погибали в этом непрерывном борении, уповая на смерть, в которой снова сольются.

— Господа, — приступила к священнодействию Толстова-Кац. — Технология обращения к духу весьма проста, но требует определенного навыка и решительности. Вот книга стихов поэта, — она приподняла увесистый том в черном переплете, на котором стояло название "Перемена империи" и была изображена странно мерцающая синяя рыба. — А вот магические булавки, — она тронула ворох длинных стальных колючек, увенчанных шариками из драгоценных камней. — Желающий угадать судьбу берет книгу и под прямым углом вонзает в нее булавку. Булавка проникает в глубь книги, то есть ваш запрос проникает в астральное тело поэта, и острие останавливается на том изречении, в котором содержится неявный ответ. Встречаются ваш страстный запрос, посылаемый через сталь в глубину метафизической субстанции стиха, и оттуда, как из бездны потустороннего мира, является желанный ответ. Конечно же, он подлежит толкованию. Но в этом доверьтесь мне. Я распутаю хитросплетения слов, разовью венок сонетов, переведу бормотания дервиша на понятный людям язык, — она обвела собравшихся гипнотическими глазами, и ее вороний клюв выбирал себе добычу среди притихших, оробевших гостей.

Есаул исполнился мучительного ожидания, сладостного предчувствия. Хотелось принять участие в магическом таинстве, погрузить стальную голубоватую спицу в бездонное пространство, где витало провидение, и узнать, что сулит ему судьба, чем завершится его отчаянный "план", его рискованный, смертельно опасный "проект". Сделает ли его триумфатором в лавровом венце, въезжающим на торжественной колеснице в "вечный град". Или голову его на пике пронесут сквозь Триумфальную арку суровые легионеры на потеху вероломной толпы, на радость торжествующего соперника.

— Приступаю к погружению в бездну, — Толстова-Кац извлекла пакетик с порошком горчичного цвета. Бросила щепоть в огонь свечи. Пламя из желто-белого превратилось в ослепительно-зеленое, вспыхнуло дымно-красным, оделось нежно-лиловым, заметалось золотом, багрянцем, пурпурно-алым и черно-синим. Словно в свече рождались демоны света, сгорали космические спектры. Радуга, вмороженная в магическую пирамиду, ожила, выступила за пределы стекла, превратилась в лучистую звезду, будто в кают-компании расцвел фантастический цветок. Оторвался от хрупкого стебля и поплыл над головами собравшихся, словно перламутровая комета. В воздухе запахло озоном, альпийскими снегами, садовыми розами, благовониями востока, сквозь которые потянуло серным сквознячком преисподней, сладковатым запахом тления. Сова радостно взирала на многоцветное пламя глазами певца Леонтьева, поющего знаменитую песню о Казанове. Портрет Иосифа Бродского вдруг помутнел, наполнился туманом. Лицо поэта померкло и скрылось в "дыму всесожжения". Из книги стали истекать полупрозрачные невесомые лопасти, будто среди страниц таилась гора самоцветов.

— Кто первый? — грозно и повелительно воскликнула жрица. — Ты! — она указала перстом, затянутым в перчатку, на губернатора Русака, который трусливо сжался, попытался укрыться. Но властный колдовской взгляд поднял его из кресла, и он в трепете приблизился к столу. — Бери и пытай судьбу! — приказала колдунья, протягивая губернатору спицу, увенчанную смуглым гранатом.

Русак, топорща усы в трусливой улыбке, чуть кривляясь и делая вид, что принимает увлекательную игру, несерьезную детскую забаву, положил перед собой книгу. Приставил длинную булавку, впившись пальцами в красное ядрышко граната. Погримасничал напоказ, изображая факира, и с силой погрузил острие в плотную обложку, проталкивая узкую сталь сквозь толщу страниц. Раздался тонкий вопль, исходящий из лакированной рамки, словно там, за мутной завесой дыма, завопил подстреленный заяц. Собравшиеся вздрогнули, многие побледнели, другие растерянно улыбались. Есаул почувствовал, как узкая разящая боль пронзила его печень, и он схватился за бок, как это делает раненный шпагой. Он был пронзен одной иглой с Иосифом Бродским, висел вместе с ним в пустоте, насаженный на тонкую бесконечную спицу, уходящую в обе стороны Мирозданья. Вокруг в черном Космосе текли планеты и луны, мерцали созвездия, сонно дышали галактики, и оба они в мучительных позах вращались в разные стороны вокруг тончайшей оси, пробившей их плоть.

— Запрос послан. Теперь прочитаем ответ, — Толстая-Кац взяла книгу, в которой торчала булавка с красной каплей граната. Слегка встряхнула. Часть страниц распушилась, другая, скрепленная булавкой, оставалась слитной. Колдунья раскрыла книгу на той последней странице, где остановилось острие, удерживая кипу листов. — Булавка укажет стих, острие обозначит ответ, — Толстова-Кац склеротическим пальцем стала гладить страницу, нащупывая выступавшее жало. Нащупала, стала читать:

... И в этом пункте планы Божества

И наше ощущенье униженья

Настолько абсолютно совпадают,

Что за спиною остаются: ночь,

Смердящий зверь, ликующие толпы,

Дома, огни. И Вакх на пустыре...

Все слушали голос колдуньи, в котором завывал ветер пророчества, выдувая из каждого остаток иронии, веры в самостоятельность выбора, в бесконечное преуспевание. Русак стоял подавленный, мучительно улыбался, заискивающе смотрел на колдунью, в чей власти было истолковать сомнамбулический стих как предсказанье успеха или предупреждение о неминуемой гибели.

— Мой друг, — колдунья, воздев наведенные брови и изображая муку прозрения, переводила религиозные бормотание шамана на светский язык общения. — Несомненно, что грядущее в вашей жизни событие, связанное с некоторым дискомфортом и потерей достоинства, находится в полном согласии с божественной волей, как об этом гласит стих. Само это событие, скорее всего, случится ночью, но не где-нибудь дома или в укромном месте, а прилюдно, среди возбужденной толпы, быть может, на стадионе, в цирке, на ночном митинге. Здесь будет фигурировать некий зверь, скорее всего, крупный, разъяренный, источающий дух зловонья. Им может быть большая собака, или, положим, медведь, или даже тигр, если действие происходит в цирке. И при этом либо толпа, либо вы сами будете находиться в высокой стадии опьянения, подружитесь с Вакхом. Вот внешние признаки пророчества, коих достаточно, чтобы вы усмотрели в них перст судьбы. Готовились либо уклониться от встречи с судьбой, либо встретить ее мужественно, как гладиатор.