Газета День Литературы # 117 (2006 5)

Излив мне душу, заключенную когда-то в дивном, но не пощаженном гнусным роком теле, она совсем расклеилась:

— Прости, тебе наверное противно все это слушать. Я бы, честное слово, не позвонила б, если бы не дети. Ты даже не представляешь, как они страдают. "Папа, папа!" — а он плевал на них!.. Захотелось вспомнить что-то хоть хорошее, без этого совсем невыносимо жить! Спасибо тебе, правда; если позволишь, я еще как-нибудь позвоню — или хотя бы буду думать, что могу позвонить…

И я с бессильем столь же ныне нищего подумал, кладя трубку: нет, что-то у нас с этой моисеевой зачисткой вышло не туда. Тот вождь жестоко чистил сквозь пустынный жернов свой народ от рабской кости, всякой голубой и прочей сорной дряни. А в нашем диком случае процвел прямо обратный, отрицательный отбор. Те, кто ни то ни се, не соль, а сор земли, — лучше всего и приспособились к невыживаемым условиям родной степи, и процвели, живые мощно. Все это отребье экс-интеллигенции, провонявшей еще раньше своей гнилой корыстью, поклонством без стыда любому богу и магогу, вплоть до Секо Асахары, на которого за лишний бакс пилила половина БСО; перенявшей от Чайковского не его вещий, трудно постижимый смысл — а лишь его нехитрую педерастию. А истинная мать, которая когда-то, выбирая между удовольствием со мной и благом своего ребенка, по сути всей оттяжкой своего ответа выбрала свой материнский долг — схватила самую жестокую, как сапогом в живот, расплату.

Но я уверен: этот рак постиг не ее матку. Он постиг всех нас — сошедших до какой-то биомассовой культуры дикарей. Только пока мы пили свое пиво, ответила за все своим животворящим лоном, защищенным наименее от биомассового культа времени — она.

Павел Фонаков ПОСЛУШАЙ, ВИЛЛИ… телефонный разговор Олега Табакова с Вильямом Шекспиром

Алло… Да это я.… Слушаю… Кто?! Вильям Шекспир? Что-то я о вас слышал, но что — не помню, и где — не помню. Чем занимаетесь? Пишете пьесы? Замечательно. Что можете предложить театру, который я имею удовольствие возглавлять? "Гамлет"? Расскажи сюжет. Так… Так… Так… Минутку, я сказал минутку… Я понимаю, что это только завязка — представляю какой будет развязка. Наверное, что-то типа всех выносят? Откуда я знаю? Поработай с моё в театре…

Значит, так: старый король становится политическим трупом. Так? Нет? Просто трупом… Ну, да нельзя же так откровенно… Тогда непонятно — а что за тень такая. Впрочем, это неважно… И вот этот старый дурак своими появлениями и заявлениями портит жизнь и правление новому молодому королю… Так? Так. И действие пьесы происходит во дворце… Хорошо еще, что не в Кремлевском… А на даче в Раздорах действие не происходит? Чтобы все всем сразу стало понятно… И еще — этот Гамлет, наследный принц, студент-оболтус — он, наверное, раньше в Англии учился? Откуда я знаю? Об этом, друг мой, вся Москва знает. Послушай, Вили, — мне нужна пьеса, а не политическая однодневка. Что у тебя есть еще? "Ромео и Джульетта"? О чем пьеса? Так. О вражде двух семей? Сразу говорю, что не пойдет. Что еще? "Отелло"? Ну и кто он этот Отелло? Мавр? Не понял… Негр — теперь понял. Послушай, Вилли, так нельзя, надо говорить "афро-американец" или "черный". Надо быть политкорректным. И что дальше? У него жена белая… У него что, гарем? Как почему? Дез и Демона — это уже две женщины… Одна? Дездемона… Ничего не скажешь — имена ты своим героиням даешь… Что дальше… Так… Так… Так. Очень приятно… В конце пьесы Отелло душит Дездемону… Послушай, Вили, — а ты не состоишь в РНЕ, потому что только член РНЕ может утверждать, что все преступления в Москве совершают черные. И еще — ты не знаешь современного зрителя: о политических проблемах, межнациональных конфликтах он прочтет в газетах, увидит по телевизору. А в театре нужно что-то типа винегрета — немного секса, чуточку экзотики, кусочек криминала. У тебя есть? Что у тебя есть? "Венецианский купец"? Звучит неплохо… Купец — это не челнок какой-нибудь. И потом Венеция… как же помню… Площадь святого Марфа… каналы… гандоны.… Послушай, Вилли… Это ты мне впариваешь свою пьесу… И если я сказал "гандоны" — значит, так оно и есть. Все, хватит! Давай сюжет, только кратко… Так… Так… Так. Вили — ты гений! К черту скромность — можешь всем говорить, что сам Олег Табаков назвал тебя, Вильяма Шекспира, гением. Ты определил основной конфликт современной России, задел главный нерв. У тебя все правильно. Сейчас многие берут деньги в долг, как твой герой Антонио у Шейлока. И не все, далеко не все могут долг вернуть вовремя. И тут начинается такое… Не только паяльник в заднице или как твой Шейлок, желающий вырезать кусок мяса из тела Антонио — бывали случаи и похлеще, еще какие бывали… Я беру твою пьесу. Вот видишь — можешь, если захочешь! Отличная пьеса и без политических намеков и межнациональных конфликтов… Что ты сказал? Что? Кто Шейлок по национальности? Шейлок — еврей?! Вили, ты точно не из РНЕ? Ты не знаешь, что это такое? Я тебе скажу — что это такое! Это 282-я статья "антисемитизм" называется. Ты испортил пьесу, ты испоганил такой материал! Скажу откровенно, Вили, — я не думаю, что тебе стоит писать пьесы. Ты в этом не уверен? Тогда возьми своего "Венецианского купца" и зайди к Ширвиндту в театр Сатиры или в Ленком к Захарову и послушай, что они скажут о твоем творчестве. Да… вот именно… Да… А ты этого не знал? Я тебе добра желаю! Во всяком случае, мне можешь больше не звонить… И тебе того же. Прощай. Господи, когда ко мне придут нормальные авторы, а не вот такое чмо болотное…

Любовь Галицкая Виктору ЛИХОНОСОВУ

ЛИХОй казак, чей НОС так чуток,

Заглянет в гости на часок,

Но мало с ним и целых суток,

Чтоб насладиться чудом строк.

Строк о Царицихе в Тамани,

О тёплой свечечке в душе,

О памяти, что сердце манит,

О стариках, что спят уже.

И русским духом пахнет слово,

То горестным, то озорным,

И лёгким, как овса полова,

И совестливым и родным.

Редакция присоединяется к поздравлению "очарованного странника"

Виктора Лихоносова с юбилеем —

семидесятилетием.

Здоровья, дорогой Виктор Сергеевич,

новых творческих озарений!

Егор Исаев “ВСЕМУ СВОЙ СРОК...”. (К 80-летию поэта)

***

Не по своей лишь только воле, —

Я к Вам от памяти, от боли,

От вдовьих слез и материнских,

От молчаливых обелисков,

От куполов у небосклона...

Я к Вам по праву почтальона

Из этой бесконечной дали,

Из этой необъятной шири.

Они свое мне слово дали

И передать Вам разрешили.

***

Народ. А кто такой народ?

Волна к волне из рода в род,

Из поколенья в поколенье, —

Живое, вечное волненье

Везде: в Москве и на селе...

Он — и мужик навеселе.

Он — и артист в Белоколонном.

В одном-единственном числе

И многолюдно миллионном.

Народ — и звезды, и кресты,

Кремень-слеза с крутой версты,

В словах народ и за словами...

Он поимённо я и ты.

И неразрывно между нами.

***

Всему свой срок, всему своя молва,

Свой лад и слог в словесном обиходе.

Да, ты права — я не ищу слова,

Уж если что, они меня находят.

Уж если что, они одним рывком

Срывают с нерва заспанную полночь, —

И в чем душа сквозь вьюгу босиком

За слогом слог бегут весне на помощь.

За слогом слог, как благодатный ток, —

И день рожденья празднует цветок.

***

Бога молю молитвой,

Сердцем о колокол бьюсь...

Будь ты и впредь монолитной

И нескончаемой, Русь.

Неба касаюсь губами,

Плачу и радуюсь вновь.

Журки летят — память,

Утки летят — любовь.