Газета День Литературы # 122 (2006 10)
Шрифт:
— А зачем тебе?
— Поразмышлять, представить невозможную картину, как я общаюсь со значительными лицами. Я-то сам могу кого угодно вообразить, вступить в беседу с ним, но конкретное имя, конкретная фигура привносит особый интерес, цимес, так сказать. Так кто же вот этот, самый ближайший?
— Борис Гайдуров, а рядом с ним — Егор Красноухов, около меня Генннадий Яблонский, еще вижу Алика Хичкова… Хватит? Только на меня не ссылайся, еще пожалуются Онищенко. От него пощады не жди, а мне долгосрочное рабочее место необходимо.
— Да-с! Примечательные россияне. Так я начну?
— Ты меня не спрашивай. У меня тут чисто производственный проект. Как типичный русский человек, я сама по себе.
— Пока, Наталья Несыкайло! Спасибо, что открыли глаза на соседей. — Тут Химушкин с затаенным восторгом обернулся к господину Гайдурову.
Александр Потёмкин ПРЕЗУМПЦИЯ ВИНОВНОСТИ. беседа с Владимиром БОНДАРЕНКО
В сентябре этого года крупнейшее мировое издательство "Ашет" (HACHETTE)
Александр Потемкин — сложная, неспокойная личность. Он автор нескольких книг художественной прозы, его повести и романы "Стол", "Я", "Изгой", "Мания" и другие были прочитаны самыми разными критиками. А талантливые научные монографии "Виртуальная экономика", "Элитная экономика" и недавно вышедшая "Бюрократическая экономика" представляют его как крупного ученого-экономиста, облеченного докторской степенью (ведущий сотрудник Института экономики РАН, преподаватель экономического факультета МГУ). Он — увлеченный и грамотный предприниматель. Такая успешность, такая концентрация "витальных сил" в одном человеке отчасти мистифицировали его фигуру — журналисты и пишущая публика словно заранее не верят в его бескорыстное отношение к литературе, а тем более в его нежелание вообще устраивать себе или своим книгам пиар. Современный служитель культуры не готов считать, что состоятельный человек, имеющий не одну "потемкинскую деревню", думает и о чем-то существенно другом, кроме фондовых, валютных и кредитных рынков. Рядом с Потемкиным находиться в некотором смысле опасно — можешь тут же быть заподозрен бдительными "служителями муз" в самой что ни на есть банальной продажности… Ведь если он "может все купить", то почему бы не считать, что и читателя, и критика он себе покупает, и даже сотни зрителей для собственного творческого вечера он тоже "купил"! Увы, современный интеллигент не столь бескорыстен, чтобы верить в чистый интерес других. И все же… Беседа, которую ведет наш корреспондент с Александром Потёмкиным, имеет полное основание претендовать на внимание читающей публики. Александр Петрович говорит о том, что волнует очень многих людей в России. Тех людей, которым очень не хотелось бы, чтобы культура стала навсегда "прибежищем негодяев", вслед за когда-то оболганным патриотизмом. Патриотизм отчасти реабилитировали. А вот с культурой все обстоит сложнее.
От редакции
Владимир Бондаренко. Александр Петрович! Вас не смущает выражение "потемкинская деревня", которое часто упоминают в связи с вашей фамилией. Ведь нынче все плохо друг друга слышат.
Александр Потёмкин. Совсем нет: свои "деревни" я ставлю крепко. Миф о "потемкинских деревнях" — яркий образец человеческой внушаемости. Многие знают, что светлейший князь якобы вводил в заблуждение императрицу Екатерину, выстраивая деревни-декорации, выгоняя одно и то же "стадо тучное коров" вдоль пути ее следования на юг. Но многие ли сегодня помнят, что он построил сильный черноморский флот России, укреплял южные города, являлся отменным стратегом и полководцем? Впрочем, что говорить о веке ХVIII, когда на недавнем телевизионном ток-шоу студенты-искусствоведы не могли ответить на вопрос: "Почему Третьяковская галерея называется именно так?" В первом случае мы видим сознательную мифологизацию собственной истории, во втором — увы, бессознательную антикультурность, которая вполне комфортно себя чувствует в своем невежестве. Так создается прецедент — можно совершенно открыто и, я бы сказал, "законно" не знать, не помнить и не желать знать. Я даже не уличаю тех столичных студентов, скорее, все это я понимаю как трагедию современной культурной ситуации в России. Хотя вот так, запросто, вряд ли вам и в Германии студенты ответят на вопрос, кто такой Гессе или кто написал "Волшебную гору", уж не говоря о Максе Штирнере, которого даже редкие букинисты немецких городов лишь смутно помнят, а он был в высшей степени характерным умом европейской цивилизации.
В.Б. Это правда, культурное обнищание коснулось в новом веке многих европейских стран. Но мы все же с Вами больше болеем Россией и своей культурой. Вы сказали очень жестко — о трагедии культуры, и я не могу пройти мимо этой оценки. Тут стоит остановиться.
А.П. Культура — очень сложный организм, состояние которого во многом определяется качеством ее "носителей". Появились технологические носители, но при всей их развитости, они все же не главные. Главным остается человек. И состояние культуры зависит, прежде всего, от современного сознания, от сознания тех, кто эту культуру создает. Меня всегда привлекала проблема человеческого сознания. Сегодня оно очень изощрено, а в чем-то извращено. Так и общественное культурное сознание — мне его состояние напоминает разобранный конструктор, свалку идей и вещей, где все равны, но это равенство чудовищно. Тут все смешалось — Лев Толстой с Пелевиным и Татьяной Толстой, Маринина и Устинова — с Достоевским (ведь современному человеку уже кажется, что Достоевский писал исключительно детективы, и никак не хуже одной или другой). Ну а "с Пушкиным на дружеской ноге", пожалуй, каждый третий современный поэт. Какое-то ненормальное сопряжение несопрягаемого, а в итоге накапливается энергия отторжения, поскольку делается в культуре то, что не делалось никогда прежде. В одну упряжку впрячь "коня и трепетную лань" было "не можно". А теперь это можно! И чем уродливее они будут двигаться, тем интереснее глазеть. Следствие таких пикантных и бездушных забав — дезориентация публики, деградация вкусов, потеря массового эстетического чувства. И процесс этот не становится объектом общественной тревоги, серьезного обсуждения, анализа. А ведь в культурной дезориентации виноват совершенно определенный круг лиц.
В.Б. Вы не боитесь их назвать?
А.П. Дело не в именах. Я спорю не с тем или иным автором,
писателем, критиком, но пытаюсь понять масштабы, мотивы и закономерности их деятельности. И буду, кстати, совсем не против, если поймут и меня. Нынешняя культура, пытаются нам объяснить, — ровный плац, где всякий марширует, как ему взбредет в голову, причем без каких-либо правил. Одни предпочитают подзаборную ругань и "кроют по матушке всю нашу жизнь", другие пишут "как слышат", третьи собственное мычание выдают за творчество.А.П. Такое представление о культуре и литературе пока все еще выгодно — ведь на убогом фоне середнячок кажется крупным талантом. Почему в редких литературных телепрограммах одни и те же персоны годами "беседуют" друг с другом? Да просто потому, что появление подлинно умного, творческого и независимого в суждениях человека рядом с ними выявит их настоящий рост: "великан" предстанет карликом, каков он и есть.
Культура — это многоэтажное здание, у которого есть фундамент, есть опоры, несущие стены, балки и перекрытия, и есть вершина — потолок и кровля. Но поскольку все у нас теперь страшно свободны, то очень многим сразу захотелось влезть на самую вершину (где, как известно, во все времена располагались подлинные гении) — влезть самовольно, не дожидаясь, пока старушка-история все расставит на свои места. Это культурное самоуправство поддерживается чиновниками — избирательными грантами, поездками на международные книжные ярмарки, премиями и т. д. Официальные лица как бы дают статус ловким подельщикам. Я бы даже сказал, что существует своего рода проституция среди пишущей братии: один заплатит — о нем хорошо напишут, другой больше обласкает-заплатит — еще "сладостнее" изобразят. Довольно пошлый Виктор Ерофеев, с банальным набором псевдомодных тем и "свободой" матерных выражений как выдающийся метр представляет русскую литературу в Европах, который год ведет какие-то вялотекущие передачи на телевидении, где также опошляет и принижает любую тему, к которой прикасается! Но трагедия не в том, что маячит вот такой Ерофеев (в советское время тоже много было растиражированных писателей, которых все теперь забыли), — трагедия в том, что когда не удается покорить вершину, тогда сносят здание. И на обломки (превращенные в "баррикады свободы", а потом — в комфортабельные офисы) взбираются, будто на вершину. Не знаю, быть может, мы уже упустили ситуацию, когда возможно оздоровление, когда еще можно вернуть все к норме. Но, по крайней мере, думать и говорить об этом стоит. XIX век, при всех его противоречиях, был временем больших идей и крупных споров по существу. Век XX принес много страданий, потрясений и разочарований. А новый XXI — начался как век культурного упадка и тотального разлива масскульта и шоу-бизнеса. Если вернуться к современной российской литературе, то в чем это выражается? Есть обойма "модных писателей". Она хорошо известна — Сорокин да Пригов, Ерофеев да Толстая, Пелевин да Акунин, критики Немзер, Агеев, Александров, был еще модный Курицын, да куда-то исчез, видимо, рынок поглотил. Они никак не продолжают и не развивают великую традицию русской словесности. Боже сохрани! Что бы они о себе ни говорили, на что бы ни претендовали, как бы их ни возносили — они не являются авторитетными национальными фигурами. А ведь для большого писателя в России роль "властителя умов" не искусственна, а органична.
В.Б. Я понимаю Вас так — когда-то был очень известен литературный манифест "Называть вещи своими именами". Вы считаете, не следует превращать литературу в кумирню?
А.П. Именно так. Вопрос о национальных талантах — очень сложный, и, как правило, он редко решается при жизни писателя. Тут идут более медленные, выборочные и выбраковочные процессы. Сегодня мы видим, кто действительно стал советским классиком, а кто преодолел "советскость" и стал в ряд русских классиков. Но не нам сейчас окончательно решать эту проблему. Задача современников иная — сопротивляться подменам, помня, что молодости любая новизна привлекательна.
В.Б. Если вернуться к вашему образу литературы (и культуры) как иерархической структуре ("здание"), то логично допустить, что есть в ней и нижние этажи, и ложные этажи, помимо высоких?
А.П. Те персоны, которые мной упоминались, я бы точно поместил на ложном этаже литературы, где объем таланта слишком преувеличен. Я полагаю более честными авторов, у которых есть точная самооценка. Кажется, Д.Донцова сказала, что она не претендует на лавры писателя. Тут стоило бы сказать похвальное слово в адрес литераторов, которых я называю коммерческими. Они никого не дурят, не обольщаются тиражами — ведь тираж сегодня умалчивает о мере таланта. Они просто живут в условиях рынка и трудом зарабатывают деньги. И все понимают, что это чтиво, не претендующее ни на вечность, ни на вечные вопросы. В этом пласте паралитературы свои жестокие законы — чтобы тебя не забыли, нужно все время выдавать энное количество романов, нужен острый сюжет, простецкие и предсказуемые характеристики героев. Я считаю, что это весьма нелегкий хлеб, если встать на поток. Почти как у станка.
В.Б. Но среди этой массовой коммерческой литературы есть совершенно определенный пласт литературы "мистической", которая якобы раскрывает всяческие тайны — заговоров и орденов, мироздания и души. Как Вы, столь ценящий рационализм и интеллект, относитесь к этому роду "чтива"?
А.П. Я считаю, что наше время, при всей власти экономики, увеличении доли технологий во всем — от управления до быта, — наше время, как ни парадоксально, отчасти безумно. Словно человеческий разум потерял контроль над собой. Кто-то из немцев назвал это состояние "разум в трауре". Никакого подлинного рационализма нет. Напротив, люди — все и немедленно — хотят овладеть чудом и тайной, будь то "тайное знание" по Блаватской или Рериху. Все просто "сдвинулись" как раз на удешевленном мистицизме и магизме. На книжной выставке я видел серию (не помню какое, но крупное издательство) именно такой литературы. Имя автора иностранное, не исключено, что выдуманное. В этой серии вышла некая "Исповедь Люцифера", а рядом "Христос смеющийся" (может, я не совсем точно запомнил название, но суть такая). Что за необыкновенный автор, который вот так прямо вступает в контакт с Люцифером и тот ему "исповедуется"! А вообще это дикость — даже не в религиозном, а в культурном смысле: в рамках одной серии соединять такие несовместимые по масштабу явления… Это тоже коммерческая литература, поддерживающая и отражающая страшный инфантилизм современного человека, — узнать "магический рецепт" и решить все проблемы! Выпить таблетку и похудеть! Выпить таблетку и тут же выучить чужой язык!