Газета День Литературы 157 (2009 9)

Однако с течением времени понемногу остывала безрассудная раскалённая ненависть к "отцу народов" бывшего сибирского сидельца и приходило иное – трезвое, взвешенное осмысление сталинского многогранного образа, исподволь проступавшее сквозь пелену незабываемых личных обид и многотрудный каторжный опыт:

Фамилия вождя, пришедшая с Кавказа,

И серая вождёвая шинель

Была сильна, отважна, многоглаза,

И не было фамилии сильней…

А вот ещё один показательный сталинистский отрывок, из другого стихотворения Виктора Фёдоровича:

Тянется цепь егокремлёвских башен.

Думал свалить его подлый Адольф –

Сам свалился! А Сталин бесстрашен.

И опять же – нетрудно убедиться, что в этих эмоциональных и жёстких, словно высеченных из кремня стихах отразилось не только личное, боковское, но и народное восприятие сталинской неоднозначной фигуры. Неспроста ведь проклинаемый в моло- дости поэтом Верховный стал одним из финалистов недавнего пресловутого телепроекта "Имя Россия": несмотря на весь чудовищный трагизм колоритной эпохи вождя, русский народ всё же по-прежнему бережно хранит в своей памяти её блистательные грандиозные достижения – превращение нашей изнурённой глобальными войнами и чередой революций страны в мировую социалистическую сверхдержаву, мощный и резкий подъём во всех сферах общественной жизни, а главное – потрясающую светоносную Победу в Великой Отечественной войне, доставшуюся нам такой непомерной ценой. На мой взгляд, именно эта народность облика Сталина в поздних боковских стихотворениях вызвала неподдельное восхищение Станислава Юрьевича Куняева их "непосредственностью и мудростью одновременно". Внимательно выслушав столь открытые, справедливые в своих позитивных оценках стихи о "вожде, пришедшем с Кавказа", в исполнении песенника, Станислав Юрьевич произнёс со страниц "Нашего современника" крайне смелые и правдивые слова: "Вот тогда я ещё раз убедился в том, что, читая всё написанное о Сталине, нельзя верить ренегатам и идеологическим мошенникам вроде Волкогонова, Борщаговского или Евтушенко, меняющим как перчатки свои взгляды и переписывающим, в отличие от Бокова, свои мысли, а надо верить поэтам, прошедшим через приговоры, тюрьмы и ссылки, через все огни, воды и медные трубы сурового времени – Мандельштаму, Смелякову, Заболоцкому, Даниилу Андрееву, Николаю Клюеву и, конечно же, поэту от Бога, русскому страстотерпцу Виктору Бокову" ("Наш современник", 2008, № 9).

В одном из последних стихотворений Виктор Фёдорович с высоты пройденного творческого пути даёт дельные советы начинающим поэтам о том, как им нужно работать для того, чтобы их творчество вошло в народ и нераздельно слилось с его монолитным, нетерпимым к проискам фальши сознанием:

Поэтом быть всерьёз захочешь,

Носителем больших идей –

Вставай поближе к дому, к почве,

К простым словам простых людей.

...

Понятность и доступность чествуй,

Кроссворды, ребусы – гони!

Всем с пушкинских времён известно,

Что хлеб насущный не они…

Мне кажется, эти стихи будут полезны не только юным неоперившимся дарованиям, но и многим давно состоявшимся поэтам, чересчур увлечённым бессмысленной и порядком опостылевшей за долгие годы игрой в цветастые авангардные и постмодернистские изыски.

С юбилеем Вас, дорогой Виктор Фёдорович! Сердечное спасибо Вам за Ваш истовый труд, за Ваши чудесные стихи и песни! Многие Вам лета!

Редакция «Дня литературы» присоединяется к юбилейным поздравлениям замечательного русского поэта Виктора Бокова.

Александр ТОКАРЕВ ЗЕРКАЛО РУССКОГО ЛИБЕРАЛИЗМА

Хотите узнать будущее России, года так до 2028-го? Вернее и не будущее вовсе, а либеральную фобию по поводу этого самого будущего. Читайте "Сахарный Кремль" Владимира Сорокина. Можно узнать много интересного.

Россия, пережившая Смуту Красную, Смуту Белую, Смуту Серую, вновь поделена на земщину и опричнину. "Смутьяна красного" выбросили из мавзолея, русские люди публично сожгли заграничные паспорта, Московский Кремль перекрашен в белый цвет. И после всего этого наступает благословенная эра Возрождения Руси, "кондовой, избяной, толстозадой". Китай становится сверхдержавой, китайские словечки прочно вошли в лексикон русских людей, и даже "государевы люди"-опричники ездят на китайского образца "меринах", к бамперу которых прикрепляют свежесрезанную собачью голову и метлу. А на восточных рубежах Руси возводится Великая стена, которая должна отгородить страну от враждебного мира.

Собственно, в "Сахарном Кремле" Сорокин лишь дополняет несколькими штрихами картину, описанную ещё в "Дне опричника". Но если повествование об одном дне опричника Комяги, сумевшего в течение суток спалить усадьбу и повесить хозяина на воротах, утвердить новую программу скоморохов, устроить публичную выволочку популярному сказителю, допускающему крамолу, слетать в Тобольск к ясновидящей Прасковье по личному поручению любвеобильной Государыни, осадить покусившихся на опричные барыши таможенников с многоярусной скоростной магистрали, по которой идут товары из Китая в Европу, – это Новая Россия глазами одного героя, то "Сахарный Кремль", состоящий из 15 историй – это 15 отдельных взглядов.

В продолжение темы, начатой "Днём опричника", автор детализировал уклад России будущего, где топят печи в многоэтажках, строят кирпичную стену, отгораживаясь от врагов внутренних, с врагами внешними опричники борются; ходят по улицам юродивые и калики перехожие, а в домах терпимости девки в сарафанах и кокошниках встречают дорогих гостей. Сахар и мёд, елей и хмель, конфетки-бараночки – все рассказы объединяет общая стилистика, сказовая, плавная, сладкая.

Два последних романа Сорокина уже назвали антиутопиями и многие даже ужаснулись описанному автором варианту будущего. Неужели нас ждёт такая Россия и такое будущее? Надо отметить, что страхи эти имеют одну и ту же либеральную природу. И за ёрнически злым повествованием Сорокина скрыто непонимание и неприятия всего того, что именуется российской историей и государственностью. Неслучайно символ этой самой государственности – Кремль – в виде куска сахара поглощается героями рассказов в самых различных обстоятельствах.

"Россия поднялась с колен, чтобы опуститься на четвереньки", – так воспринимает Сорокин происходящие в стране процессы. И можно было бы с ним согласиться (ведь мы, т.е. те, для кого сильная российская государственность в любом случае не является жупелом, также не можем быть в восторге от России нынешней), но вот только природа нашего неприятия путинского правления (а именно оно отражено в романах автора) совсем иная. Нас как раз устроило бы то, что Сорокина пугает: и Великая стена на восточных границах, и жёсткая, но эффективная вертикаль власти, и даже режим опричнины. Ей-богу, в романах Сорокина опричнина не выглядит столь уж страшно, как во времена царя Ивана IV. А народ-то наш российский, что ни говори, любит, когда гадов сажают на кол. Да и сам Комяга, вместе с которым мы проживаем "День опричника", трагически погибающий в "Сахарном Кремле", хоть и совершает не бесспорные в нравственном отношении поступки, но выглядит очень даже симпатичным персонажем. Если же вчитаться в строки "Сахарного Кремля", то понимаешь, что народ вполне доволен той жизнью, что наступила в эпоху Возрождения Руси. А свирепствующий Приказ Тайных Дел создаёт неудобства лишь единицам, которые не в силах сдержать порывов своего вольнодумия. И описанные события в рассказе "Undegraund", где диссединствующие элементы мистическим образом превращаются в лютых зверей и раздирают на части членов государева семейства, включая малых детей, наполняют сердца читателей праведным негодованием по отношению к нелюдям. А все потому, что картина будущего России, описанная Сорокиным, многими не воспринимаемая положительно сегодня, в целом адекватна ментальности русского народа. И сам автор, для которого этот вариант будущего нежелателен, но который видит его очертания уже сегодня, отделяет себя от своего народа. И не в силах остановить объективный ход истории, спасается не иронией даже, а циничным стёбом. Ведь для Сорокина всегда были важны прежде всего личные индивидуалистические интересы. А если государство их хоть в чём-то ущемляет, пропади оно пропадом! Достаточно вспомнить, как он в одном из интервью рассказывал, что после того, как его не пустили в один из киевских ресторанов в джинсах, он воскликнул: "Господи, хоть бы рухнуло это проклятое государство!" И теперь призрак этого "самого ужасного в мире" государства воскресает в воспалённом мозгу российских либералов. Но так уж развивалась русская история, что без сильного государства и деспотического правления Россия выжить не могла.

Как и "День опричника", "Сахарный Кремль" был восторженно принят либеральной критикой и, напротив, подвергнут уничижению официозом. И здесь тем, кто причисляет себя к национально мыслящей российской интеллигенции, не следует принимать ни ту, ни другую сторону. В обоих романах есть моменты, достойные внимание и даже восхищения, как например, сцена в кабаке из одноименного рассказа, где в весьма неприглядном виде представлены персонажи, прототипами которых являются представители нынешней российской элиты, да и не только её. Однако концепция, с позиций которой написаны оба романа (хотя, возможно, автор считает, что никакой концепции нет), образ мыслей самого автора и его восприятие действительности являются сугубо либеральными, антигосударственническими. Призраки диктатуры, похоже, не дают покоя ни российским либеральным политикам, ни писателям. Зайдите на сайты Грани.ру или Каспаров.ру, послушайте "Эхо Москвы" или радио "Свобода" и в массе новостей и аналитики увидите нескрываемый страх перед грядущей диктатурой в виде возродившегося сталинизма. И это при том, что никакого нового Сталина на политическом горизонте как-то не наблюдается и возрождением СССР не пахнет, если не считать худших советских традиций, взятых на вооружение членами "Единой России". Но господа либералы настаивают на своём – Путин возрождает советскую власть, и с этим надо бороться. Но уж если и вести речь о приближении диктатуры, то никак не в виде советского тоталитаризма. Напротив, вся политика Путина, проводимая им в течение 8 лет и продолжаемая ныне его преемником Медведевым, была основана на сохранении либеральной модели экономики и одновременно полном сворачивании гражданских свобод в обществе. Эдакий гибрид либерализма и тоталитаризма, гибрид нежизнеспособный, надо сказать.