Газета День Литературы # 166 (2010 6)
Шрифт:
Израильский публицист Арье Барац изумлённо восклицает: как мог Булгаков, имевший, судя по всему, весьма отдалённые и даже превратные представления об иудаизме, "воспроизводить целыми блоками его ключевые концепции!"
Впрочем, есть понятия, в контексте которых этот вопрос разрешается… Если брать масонские практики, к которой был причастен Булгаков, то речь должна идти о духовных и психофизических последствиях инициации. Одним из этих последствий может быть синдром Кандинского-Клерамбо (эффект психического автоматизма). В таком случае пишущая рука действует независимо от сознания человека и фиксирует некие диктовки. Диктует инородный разум, который находится, однако, в самом человеке. В психиатрии это называют синдромом множественной личности, а в православной традиции – одержимостью злыми духами. От них, живущих вечно, перемещающихся со скоростью мысли, одержимому грешнику и приходит "трансперсональное знание". Знаменитый член
Есть люди, которые утверждают: обвинять в антихристианстве Булгакова нельзя уже потому, что именно его "Мастер…", заинтересовав их, бывших атеистов, в библейской истории, привёл к Богу. Что на это ответишь? Только одно: Господу всё возможно. Некоторые вообще пришли в православие через духовные поиски в сектах или через психоделическую революцию, как иеромонах Серафим (Роуз). В то же время нельзя не согласиться: "Булгаков не просто следует за некими апокрифами, но сам создаёт новый апокриф, соблазняя внимающих ему" (М.Дунаев. Православие и русская литература. VI (1). М., 2004).
В чём суть соблазна? "…легко просматривается истинная цель Воланда (а и Булгакова, несомненно): десакрализация земного пути Бога Сына, десакрализация Голгофы – что и удаётся ему, судя по первым же отзывам критиков, вполне. Но не просто же заурядный обман критиков и читателей замыслил сатана, создавая роман о Иешуа, – ведь именно Воланд, отнюдь не Мастер, является истинным автором литературного опуса о Иешуа и Пилате. Напрасно Мастер самоупоённо изумляется, как точно "угадал" он давние события. Подобные книги не "угадываются" – они вдохновляются извне".
Диакон Андрей Кураев пишет: "Отношения Мастера с Воландом – это классические отношения человека-творца с демоном: человек свой талант отдаёт духу, а взамен получает от него дары…" Интерес демона в такой сделке поясняет православная антропология: "Мы одни из всех тварей, кроме умной и логической сущности, имеем ещё и чувственную. Чувственное же, соединённое с умом, создаёт многообразие наук и искусств и постижений… И всё это дано людям. Ничего подобного никогда не бывает у ангелов". Так писал свт. Григорий Палама.
В каком-то смысле, Мастер и "Удивительный Мастер" – соавторы. Но как они сотрудничали?
"В белом плаще с кровавым подбоем… вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат". Помните этот выход? И весь предгрозовой Иерусалим? Порой кажется, что такое невозможно вообразить, это действительно надо было увидеть воочию. Одному из соавторов. (Гегелевскому "мировому духу"? Ангелу Смерти?) Таланту другого оставалось лишь красиво описать увиденное.
Оценка булгаковского творчества, как демонического, данная профессором Михаилом Дунаевым, представляется гораздо более убедительной, чем эмоциональный вскрик диакона Андрея Кураева: "Не надо позорить русскую литературу и отождествлять позицию Булгакова и позицию Воланда. Если считать, что через Воланда Булгаков выразил именно свои мысли о Христе и Евангелии, то вывод придётся сделать слишком страшный. Если уж великий русский писатель сделал сатану положительным и творческим образом в своём романе – значит, Русская Литература кончилась".
Кульминацией романа является сатанинский бал. Это литературное описание чёрной мессы, в ходе которой должны читаться "молитвы наоборот", "библия наоборот". Так что "роман, созданный Мастером, становится ни чем иным, как евангелием от сатаны, искусно введённым в композиционную структуру произведения об анти-литургии".
Характерно, что в "евангелии от Воланда" перевёрнуты все смыслы. "…Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут!" Воланд как бы закрывает путь к молитве – вопреки всем известным словам Писания: "Просите, и дано будет вам (…) ибо всякий просящий получает" (Мф. 7, 7-8).
Из булгаковского апокрифа следует, что автор уповал на диавольскую "справедливость"… Что ж, масонская "богиня справедливости" Астрея даст добро напечатать "Мастера" уже после его смерти, в 1966 году. Почти одновременно с появлением в Америке "Чёрной библии" Антона Лавэя. Но Лавэй и Кроули – лишь дерзкие бездари. Они – для американцев и американоподобных существ. Для русских интеллигентов их грубый сатана неприятен. Им нужен другой собеседник. Тонкий, грустный и ироничный... Тук-тук. Вот и он! – Входите,
мессир... – Нет-нет! (Он вежлив, как настоящий европеец) – только после вас. И открывает дверь, в которую не следовало бы входить.…Не знают почитатели Булгакова, как появилась Голгофа на его могиле. Досталась от Гоголя, когда прах великого писателя переносили в другое место. А креста там нет. Михаил Афанасьевич не хотел. Воланд отсоветовал? Нет, он отнюдь не бесстрастный судебный исполнитель. Только после смерти тела душа Булгакова могла понять, что сатана как раз лично заинтересован в каждом.
Юрий МЕДВЕДЕВ ПОХВАЛЬНОЕ СЛОВО ВСЕЗНАЙКЕ
К 200-летию Осипа Сенковского
Прежде чем воспеть деяния Сенковского, заявим сразу: это один из загадочных и противоречивых мыслителей первой половины ХIХ века. Среди хулы и словословий в свой адрес он как никто другой чувствовал себя как рыба в воде. Беспристрастнейший энциклопедист Николай Полевой печатно упрекал Сенковского аж в шести смертных грехах. Во-первых, в неуемной жажде барыша от продажи своих (и чужих) творений. Во-вторых, в порче русского языка. В-третьих, в писании развращающих и ругательских статей. В-четвертых, в грубом эмпиризме и практицизме. В-пятых, во всезнайстве и гордом самоуверении. И, в-шестых, в дерзости, самохвальстве и порче юного поколения. С другой стороны, творения барышника и всезнайки хвалили и Пушкин, и композитор Глинка, одобряли Белинский и Чернышевский.
С 1823 года он начинает вращаться в литературных кругах, публикуя одну за другою "восточные" повести, причём не где-нибудь, а в декабристском альманахе "Полярная звезда". Однако в начале 30-годов он круто перекладывает руль собственной судьбы – профессор востоковедения становится ещё и редактором "Библиотеки для чтения", "толстого" журнала, задуманного книгоиздателем Смирдиным как "журнал словесности, наук, художеств, промышленности, новостей и мод…". Успех нового начинания ошеломил всех – и ругателей, и хвалителей. В новом массовом издании полновластно царил лишь один редактор Сенковский – ироничный, насмешливый, саркастичный, многознающий, проницательный, мгновенно улавливающий перемены в обществе. Он покушается на любые авторитеты, способен дурно отозваться о Бальзаке – а вскоре напечатать бальзаковскую повесть, сокращённую на треть! Рядом с творениями Пушкина, Жуковского, Вяземского помещал писания "корифеев вульгарного романтизма" – так сказать, всё на продажу. "Пишите весело, – говаривал он авторам, – давайте только то, что общественный желудок переваривает". Раздражённый Гоголь сравнил Сенковского со старым пьяницей, который "ворвался в кабак и бьёт, очертя голову спьяна, сулеи, штофы, чарки и весь благородный препарат", жаловался, что редактор "Библиотеки для чтения" "марает, переделывает, отрезывает концы и пришивает другие к поступающим пьесам". В ответ Сенковский объявил войну Гоголю, на что Николай Васильевич публично заявил о тождестве "Библиотеки…" и ультрамонархической "Северной пчелы". Хотя Сенковский собратьев-литераторов в неблагонамеренности не упрекал, симпатий к жандармским начальникам не питал, а "Библиотека…" испытывала всегда жестокое давление цензуры.
Любопытно, что на страницах детища Сенковского публиковался как он сам, так и его двойник литературный призрак – Барон Брамбеус. Еще в 1833 году собранные под одной обложкой "Фантастические путешествия Барона Брамбеуса" успех имели немалый, а затем неоднократно переиздавались. Чем привлекала читателя "брамбеусиана"? Парадоксальностью. Ниспровержением привычных догм. Иронией вперемешку с самоиронией, пародией – с самопародией.
Общество тех времен увлекалось "месмерическими опытами" на основе "животного магнетизма" и столоверчением, носились слухи о комете Галлея, коя намерена "сделать удар в нашу бедную землю", и т.д. Отголоски этих слухов и этих увлечений явственны и в "Учёном путешествии на Медвежий остров". Но время, как известно, все ставит на свои места, и нынешний читатель замечает в первую очередь не "закусившую удила насмешку" (так отозвался о Сенковском Герцен), а картины гибнущего человечества. Да, вот какие случаются в литературе "перевёртыши". В наш термоядерный век эта повесть предстала как одна из первых в мировой литературе антиупотией. Описание катастрофы, где на месте прежнего Запада стал Север, вызывает в воображении отнюдь не удар кометы "в нашу бедную землю". Сенковский, как беспощадный патолого- анатом, не боится приблизить к нам мёртвое тело земли: волнуемые на поверхности воды странного вида предметы, тёмные, продолговатые, походившие издали на короткие брёвна чёрного дерева, оказываются трупами воинов противоборствующих армий. Враги ещё истребляли друг друга, когда грянула всеобщая катастрофа и умертвила тех и других, умертвила, перемешала, выбросив на скалу жалкий манускрипт – "Высокопарное слово, сочинённое накануне битвы для воспламенения храбрости воинов". Весьма современно и поучительно именно теперь, когда человечество начало осознавать возможность самоуничтожения…