Газета День Литературы # 61 (2001 10)

Двухтомник Куняева весь дышит этой борьбой, пронизан ею, и тут важны системность, та серьезность и принципиальность, что, как уже было замечено, органически, с молодых еще лет, присущи автору. Он помнит все, он хранит в своем архиве любой документ, относящийся к этой схватке, не считая ни один бросовым, второстепенным, которым, мол, можно и пренебречь; он знает лица противников, их повадки, манеры и уловки… Уже в самом начале этой борьбы он сознавал, насколько будет серьезна, тяжела она. И время доказало правоту этого куняевского знания.

Оно, время, довело нас и до 1991 года и до 1993. Вот уж и в ХХI веке живем… И что же — борьба эта отжила свое, канула в небытие? Если бы так!

То слышим, поразившись этому цинизму, что патриотизм, дескать, есть даже у кошки (Булат Окуджава), то звучит (в который уж раз!) перевранное, перетолкованное на свой и прямо противоположный по смыслу лад толстовское высказывание о патриотизме, то известный литературный критик, один из духовных «прорабов» перестройки заявляет с экрана телевизора, что он, мол, даже и не помнит, знать не знает, как называется «этот» журнал (имелся в виду "Наш современник"), и чего, зачем его читать — все равно, господа, заранее известно, кто в нем выступит и о чем напишет…

И все они, эти несгибаемые, пламенные борцы за «демократию», "гласность", "права человека" и "свободу слова", прекраснодушные, велеречивые, показно, саморекламно отягощенные в отличие от "лапотных патриотов" высокой культурой и подлинным гуманизмом, так напоминают в своем отношении к русскому человеку двух тургеневских помещиков из "Записок охотника"!

Один тоже был лощен и отменно культурен, но, не моргнув глазом, отдавал приказы о наказании своих дворовых. Другой же очень любил слушать звуки, доносящиеся с конюшни… "Чюки-чюки-чюк!". Там секли по его приказу буфетчика, и помещик упоенно внимал, весь обратившись в жадный, ненасытный слух… А чего, господа, с ими церемониться — темные же люди, «шариковы» (поклон «Огоньку» времен В.Коротича). На что они больше годятся, на что могут претендовать?!

Им, этим «шариковым», снисходительно дозволяется, правда, спасать, вывозить воз России в годины войн и бедствий, но уж коли страх прошел, тревожная пора миновала — знай сверчок свой шесток!.. Тут уж мы, подлинные демократы и подлинная элита, станем править свой бал, а вы извольте под плиту русофобии, глухого иль нарочитого непонимания и прилюдной, при любом удобном случае, порки. Насчет Федора — распорядиться… "Чюки-чюки-чюк!".

Станислав Куняев знает этот тип людей, этот тип сознания так же хорошо и исчерпывающе, как и "русского человека Степана Фаркова", старого охотника с берегов Нижней Тунгуски, которому с любовью, пониманием и сродненностью посвящена в двухтомнике целая глава. Фарков описан, дан здесь как тип, как пример русского человека, русского сознания и отношения к жизни, к людям, и надо ли говорить, кому отдано сердце автора…

Он отлично понимает, что становление подлинно русской государственности, спасение и возрождение национальной культуры — дело многотрудное и долгое, требующее все более и более усилий с каждым годом нашего «судьбоносного» времени… Но без этого России — не выжить, не состояться, и потому и служение поэзии, и стойкая верность своей судьбе впадают, вливаются здесь в одну реку. Имя ей — Россия, и оттого триптих в названии двухтомника Куняева не выспренен, как может кому-то показаться, а лишь, как и всегда у этого автора, скупо точен. Это и впрямь книга авторской судьбы и общей нашей русской жизни.

Илья Кириллов СРЕДЬ ЗЕРЕН И ПЛЕВЕЛ

Несколько слов о состоянии журнала «Знамя».

Я редко говорю о его публикациях, и вот по какой причине. Стараешься выделить из журнального потока наиболее заметные вещи как с положительной, так и с отрицательной стороны. В «Знамени» же в художественных текстах все последнее время царит усредненность.

Кроме того, доставка журнала подписчикам никогда не укладывается в рамки календарного месяца. Обстоятельство это серьезнее, чем может показаться на первый взгляд. Сегодня, когда толстые журналы все более уступают свои позиции издательствам как по художественному качеству выпускаемых книг, так и по оперативности их выпуска, одним из немногих козырей остается регулярное чисто визуальное появление перед публикой. «Знамя» этот закон нарушает, конечно, нарушает вынужденно. Уверенно устремляется в аутсайдеры.

Говоря об этом, даже мне, давнему непоклоннику журнала, но и не злопыхателю трудно избежать чувства некоторой горечи. Было ведь время, когда под мудрым руководством Гр. Бакланова «Знамя» гордо реяло над очень значительным участком отечественного литературного пространства.

С тех пор еще, видимо, у «Знамени» остались приверженцы. Недавно разговорился с одной заядлой читательницей литературных журналов, кандидатом филологических наук, о состоянии журнальной прозы. На мой взгляд, последние годы здесь удерживает первенство "Новый мир". Первенством этим он обязан прежде всего «безрыбью» в сегодняшней литературе, тем не менее. О «Знамени» я в разговоре даже не вспомнил, что очень задело мою собеседницу. Возник спор, который я допустил только потому, что мне хотелось узнать, какие же произведения она назовет, подтверждающие высокий, по ее мнению, уровень «Знамени». И она назвала… "Ложится мгла на старые ступени" Александра Чудакова. Сначала показалось, что это такой артистичный стеб, но вскоре я убедился, что это всерьез. Да, всерьез и надолго. Спорить было уже не о чем.

О сочинении Чудакова, чаще именуемого в силу ряда причин Александром Павловичем Чудаковым, я в свое время именно по этим причинам и не высказался откровенно. Во-первых, уважаемый возраст автора, во-вторых, его репутация глубокого литературоведа, наконец, особый статус супруга Мариэтты Чудаковой, ее-то нет нужды представлять.

Чуткий филолог, он не постеснялся определить свое сочинение как роман, и только наши былые добрые отношения с Мариэттой Омаровной не позволили мне тогда опубликовать заметки о «романе», какие я пишу обычно в связи с подобного рода художественными потугами. (Пощажу автора и, навлекая, может быть, на себя упреки в голословности, не выставлю напоказ его позднее неудавшееся дитя.)

Примечательно, что «Мгла» получила редакционную премию с достаточно издевательской формулировкой "за утверждение либеральных ценностей". Значит, в журнале все-таки отдавали отчет в художественном уровне чудаковского сочинения, но, загнанные в угол проповедуемой идеологией узколобого либерализма, уже не могли не печатать. Особенно в условиях, когда круг серьезных мастеров, образовавшийся когда-то вокруг «Знамени», все более истончается. Авторы избегают неоправданного идеологического экстремизма, обращаются напрямую в издательства, группируются вокруг других журналов, в основном вокруг "Нового мира", который, если это касается мировоззрений, выраженных в художественном тексте, куда более терпим, пластичен.

Узость идеологии обедняет журнал, прежде всего художественно. Хотя в последнее время редакцией предпринимаются кое-какие попытки расширить идеологию и соответственно обогатить эстетическую часть журнала. Каковы же успехи?

Вот июльский выпуск. (Я пишу эти заметки в последние дни августа, восьмой номер у подписчиков еще отсутствует.)

На роль центрального произведения номера здесь претендует "Большое путешествие Малышки" Елены Поповой.

По крайней мере это роман, и ему отданы первые страницы журнала. Но автор малоизвестен, а сам текст слабый, так что, может быть, гвоздем программы как раз следует считать рассказ «Трын-трава». Он в художественном отношении ничуть не выигрывает, но принадлежит зато перу всемирно известного Виктора Шендеровича.

Под "Путешествием Малышки" в романе Е.Поповой подразумеваются приключения одного сексуального образа.

"Блондинка перекатила на Малышку свои выпученные глаза и уставилась… Малышка даже зажмурилась от ужасного предчувствия… Он был настолько сильнее, что Малышка даже не сопротивлялась… Особенно выделялся маленький, вихрастый юноша, который, как поняла Малышка, руководил всем этим делом".