Газета Завтра 198 (37 1997)
Шрифт:
Губы свои в кровь искусает, пока поручение жены-хотун выполнит!.. Ожулун пересиливала ее и себя одним: делала вид, что ничего худого не замечает.
Да и в самом деле, как ее могли волновать какие-либо дрязги, если за десять лет жизни с Джэсэгэем Ожулун родила пятерых детей. Сачихал почти за это же время — двоих. Но жизнь воина, даже непобедимого, часто обрывается внезапно…
После одного из боев обратно вернулся один Бэлгитэй. Он едва слез с коня, убитый горем, а потом рухнул наземь и зарыдал в голос, как женщина. Поднялся, наконец, смахнул слезы, сел на большой камень: язык его так и не повернулся произнести страшные слова,
Потемнело в глазах Ожулун, и долго она жила, словно не видя белу свету!.. Сачихал же, будто только того и ждала, стала в ту пору необычайно мстительной, пренебрегая всеми заветами по отношению младшей жены к жене-хотун…
Обычаи и обеты даны людям, чтобы человек не превращался в зверя, а в жизни его был лад. Нарушение заповедей, когда придет время, карает сама жизнь.
Первенца, рожденного Ожулун, назвали Тэмучином.
Тэмучину еще не исполнилось и года, когда Сачихал родила Бэктэрэ.
Тэмучин рос крепким, белокурым, как отец, с каждым днем все более делаясь похожим на того юношу, которого она видела во сне накануне замужества.
Бэктэрэ словно унаследовал всю затаенную злобу, завистливость Сачихал. Последняя, по своему скудоумию, часто подогревала его черную мстительность: “Если бы не перебежала дорогу мне эта безродная тварь, я стала бы женой-хотун!.. О, злые духи, отнявшие счастье у вас, моих сыновей, которых всего-то двое, как два рога у одной коровы!..” Стоило Бэктэрэ услышать самую малую похвалу по отношению к любому из братьев, даже к своему единоутробному, он менялся в лице, начинал задираться, а то и лез с кулаками!
Ожулун не раз умоляла Сачихал не говорить плохого, не поносить если не ее, жену-хотун, то хотя бы не накликать беду на детей!.. Та умолкала, поджимала губы и твердила одно, что она ни про кого ничего не говорит, больно ей нужно!..
Горе не заставило ждать…
Тэмучину было пятнадцать, когда мать и сородичи призвали его:
— Пришла пора, бери род Бурджугут.
Некогда многочисленное племя Бурджугут, не имея достойного вождя, к той поре было захиревшим, слабым. Но мудрости старейшины не растеряли, поставив во главе рода еще незрелого годами юношу славного происхождения. С Тэмучином Бурджугуты начали набирать силу с каждым днем, так что из забитых и затравленных очень скоро стали представлять серьезную угрозу для враждебно настроенных соседей.
Все шло на лад, как действие Бурджугутов повсеместно, прямо-таки с колдовским наваждением, принялись опережать Тайшеты: не успевал род перекочевать, перебраться на новые земли — несколькими днями раньше в этих местах оказывались Тайшеты, обосновывались, разбивая Стан…
Причина могла быть одна: завелся корыстный нос, все вынюхивающий… Чей — определить непросто! Тайшеты и Бурджугуты, хоть и враждовали веками, имели общую родословную… Достаточно сказать, что Ханом Тайшетов был Таргытай Кирилтэй, родной брат Сачихал, которую Тэмучин, несмотря на все ее семейные козни, согласно обычаю, почитал за такую же мать, как и родившую его… Так что среди того и другого рода находились люди, которые занимали сторону противника — зов крови не пересилишь…
Тэмучин собрал Совет. Старейшины долго обсуждали поведение людей, вызывающих сомнение… Что они делали, не отлучались ли надолго в последнее время?.. Сначала решили установить слежку за подозреваемыми, но поняли: Тайшеты
за это время оттеснят их род в пустынные земли… Да и как знать, что предатель именно среди тех, кому не доверяют старейшины.— Вспомним наш древний обычай, — сказал вождь, у которого только начали проклевываться усы. — Пусть каждый, о ком вы говорили, пройдет испытание меж двух огней…
Разожгли высокие костры, так что искры, казалось, уносились в звездное небо. Старейшины и колдуны сидели кружком и наблюдали, не сводя зорких глаз: огни должны были указать предателя…
Первый подозреваемый, крепкий парень, имевший близких родных среди Тайшетов, смело шагнул и надменно, не скрывая гнева своего… Взвилось пламя костров пуще прежнего, и в толпе зевак раздался единый вдох: для непосвященных все зависело от движения огней. Но старейшины и колдуны следили и судили по-иному.
За ним пошел второй, растерянный и жалкий, — его чуть не слизало пламя, словно прогоняя от себя. Но и этого колдуны и старейшины отпустили с Богом.
Так миновали огни все “ненадежные”, но колдуны с непроницаемыми лицами лишь качали головами.
— Все, весь род, от мала до велика, должен подвергнуться испытанию! — вскричал Тэмучин и первым показал пример, прошествовав столь величественно и уверенно, что даже огни поугасли, притихли в трепете перед ним.
И Тэмучин искал глазами того, кто последует за ним… Вдруг взгляд его уперся в какое-то странное, очень знакомое и в то же время совершенно чужое, какое-то несуразное, “не свое”, как подумалось мельком, лицо… Только в следующее мгновение он понял, что смотрит на родного брата, на Бэктэрэ…
— Иди… — произнес Тэмучин тихо.
Бэктэрэ шагнул, но ноги его не слушались, подкашивались, как у старика, и дергались…
Всколыхнулись, скрестились пламя кострищ над головою испытуемого так, что в следующий миг огонь мог объять и поглотить человека…
— Я не виноват!.. — с воплем бросился прочь от костров Бэктэрэ, — я случайно рассказал дяде Таргытаю о наших планах, а он потом меня стал заставлять, сказал, что на всю Степь объявит, что я доносчик и соглядатай, и на всю жизнь меня опозорит!.. Что мне оставалось делать?!
Тэмучин помолчал. Посмотрел на старейшин, окинул взглядом весь собравшийся род. Во всполохах огня лица казались особенно суровыми и торжественными. Люди ждали… Костры нетерпеливо трещали и подгоняли жар к голове.
ОН ЕЩЕ РАЗ оглядел воинов. Взгляд пал на могучего джасабыла Баргыя, исполненного редким покоем.
— Я, Тэмучин, сын Джэсэгэя-Баатура, возлагаю на тебя, джасабыла Баргыя, поручаю тебе, по обычаю предков, свершить над предателем казнь! Я сказал!
Баргый вздрогнул: того, кто лишал жизни ханского отпрыска, обезглавив, хоронили вместе с убитым…
— Ты сказал, я услышал, — тихо, но твердо произнес Баргый.
— Все из-за тебя, из-за матери твоей приблудной!.. — пуще прежнего взвопил Бэктэрэ и бросился к коню.
Его схватили, скрутили. Исполнили все по обряду: джасабыл Баргый убил Бэктэрэ, пронзив сердце выстрелом в спину. Опустился на колени перед могилой, накренив голову в готовности принять смерть.
— Мы, новые люди, — люди длинной воли, меняем старые порядки, — решительно подошел к нему Тэмучин и поднял с колен.
— Сын Хана ниже последнего смерда, если он предатель!.. Долг и честь — мера всему! Я освобождаю тебя, джасабыл Баргый, от исполнения отжившего обычая. Перед Ханом отвечать буду я.